За каждым обретенным человеком глазом бога скрывается своя история, чаще страшная, чем счастливая, и каждый реагирует по-своему на этот знак расположения небес. Одни радуются, другие сохраняют отстраненное спокойствие… Для того, кто обрел этот дар в момент глубочайшего отчаяния, глаз бога может стать лучом надежды, пробуждающим веру в лучшее. Силой, внушающей, что отныне не будет преграды, которую ты не сможешь преодолеть. Но когда первоначальный прилив эмоций отступает, и ты пытаешься снова трезво взглянуть на свое положение, возникает вопрос — а как быть дальше?

Верный вектор пути был избран — сами небеса благословили ее, но как ступить на этот путь? Ведь даже если душой она и была готова вырваться из клетки, не было никаких гарантий, что ей в самом деле удастся провернуть такой трюк физически. Страх и тревога подступали быстро, а времени на то чтобы бороться с собой почти не осталось. Что же делать? Как лучше поступить? Куда податься?

Хотелось метаться по комнате загнанным зверем, но шум мог бы привлечь внимание прислуги. Лучшим вариантом было выбираться из дома как можно скорее, сделать вид, что она не возвращалась, что незадавшийся женишок был последним, кто ее видел, а в идеале — ответственным за ее исчезновение. Значит и выбираться из дома нужно максимально незаметно, и, увы, с пустыми руками.

В том, что никто не видел, как она пришла, Эрзабет была совершенно уверена. Иначе бы уже состоялся семейный совет, на котором недостойной дочери бы доходчиво донесли, насколько сильно она провинилась, попытавшись спастись и сбежать. Но дом был спокоен и тих, никакого шума и переполоха. Сплошь тяжеловесное достоинство и тревожная тишина места, где богатство и власть стоили больше сломанной жизни. В этом не было ничего необычного — напротив, такая обстановка располагала к тому, чтобы устыдиться своего ребячливого эгоизма, признать вину и отправиться вновь исполнять волю того, кто сильнее.

Столкнувшись с сомнениями и неуверенностью девушка до боли сильно сжала глаз бога в руке. Так, чтобы крепкая окантовка сверкающего синевой камня впилась в кожу, оставляя на ней следы. Боль отрезвляла, помогала удержаться за остатки рассудка.

У меня больше нет времени на сомнения. Нужно выбираться прямо сейчас. Это не сложно, я справлюсь. Я тысячу раз кралась по дому, чтобы подслушать разговоры служанок или родителей, когда была маленькой. Если справлялась тогда, то и сейчас должна.

Все также сжимая глаз бога в руке, девушка выскользнула из своих уже бывших покоев, так и не взяв там больше ничего — ни пальто, чтобы укрыться от ночного холода, ни драгоценности, которыми можно было бы заплатить за вещи, которые пригодятся в дальнейшем – ничего, кроме того, с чем уходила из дома утром, казавшимся теперь бесконечно далеким. Лишь платье, теперь изрядно помятое с почти оторвавшимся манжетом, небольшую сумочку со стандартной для регулярных прогулок суммой моры, несколько изящных украшений, что были на ней, да и те не в полном составе: пара браслетов и серьги были при ней, а колье осталось в руках нападавшего, и теперь ее шею опоясывало уже другое украшение отталкивающего черно-фиолетового цвета, неуловимо напоминающее отпечатки человеческих рук.

По дому она скользила призраком, и в самом деле едва живая от страха, укрываясь в тенях, прячась при малейшем звуке шагов в отдалении, и к тому моменту, когда, потеряв счет времени, наконец выбралась, была откровенно вымотана. На улице царила прохлада, сумерки сменились едва разгоняемой фонарями ночной мглой, которая казалась еще хуже и недоброжелательнее из-за сильного дождя. Сама Эрзабет выплакала все, что могла еще на пути к дому, так что теперь, похоже, дракону приходилось плакать за двоих.

