Аято слушал Кокоми молча, не перебивая. Он видел, как она переживает, как её голос дрожит от сдерживаемых эмоций, как её тонкие пальцы сжимают веер до белизны костяшек. Он видел в ней не политика, не хитрого стратега, а просто женщину, которая была вынуждена принять тяжелое решение, чтобы спасти свой народ. И он не мог не сочувствовать ей.
Когда Кокоми закончила свой монолог, Аято медленно кивнул.
“Да, госпожа Сангономия, - произнес он тихо, - вы правы. Моя игра… сорвалась”.
Он вздохнул, словно с сожалением.
“Но вы должны понять, - продолжил он, и его голос стал тверже, - что в Инадзуме… иначе нельзя. Если не действовать с хитростью и умом, то здесь мало чего получится, таковы устои кланов, которые к несчастью, так просто не изменить”.
Он сделал паузу, словно давая Кокоми время осмыслить его слова.
“Я планировал продемонстрировать силу клана Камисато, - продолжил он, и в его голосе появились нотки гордости. - Я хотел показать всем, что мы - сила, главенствующая в нынешнем положении сила, то, что мы владеем силами большими чем иные кланы.”.
Он встретился взглядом с Кокоми, и в его глазах мелькнула тень упрека.
“Я думал, - продолжил он, - что вы откажетесь от моих условий. Что вы будете бороться за независимость Ватацуми до конца. Таким образом бы продемонстрировали свою силу и в таком случае укрепили бы свои политические позиции за счёт меня и в последствии получить куда больше преференций и льгот, с чем мало кто сумел бы спорить. Сейчас же даже на мои условия найдутся недовольные, тем, что я "не додавил" вас”.
Он вздохнул, словно с сожалением.
“Но вы выбрали другой путь, - добавил он тихо. - Вы выбрали путь покорности. Вы выбрали мир любой ценой”.
Он замолчал, словно не зная, что ещё сказать.
Аято ещё раз взглянул на Кокоми, и в его взгляде промелькнуло нечто похожее на… уважение. Да, он разочарован её решением, но он не мог не признать, что она поступила так, как считала нужным. Она поставила интересы своего народа выше собственных амбиций, и в этом было нечто… благородное. Хотя тут же в голове мелькнула мысль о том, что такое благородство в конечном счёте и сыграло с ним плохую шутку, впрочем, Аято кое-что всё же отметил мысленно. Та вещь, что он распознал как слабость, была чем ни на есть, как благородством, этой редкой в Инадзуме диковинкой в нынешние дни. Благородством и самоотверженностью. Какая ирония...
“Возможно, вы правы, госпожа Сангономия, - произнес он наконец, и его голос стал мягче. - В данной ситуации… это был единственно верный выбор. - тут же в голове всплыли обрывки его плана, что тут же испарились - Но…”.
Он не договорил, но в его голосе появились нотки несогласия. Он резко перевёл взгляд к Кокоми. Он скрестил руки на груди, и его взгляд, острый и проницательный, словно клинок катаны, устремился на жрицу. Он выглядел сейчас как строгий учитель, отчитывающий своего непослушного ученика.
“...Но вы не должны называть себя предателем, - произнес он, и его слова прозвучали резко и бескомпромиссно. - Это… глупость. Заблуждение. Что-то глупее и неоправданнее, я осмелюсь, предположить, вряд ли услышу когда-либо ещё, - качая головой говорил он, - вы, конечно полна сюрпризов и продолжаете удивлять... Я даже не могу решить, просить вас перестать или всё же позволить вам продолжать, тем более что...".
Аято сделал краткую паузу, смиряя взглядом Сангономию.
“... Вам стоит успокоится, госпожа Сангономия, - произнес он, и его голос, хоть и звучал строго, но в нем появились нотки участия. - И постарайтесь понять, что ваше решение… оно не ставит крест на Ватацуми. И тем более - на его народе. Да, усложняет мне работу, но это теперь не ваша головная боль”.
Он отступил на шаг, словно давая Кокоми пространство для дыхания.
“Вы получили автономию, - продолжил он. - Не полную независимость, конечно. Но… давайте будем реалистами, госпожа Сангономия, в нынешней ситуации это максимум, на что вы могли рассчитывать. Каким бы сильным клан Камиссато не являлся, увы, независимость предоставить может только Сегун”.
Он задумался на мгновение, и тень улыбки промелькнула на его губах.
“Более того, - добавил он, - с теми правами и свободами, которые вы получили, Ватацуми сейчас находится в более выгодном положении, чем многие другие регионы Инадзумы”.
Он снова прошелся по кабинету, словно пытаясь найти ответ на мучающий его вопрос.
“Кайрааги…”, - произнес он неожиданно, и его голос стал холоднее. - “Да, они сопровождали меня на переговорах. Но не только для того, чтобы продемонстрировать силу клана Камисато, его способность привлечь на свою сторону не просто двух, Кайрааги, а заявить о наличии целой тайной армии и флота”.
Он остановился у окна и взглянул на город.
