Венти часто бывал в других регионах и в каждом из них находил свою прелесть. Все они были разные: с разными культурными особенностями и традициями; с разной атмосферой и ритмом жизни; с разными историями и мелодиями. В стране контрактов Барбатоса посещали игривые настроения, ведь подшучивать над Мораксом было одним из лучших развлечений на свете, и даже летящие камни не могли испортить владыке ветров настроение. В Снежной, в отличие от гавани, он всегда чувствовал себя несколько скованно и зажато — абсолютно недопустимое, почти мучительное состояние для того, кто своим идеалом выбрал свободу. Сумеру не походил ни на первый регион, ни на второй, и даже не лежал между ними. Здесь скованность и желание пошалить уступали место душевному покою и умиротворению. Множество самых красивых песен, которые Барбатос написал, были сотканы здесь — среди бесконечной зелени и цветов. Они вдохновляли, умиротворяли и будто бы даже лечили, иначе как объяснить, что именно на территории Сумеру тревоги будто бы на время отступали, позволяя обрести чувство душевного равновесия, столь редкое для анемо архонта? Постоянно поддерживать образ беззаботного барда было привычно, но всё равно тяжело и так же мучительно, как ступать в холодные северные земли. Оттуда можно было уйти и расправить плечи, а от себя самого уйти невозможно — внутренние раны — вечная клетка. Божества, наделённые запредельным могуществом и способностью уничтожать континенты, совсем по-человечески слабы перед гнетущими эмоциями, грызущими их изнутри. Наверное, именно поэтому, в бескрайних тропических джунглях, ему и дышалось, и игралось легче, чем где бы то ни было ещё. Богам, как и людям, сложно понимать друг друга, а здесь будто бы и объяснять ничего не было нужно. Лес, как и его покровительница, всё чувствовал сам.

Стоило первому аранаре подхватить мелодию, как на лице Барбатоса заиграла особенно тёплая улыбка. Он не был в этих лесах более пяти сотен лет, и не был уверен в том, что духи, обитавшие в нём прежде, сумели пережить катаклизм и сохранить себя. В конце концов, трагедия пятисотлетней давности была очень разрушительна даже для самых отдалённых мест Тейвата, а духи куда чувствительнее к катастрофам такого масштаба, чем люди. Чем больше голосов присоединялись к первому, тем теплее становилось на душе, и мелодия, будто чувствуя это, набирала обороты, становясь всё более насыщенной и яркой. Если первые ноты звучали как осторожный стук в дверь, то к середине композиции переливы стали триумфальными, праздничными, эмоциями переполненными. Нет ничего приятнее, чем встретить старых друзей спустя сотни лет, и почувствовать, что между вами ещё остались узы, сотканные когда-то давно из нескольких нот. Венти искренне любил музыку, но среди его близких мало было тех, кто любил её так же горячо, как он сам. Под пение аранар, мелодия, предназначенная дендро архонту, кажется, раскрылась в полной мере — будучи и до этого прекрасной, очень тонкой и чувственной, она стала практически совершенной. Не хватало лишь той, для кого она была написана.

Завершив композицию, Барбатос хихикнул и тоже поклонился аранарам — не просто друзьям, но лучшим соисполнителям, о которых только можно было мечтать. Он пришёл к ним не с пустыми руками, и принёс с собой не только лиру и песни, но и немного диковинок, которых в тропических джунглях почти невозможно достать. Барбатос помнил о том, как эти духи любили праздники, и просто не мог не захватить маленькое мондштадтское сокровище. Приподняв берет, он извлёк из под него небольшой холщовый мешочек, в котором находились крупные и сочные ягоды. Нежно-розовые валяшки, бережно самим архонтом собранные - отличный ингредиент для вкусных блюд и прекрасное украшение, которое должно прийтись по вкусу природным духам.
- Ветра тосковали по пению листьев и трав, по голосам полей и лесов, - протянув развязанный мешочек и поставив его перед старыми друзьями, произнёс Венти. И пусть лично Барбатос знал далеко не всех, чувствовал он себя так, словно виделся прежде с каждым. В этом была вся прелесть общения с аранарами — спустя несколько минут после знакомства с любым из них, начинало казаться, будто целую вечность знакомы. Они были… куда проще в социальных вопросах, чем люди, и иногда Барбатосу казалось, что, несмотря на тысячелетия жизни в людском облике, сердцу и душе ближе.
- Великая радость исполнить её вместе с вами, как в те далёкие времена! С тех пор, как я был здесь в последний раз, лес стал ещё величественнее и прекраснее. Я рад вас всех видеть! - воодушевлённо произнёс бард, одарив взглядом каждого из присутствующих. В своём желании устроить праздник они не изменяли своим традициям, и Венти их в этом начинании полностью поддерживал! Праздники аранар — чарующее сплетение голосов и атмосфера неописуемого уюта. Их пение настолько сакральное, первобытное и чистое, что людям никогда его не прочувствовать и до конца не познать. Мелодии, сотканные людьми, завораживают по-своему, но они никогда не смогут сравниться с пением леса. Вовсе не потому, что хуже. Просто… они другие. Не раздумывая взявшись за маленькую ручку Арафалы, подобно ребёнку, отправляющемуся на встречу приключениям, Венти последовал за лесными хранителями. Куда бы аранары его не повели — он за ними отправится, ведь безоговорочно верит и им, и Рукхадевате, искренность которой никогда не ставилась под сомнение.

Тот факт, что дендро архонт не решилась прийти на его зов, не был тревожным знаком. В отличие от своего анемо коллеги, богиня мудрости в развитие региона вкладывала немало времени и сил, а настроения аранар беды никакой не предвещали. Оказавшись перед вратами, Барбатос улыбнулся своим проводникам. Пожалуй, даже в Ли Юэ его не принимали с таким теплом и радушием.
- Когда солнце начнёт клониться к земле и небеса окрасятся золотом, я найду вас и исполню песни заснеженных гор и бескрайних морей, - заверил духов Барбатос. За пять сотен лет появилось так много мелодий, которые они точно ещё не слышали, но непременно смогут оценить по достоинству! Возможно, единственные, кто по-настоящему смогут. Сняв берет и поклонившись совсем так же, как во время приветствия, Барбатос бесстрашно шагнул в свитые из корней и лиан врата, беспокоясь лишь об одном — о том, что встреча со старым другом неминуемо затронет тему того, что случилось пятьсот лет назад. После свержения тирана и гибели Венессы, не было, пожалуй, более тяжёлой темы для владыки вина и ветров.