Сейчас она даже не знала, куда идти, но мяться под задней дверью собственного дома дальше было нельзя, и девушке пришлось выбрать направление наугад — все равно куда ни подайся, везде будут проблемы. Ноги привели ее к Дебор Отелю, но и этот выбор был скверным, уж слишком велики были шансы встретиться с кем-то из знакомых семьи, не взирая на поздний час, так что она, не замедляясь, направилась дальше, пока не остановилась, окончательно выбившись из сил, уровнем выше статуи, стоявшей перед морским вокзалом. Тот казался очень заманчивым вариантом — практически путь на свободу, который точно увезет ее далеко-далеко от дома. Так далеко, где никто и не подумает искать… Но вариант был сопряжен с рисками. За стеной дождя, укрывшись в довесок за цветочной клумбой, Эрзабет могла показаться сравнительно скучной деталью пейзажа, все еще не вполне нормальной, но объяснимой. А вот если заявится на вокзал в своем помятом виде, точно не убережется от внимания жандармов, что было крайне нежелательно — те почти наверняка встанут на сторону семьи, которая, конечно, разыграет приступ бурного беспокойства о блудной дочери. Попадаться было нельзя, нужен был план, надежный, позволяющий сбежать, никому не попавшись на глаза, не запомнившись.

Подумать было над чем. Ей, как человеку, не привыкшему даже порог дома переступать без сопровождения, все казалось невероятно сложным. Она и город-то знала не слишком хорошо, ранее всюду сопровождаемая дуэньей и охраной. Да и общее физическое состояние отвлекало — чувствовала она себя просто отвратительно. Дождь смыл кровь с разбитой губы, и теперь оказавшуюся на поверку совсем небольшой ранку слегка пощипывало, а сама губа явственно припухла. Из-за дождя же и одежда мерзко прилипала к телу, вынуждая обнимать собственные плечи руками, в тщетной попытке сохранить ускользающее тепло. Думать было тяжело, но и альтернатив не было — некуда больше было отступать.

Незачем сразу искать глобальное решение, начнем с малого. Нужно найти тихий уголок с навесом и без жандармов, чтобы переждать дождь. С неохотой расцепив руки, уже не надеясь согреться, она оперлась ладонями о перила, чуть склоняясь вперед, в надежде высмотреть подходящее местечко где-нибудь внизу, поодаль от площади.

Все никак не желавший прекращаться дождь начинал откровенно сводить с ума. Это первое время его еще удавалось игнорировать, пока девушка, в панике почти не замечая ничего вокруг, продолжала двигаться. В статичном положении, однако, что холод, что тугие дождевые струи ощущались будто бы в несколько раз сильнее, с течением времени становясь похожими на пытку. В довесок все это еще и напоминало одно из старых домашних наказаний, заключавшееся в обливании ледяной водой. «Никаких следов на теле и поразительный педагогических эффект», чтоб их. Шмыгнув носом не столько от желания снова всплакнуть, сколько от того, что продрогла, казалось, да самых костей, она, не поднимая головы, и не испытывая почти никаких надежд, прошептала так тихо, что и сама себя почти не слышала:

- Дракон, не плачь…

Дракон ее, конечно же, проигнорировал. Это даже не раздосадовало — в конце концов, сегодня ее сами боги услышали. Надеяться еще и на драконье внимание после такого было как-то уж слишком самонадеянно. Тяжело вздохнув и вновь покачав головой в надежде разогнать становящиеся все более нелепыми мысли, она снова обвела безнадежным взглядом раскинувшуюся ниже площадь, уже и не чая найти укрытие… И резко шарахнулась в сторону, чуть не перелетев через перила, когда неожиданно услышала практически над ухом чей-то голос. От падения ее удержала лишь как-то совершенно неуловимо оказавшаяся на плече чужая рука. Лишь после этого она запоздало заметила, что дождь-таки прекратился, но — только над ее головой, отсекаемый невесть откуда взявшимся зонтом.

