Жизнь Линетт сложно назвать обычной - выступления перемежаются с ночными вылазками, а рука прячет нож или яд чаще, чем самой того бы хотелось. Но она привыкла считать перемены отнюдь не благом, а свое существование комфортно сонным, сытым и размеренным. Коты, послеполуденный чай, сладкая дрема в кабинете у Лини, бульварное чтиво, любимый столик в "Люцерне", репетиции и прогулки, семейные ужины, на которых все обязаны быть, и сказки на ночь для малышей... Это ее жизнь, и перемен в ней быть не должно.
И все же путешествие пришлось Линетт на удивление по душе. Настолько, что послеобеденная дрема кажется почти кощунственным сопротивлением простому, живому любопытству. Необходимости познакомиться с тем, что оказалось вокруг.
Незнакомые улочки полны новых запахов, новых голосов, новых ощущений. Даже цвета здесь кажутся другими, вместо гладкого серебристого и голубого в Гавани - теплая россыпь оттенков золота, охры и киновари. Сойдя с террасы над Банком Северного Королевства, где труппу расквартировали на время пребывания в Ли Юэ, Линетт утягивается в местную суету моментально, обнаруживая в себе концентрацию внимания котенка. За углом ее привлекает аромат жареной рыбы, через улицу отрезы яркого шелка, в конце улицы открытый ресторанчик, где они с братьями уже успели разок пообедать, и она немало разочаровала повара, попросив его не класть в заказанную лапшу никаких специй, а потом отчаянно чихала, разок от любопытства понюхав содержимое тарелки брата.
Иродори успел отгреметь фейерверками, но, сменив праздничные инадзумские одежды на корсет и оборки фонтейнского платья, Линетт выделяется даже больше, чем на фестивальной прогулке в компании Фремине. К счастью, она умеет быть незаметной даже под светом софитов, вовремя уйти в тень или скрыться в толпе, когда чужое внимание кажется излишне настойчивым, а потом снова замечает что-то новое - и, набивая волшебную сумку лунными пряниками, думает только о том, удастся ли довезти их до Фонтейна целыми и не слишком зачерствевшими, чтобы угостить младших чем-то новым и необычным. А еще о том, сколько времени осталось до ужина, и когда нужно будет повернуть назад, чтобы не заставлять Лини волноваться.
Кажется, нескоро. Солнце еще высоко.
Как она оказывается на окраине, Линетт и сама не замечает. Лишь в какой-то момент понимает, насколько вокруг стало тише и спокойней. В конце безлюдной улицы виднеются остовы сгоревших домов, напоминая о прошедшей здесь совсем недавно трагедии, о которой она знает только понаслышке. Может показаться странным, но здесь ей комфортней, чем в начале пути. Здесь она может замедлить шаг, осмотреться как следует, перестав тонуть в пестром многообразии ощущений. Почувствовать себя в своей стихии - тени, тишине и прохладе.
Что же побудило ее зайти сюда? Возможно, контраст между очевидной привлекательностью и такой же очевидной безлюдностью этого места. Чайная манила пригласительно полуоткрытой дверью. И чем-то другим. Сокрытым внутри.
Лишь на долю секунды Линетт почувствовала себя дурочкой, которая ошиблась дверью. Но акварели на бумажных гобеленах и резная мебель косились на нее пусть и не приветливо, но и без враждебности или презрения. Как будто все просто так... как должно быть. Не больше и не меньше.
Резное дерево диковинно щерилось узорами. Солнце падало на них и клало на пол тень тонким кружевом, а золотая пыль медленно танцевала в сонном предзакатном свете.
Линетт привыкла, что собственные ощущения - единственная вещь на свете, которой можно доверять на сто процентов. Только так она увидит чужие бегающие глаза, или руку, скользнувшую под одежду за спрятанным ножом. Услышит крадущиеся шаги в темноте, или произнесенный едва слышным шепотом чужой секрет. Учует даже тень запахов крови или гари.
Но они молчали, и молчала чайная. Легкая, призрачная тревога, казалось, шла изнутри, а не снаружи, а все это место хранило не столько угрозу, сколько тайну. Уши дергались, двигались полукругом туда-сюда, улавливая, казалось, слабое, иллюзорное эхо чьего-то присутствия. Шаг у Линетт бесшумный, но, даже не касаясь пяткой пола, она слышит, как легко скрипит под туфлей дерево, а сердце бьется тяжело, но мерно, не испуганно. Пальцы, тронувшие спинку резного стула, оставили след в пыли. А потом чуткий нос и вовсе подсказал, что совсем близко происходит нечто прекрасное. Буквально за несколько секунд до того, как Линетт увидела ее, девушку с подносом, и услышала ее голос. До странности напомнивший собственный - тихой, бесцветной прохладой в интонации, наверное? Только... гораздо более уверенной и властной. Такому голосу совершенно не хочется возражать.
И она велела садиться. Так, будто ждала... гостей? Ее?...
Такая красивая, и эфемерно-воздушная, не похожая на местных совершенно, ни одеждой, ни обликом, как будто и вовсе не принадлежащая этому месту. Куда как более неуместная, нежели случайная иностранная гостья.
Линетт почему-то вдруг вспомнился мотив старых фонтейнских сказок. Про героинь смышленых, но наивных и своенравных, тех, что попадают в ведьмино логово, видят накрытый стол, и, невзирая на все правила предостережения, крадут с него кусочек хлеба или пару виноградин. А после жестоко расплачиваются за такую малость.
Глупости, конечно. Она вовсе не Фраголетта, дерзко потянувшаяся к сладкой землянике из колдовского оврага. А еще ей, к счастью, уже совсем не восемь лет, чтобы позволить себе всерьез размышлять о подобных вещах. Так думала Линетт, аккуратно оправив юбку и опустившись на тихо скрипнувший стул. И полной грудью вдохнув чарующий букет из чайных листьев и цитрусовых нот.
Да и визави на злую колдунью из сказки совершенно не похожа, несмотря на свое диковинное, совершенно не похожее на местную одежду, темное платье. Юная, явно младше ее самой, и такая же с виду хрупкая. Только как будто выше кажется, а в филигранности движений - стать королевской особы и элегантность свежего туманного цветка. Она определенно не выглядит приветливой, но и угрожающей не кажется. Под стать этой чайной, незнакомка такая... как и должна быть. Не больше и не меньше.
- ...Верно. Мерси, мадемуазель, - простая вежливость звучит озадаченно. Почти вопросительно. Она ведь не знает этой девушки. Да и вообще почти никого не знает в чужой стране. Может, это брат решил так подшутить?
Тоже глупо. Не в отношении незнакомки так стоит думать.
А потом она сделала глоток... и пропала. Совсем как Фраголетта, положившая в рот сорванную с куста ведьмину землянику, оказавшуюся самой сладкой ягодой на свете. Так ведь не бывает, чтобы что-то знакомое и любимое оказалось вдруг настолько удивительным?
- Прозвучит, должно быть, странно, но... меня ждали?