“Они были там ещё и для того, - продолжил он, и его слова прозвучали тихо, но угрожающе, - чтобы в случае… необходимости… усмирить тех, кто слишком рьяно выступал против Ватацуми. И поверьте, госпожа Сангономия, таких было… немало... И осталось по сих пор, немало...”.
Он повернулся к Кокоми, и его взгляд был серьезным.
“Шансы кровопролития на тех переговорах были очень высоки, - сказал он. - И я сделал все возможное, чтобы этого не допустить. Даже если для этого мне пришлось использовать… не самые традиционные методы. Даже если вы не видели этих методов, тех усилий, значит то к лучшему. Да и вмешательство Воли Небес, означало бы лишь то, что эти переговоры просто на просто сорваны, поэтому иметь возможность восстановить порядок своими силами, являлось необходимостью, без вмешательства из-вне”.
Он вздохнул, словно с сожалением.
“Вы должны понять, госпожа Сангономия, - продолжил он, и его голос стал тише, обретая оттенок горечи, - что Инадзума… она не такая, какой вы её себе представляете. Мы не едины. Мы раздроблены. Мы погрязли в интригах и борьбе за власть. И даже перед лицом общей угрозы… многие из нас готовы предать друг друга ради собственной выгоды. Вероятно, вы видели, лишь военную машину этой страны, со стороны. Может выглядеть грозно, но и вы сами наносили ей поражения и не раз. Можете поблагодарить за это всех, кто присутствовал вчера на переговорах, можете быть уверенны, каждый из низ, так или иначе, прикладывал к этому руку, хоть и не намеренно”.
Он сделал паузу, подбирая слова.
“Если расчёт идёт на то, - продолжил он, и его голос стал холоднее, - что Трикомиссия будет действовать едино и слаженно… то я вынужден вас разочаровать. Мы - не семья. Мы - стая акул, которые готовы в любой момент наброситься друг на друга, если почувствуют запах крови. Даже вопрос о Охоте, далеко неоднозначен среди Трикомиссии”.
Он вновь прошелся по кабинету, его шаги были тяжелыми и размеренными.
“И сейчас, - продолжил он, - вы сами дали им этот запах. Вы показали свою слабость. Вы показали, что Ватацуми можно сломить. И они не упустят этой возможности. Они набросятся на вас, словно стервятники, и будут клевать вас по кусочкам, пока от вас не останется ничего. Будь вы - Ватацуми, будь даже другие кланы - Камиссато, Кадзуха, кто угодно, кто оказался достаточно не осторожен.”.
Он остановился у окна, и его взгляд стал задумчивым.
“И не говорите мне об идеальной Инадзуме, госпожа Сангономия, - произнес он тихо, словно обращаясь не к Кокоми, а к самому себе. - Идеальная Инадзума… это не та, что вечность проводит в войне. Она построена на крови и железе, да этого не отнять, но и жить этим вечность нельзя. "Идеальная Инадзума" это та, которая живет в мире и гармонии. Та, где люди не боятся завтрашнего дня, где они могут спокойно трудиться, растить детей, наслаждаться жизнью.”.
Он вздохнул, словно с сожалением.
“Но до этого… нам еще очень далеко, - добавил он. - Слишком много крови пролито, слишком много обид накопилось. И прежде чем мы сможем строить новую Инадзуму, нам нужно… залечить старые раны. Раны, которые оставляют шрамы, которые нужно скрывать, дабы те не напоминали о болезненных воспоминаниях. И вероятно, придётся пролить, возвращая наш собственный дом. Как бы вам не было неприятно, но сейчас единственный, кто может вернуть, нам наш дом это - Сегун”.
Он повернулся к Кокоми, и его лицо вновь стало серьезным.
“Но давайте вернемся к нашему разговору, - сказал он. - Вы так и не рассказали мне подробно о своем… путешествии на острова. О том, как вам удалось забрать Глаза Бога. О том, что вы видели там. Конечно, вы можете передать все документы и прочее прочее… Но мне хотелось бы услышать этот рассказ из первых уст. Прошу простить мне мои подозрения, но мне необходимо развеять тени недоверия. Я всё ещё не могу исключать скрытой от меня подоплёки слов Хитоши. Такова уж, моя недоверчивая натура”, - закончил он делая небольшой поклон, жестом прося прощения за это.
Он сделал паузу, словно давая Кокоми время собраться с мыслями.
“что касается, Госпожи Гудзи... - добавил он. - …мне кажется, что было бы не совсем корректно с моей стороны расспрашивать её о том, что касается… вас лично. Я предпочел бы услышать это от вас самих... потому что, мы всё же не враги друг другу, - покачал Аято головой - быть может в ваших глазах, я теперь не "союзник", но точно уж не враг и зла ни вам, ни Ватацуми не желаю. Не расценивайте эти слова, как разрыв наших отношений, я констатирую, лишь то, что мы с вами стремимся к одному. Вы стремитесь к процветанию своего народа, отдельного острова, когда как я стремлюсь к процветанию всей Инадзумы и хотите или нет, но Ватацуми тоже часть этой страны и обделять её своими обязанностями я не стану”.