Мучительно медленно она перевела глаза на благодетеля, укрывшего ее от дождя и уберегшего от падения с лестницы, но ни признательности, ни облегчения не испытала. Вглядывалась в лицо, вроде бы и знакомое, не узнавая, потому что всю черепную коробку заполняла одна единственная мысль. Попалась. Попалась-попалась-попалась!.. Слишком быстро, слишком рано, я же едва успела уйти, так как? Уже донес? Велика ли погоня? Ускользнуть… Смогу ли? Должна, должна, должна… Рой вопросов клубился в голове, словно бы о стенки черепа изнутри бился, вызывая пульсирующую тупую боль. И пока некто, кажется, знакомый сдабривал приветствие комплиментом, она лишь смотрела затравленно, да дышала все быстрее и тяжелее из-за резко ускорившегося от ужаса сердцебиения. Имя. По имени назвал? Он меня знает, о, архонты, он знает, его за мной послали!..

Чужая ладонь на плече, что недавно не дала ей упасть, ощущалась чем-то ужасающим, противоестественным, неуместным, хотелось от нее избавиться, но держали ее крепко. Только и оставалось, что просипеть сдавленно:

— Пусти…

Однако — не отпустили, конечно. Наоборот, чуть привлекли к себе, отчего и вовсе захотелось то ли закричать, то ли разрыдаться. После происшествия, толкнувшего ее на побег из дома и пары часов не прошло, так что чужие прикосновения вызывали странное чувство, являвшее собой что-то среднее между ужасом и отвращением. И если сначала сделать хоть что-то с этим вторжением в личное пространство помешала легкая дезориентация, и на озвученную просьбу, вполне вероятно даже, что не услышанную — так тих был ее голос, еще и тонувший сейчас в гуле дождя, не откликнулись, только и оставалось, что попытаться избавиться от раздражители самой.

Она снова попыталась резко рвануть в сторону, ускользнув из ловушки, но и из этого ничего не вышло. Ноги, будто ватными ставшие, слушались плохо, и чужая рука вновь послужила точкой опоры, защитившей девушку от очередного падения. Сдаваться она, впрочем, не собиралась, но, подергавшись еще чуть-чуть, обнаружила лишь, что хватка на ее плече, обманчиво ласковая, на поверку мало чем уступала стальным кандалам. 

Ничего не получалось, и оставалось лишь искать другие пути побега, пытаться думать, что при ее истощении, как физическом, так и моральном, давалось с поистине титаническим трудом. Нужно понять, кто вообще меня поймал. Возможно, удастся как-нибудь договориться. Жандарм? Вряд ли. Лицо казалось знакомым… Кто-то из домашней прислуги?

Сконцентрировав на лице юноши уже чуть более осмысленный взгляд, она широко распахнула глаза, застигнутая глубоким изумлением.

— Лини?..

На соблюдение формальностей и подобающие расшаркивания сил не было, да и удивление выбивало из колеи. Вот уж кого не ожидала увидеть в составе погони… Что он там говорил? «Более приятное место»? Эрзабет криво усмехнулась. Нашел идиотку. Будто не очевидно, куда он может ее привести. Лини ведь бывал в ее доме. Да и с отцом, кажется, прекрасно ладил. С чего бы еще тот стал уделять иллюзионисту время сверх положенного на просмотр выступлений? Он даже не ограничивался короткими разговорами после очередного великолепного шоу, но и, виданное ли дело, приглашал Лини на совместные завтраки. Со стороны последнее казалось радушным жестом покровителя искусства, но существовал и узкий круг лиц, прекрасно знающий, что столько времени глава дома Ленадр готов уделять лишь бизнесу.

Что до Эрзабет — ей в дела семейные совать нос было не положено, и Лини она среди прочих гостей отца, проявляющих подобающий уровень любезности, галантно целующих руку при приветствии и приносящих скромные, в полном соответствии с ее положением в семье, подарки, запомнила лишь потому, что он и в самом деле заметно выделялся на общем фоне. Она искренне ценила магию, оживлявшую все вокруг, когда дом посещали иллюзионист и его ассистентка. И относилась девушка к обоим положительно… Пока не попалась Лини вот так глупо в самый неподходящий момент.

— Польщена, но вынуждена отказаться, — кое-как совладав с собой наконец выдала она что-то осмысленное. Боюсь, нам явно будет не по пути.

Новая попытка вырваться тоже не привела ни к чему. Лини, всегда державшийся безупречно галантно, не раз подавал ей руку ранее, и тогда касания его казались предельно деликатными и нежными. В голове не укладывалось, что у него может оказаться такая цепкая хватка.

Совсем не похожая на себя без заученной легкой улыбки, Эрзабет смотрела на юношу волком, не готовая поддаться даже заманчивой перспективе согреться и обсохнуть. Заклание, пусть и в роскошной обстановке, все равно оставалось в ее глазах закланием, а потому девушка, даже измученная до предела, не оставляла попыток к бегству.

Попытки к спасению были тщетны. Поди разбери, в чем было дело — то ли она после всего пережитого настолько ослабла, что ее сопротивление без труда одной рукой кто угодно бы одолел, то ли сам иллюзионист, при всем его кажущемся легком изяществе, оказался впечатляюще силен, а только как ни мечись, как ни бейся, толку в этом не было никакого. Лишь остатки сил впустую переводила на бессмысленные трепыхания. Сверх того пришло еще и запоздалое осознание: они ведь сейчас перед станцией, где всегда хватает как простых прохожих, так и жандармов. Это пока она стояла столбом и пыталась уговорить дракона на перерыв в дожде ее еще худо-бедно можно было проигнорировать, но что сейчас? Развернувшееся у клумбы шоу запросто могло привлечь всеобщее внимание, что для нее было в высшей степени нежелательно. Как бы нестерпимо страшно не было, нужно было собрать волю в кулак и хотя бы попытаться взять себя в руки — ее необдуманные, продиктованные паникой действия были опасны в первую очередь для нее самой.

Пришлось не то чтобы сдаться в этом противостоянии — лишь временно отступить на шаг, в надежде подгадать удобный момент и на пару шагов Лини опередить. Опыт уже научил ее, что к послушным девочкам сильные мира сего снисходительны, и покорность позволяет немного ослабить чужую хватку на своей шее, что может подарить шанс на спасение. И, каким бы призрачным этот шанс ни казался, пренебрегать им было никак нельзя. Сейчас Лини был сильнее, и пока она, находясь в подвешенном состоянии, не знала, чего ожидать, следовало чуть подыграть. Хоть капельку ослабить его бдительность, ведь любая мелочь может оказаться решающей.

Голова начинала немного гудеть, и оттого слова Лини оказались все равно что информационный удар по мозгу. Она чуть нахмурилась, пытаясь разложить по полочкам лениво расползающиеся в разные стороны мысли. Череда знакомых названий влетала в одно ухо и вылетала из другого, мало за что удавалось зацепиться, еще меньше удавалось осознать. Кофе, Аруэ, плед... Что за бред? Где это было? В одном направлении с домом?

Несколько дезориентированная, она попыталась еще пару раз прокрутить в голове те обрывки услышанного, которые успела осознать, и с удивлением обнаружила, что ее и в самом деле не ведут на убой. Дом располагался выше, и раз уж они шли по лестнице вниз, можно было до поры чуточку расслабиться. Что бы ни ждало ее впереди, это уже не было самым худшим из возможных вариантов, что не могло не радовать.

В слова о тепле и еде, впрочем, все еще сложно было поверить. Понятных ей причин проявлять участие у Лини не было, стало быть, он что-то задумал. Вот только что именно? Будь это ради ее семьи — вел бы к дому, а если дело не в отношениях с ее отцом, то с чего Лини вообще уделять ей внимание? Без покровительства семьи предложить в оплату за помощь Эрзабет было решительно нечего. Простое же искреннее участие и вовсе казалось чем-то, чему место в романах на книжных полках, а не в реальной жизни.

Оттого и смотреть в его глаза было практически больно. Слишком велик был соблазн и правда поддаться собственным слабости и отчаянию, поверить, что надежда еще есть и найдется кто-то, кто в жестокой игре за власть и влияние останется на стороне такого слабого и незначительного создания, как она. Тяжело бороться с собой, когда даже понимая умом степень риска, душой все еще хочешь верить в бескорыстную доброту человека, случайного оказавшегося рядом. Пытаясь удержать лицо от совсем уж жалкого выражения, она было прикусила губу, напрочь забыв о том, что та уже и так не в лучшем состоянии. Тихо охнула, зажмурившись от резкой боли и тут же поспешила выровнять дыхание: глубокий вдох, медленный выдох. Лини пока не угрожал и ничего не требовал. Даже если все еще страшно — это ничего. Пока что достаточно и того, что он, кажется, не намеревался пока сдавать ее семье. Следовало выяснить его мотивы… И стереть уже это нелепое выражение лица, которое уместно было бы разве что для испуганного ребенка. Налепить хоть какую-то маску — сдержанную, строгую, бесстрастную… Что угодно, вместо такой явной готовности разрыдаться снова.

Но Лини ее добивает. И просит, и заверяет, даже разжимает хватку на ее плече, без которой собственная устойчивость неожиданно оказывается под вопросом. Даром что и так почти готова рухнуть наземь прямо здесь, так еще и скользко вокруг. Без опоры в виде перил, от которых они успели несколько отдалиться, двигаться самой было сложно.

Лини будто знал все наперед или видел ее насквозь — руку подал практически сразу, выглядя при этом едва ли не умоляюще. Смешно. К чему все это? Ему вполне достанет сил сделать со мной буквально что угодно. К чему мое согласие? К чему может быть мое расположение? Какой во всем этом смысл? Зачем ты так поступаешь?

Руку она приняла, но в глаза больше смотреть не отваживалась, это было слишком мучительно. Перевела взгляд себе под ноги, будто поглощенная желанием уследить за бегущими вниз ступенями. Со стороны это даже должно было смотреться естественно — всего-навсего разумная предосторожность для такой-то погоды, никто не должен более обращать на них внимания.

Эрзабет следовала за иллюзионистом, как за бальным партнером, почти не проявляя интереса к тому, куда именно ее ведут. В конечном счете, не все ли равно? Как-то повлиять на происходящее все равно пока было выше ее сил. После затянувшегося молчания, решилась она лишь на один вопрос, звучавший откровенно бессильно и обреченно:

— Что вам от меня нужно? — и не ясно было, обращается она непосредственно к Лини, или ко всему миру в целом.

Отделяемая от стены дождя зонтом, да еще и имея в качестве точки опоры другого человека, чувствовала она себя на порядок комфортнее, чем несколькими минутами ранее. Почти хотелось вместо бездушного "опора" применить к Лини куда более светлое, душевное и многогранное понятие "поддержки", да только с большим комфортом степень подозрительности вовсе не собиралась снижаться. Не способствовали росту доверия даже старания иллюзиониста ради поддержания беседы... Которую правильнее было бы назвать монологом, учитывая, насколько безучастной казалась его спутница.

Тот же, словно ничуть не чувствуя смущения, продолжал раскрывать все новые таланты и теперь блистал в качестве туристического гида, расписывая все вокруг так ярко и живо, будто и в самом деле пребывал в чистом восторге от видов города, в котором провел всю жизнь. Это было почти забавно — его комментарии и впрямь оказались весьма хороши, однако оставляли стойкое ощущение, что принимают девушку то ли за гостью города, то ли вовсе за ребенка. Вдвойне забавно это было и с учетом того, что Лини вообще-то был несколько младше нее. Будь ситуация иной, произойди эта прогулка хотя бы днем ранее, и Эрзабет была бы безусловно довольна происходящим: и беседу бы поддержала, и, быть может, позволила бы себе и в самом деле посмеяться. Но теперь, накрытая тенью произошедшего с ней несчастья, просто принимать что-то положительное, как само собой разумеющееся не получалось.

Она слышала когда-то, что долго страдавшего от голода человека резкий прием обычной пищи может убить, и теперь поневоле задумывалась — а может ли это правило работать и с чувствами? Не окажется ли попытка поверить его словам, отвернувшись от идеалов системы, в которой каждый шаг должен быть взвешен, просчитан и тщательно обдуман, губительной?

Девушка тяжело вздохнула. В первую очередь она сомневалась, что в принципе способна вот так запросто поверить кому бы то ни было. Ее сущность была определена и сформирована средой, в которой Эрзабет родилась, и сказать, что доверчивость там была не в почете — все равно, что не сказать ничего вовсе. Пусть она и была официально худшей частью своей семьи, в ментальном портрете это мало что меняло. Да, она хотела верить в бескорыстную поддержку, взаимовыручку и приходящего на помощь в самый отчаянный момент принца на белом коне, но ее желания в любом случае никогда не имели значения. Дети тоже хотят есть только сладкое и уметь летать, но кто позволит ребенку съесть торт целиком а потом прыгнуть с крыши?

Из-за этих терзаний все становилось только хуже. И пусть ужас перед худшим из возможных вариантов развития событий несколько притупился, паника все еще была с ней. Учитывая ее склад ума, поверить в то, что Лини помогает просто по доброте душевной откровенно не получалось. Пусть даже он пока ничего не знал о произошедшем, чем тогда руководствовался? Можно было предположить, что он рассчитывает на знак признательности ее семьи... Но тогда бы и отвел ее прямо домой, вместо какого-то тихого кафе. Неопределенность пугала ничуть не меньше, чем обычная угроза, имеющая свои лицо и форму. Возможно, именно поэтому не удавалось легко принять ничего из того, что Лини делал для нее. Даже освещенные улицы, по которым они шли, теперь пугали ничуть не меньше мрачных, окутанных тенями подворотен. В той тьме хотя бы укрыться можно было, а здесь, под светом фонарей, кто угодно мог ее увидеть и запомнить, чтобы потом донести семье. Плевать, что щедро орошаемые ливнем ночные улицы были безлюдны.

Даже когда они вошли в кафе, и, казалось, можно было немного расслабиться, ей не удалось это сделать в полной мере. Казалось бы — привели, куда и было обещано, предоставив прекрасное, уютное и теплое убежище от недружелюбной среды, оставшейся за дверью, да только впечатление тут же несколько смазалось: сам выбор столика в дальнем углу казался вполне удачным, а вот то, как Лини ее усадил — уже нет. Все еще полная тревоги, она предпочла бы сама занять место ближе к стене, чтобы не беспокоиться о том, что кто-то подкрадется сзади и схватит, как сегодня уже произошло, в идеале еще и с обзором на вход, чтобы быстро обнаруживать и пытаться опознать всех входящих гостей. Терзаемое паникой воображение все продолжало рисовать ей картины погони и готовых в любой момент настигнуть свою цель преследователей.

Страшнее всего было то, что собственный организм восставал против нее. Голова болела уже давненько, а от перепада температур между уличным холодом и теплом кафе ее и вовсе несколько разморило. Пришлось впиться ногтями одной руки в нежную кожу другой, отчаянно пытаясь хоть так удержать остатки контроля если не над ситуацией, то хотя бы над самой собой, не поддаться накатывающим волнам слабости. Поглощенная попытками сложить из следов ногтей на руке геометрически верный узор, она вовсе не слышала, о чем там Лини беседовал с продавцом, и явственно вздрогнула, когда ей неожиданно преподнесли плед. Серьезно, ужасный выбор места... Спасибо, что в руки отдал. Накинь он его на плечи, я бы и вовсе подпрыгнула.

Когда он наконец заговорил, Эрзабет почти удивилась. Она уже и не надеялась, что ей прямо расскажут о своих планах, хотя с ее точки зрения это бы здорово упростило дело — шантаж был бы проще и понятнее этой странной доброты. Впрочем, начал он с заявления настолько неожиданного, что девушке оставалось лишь недоуменно уставиться на него. Удивил настолько, что на лишенном всякого выражения лице против воли промелькнула озадаченность. К чему это он? Говорит такое, да еще и улыбается...

О Лини она не знала ровным счетом ничего, разве что старые и не слишком содержательные слухи, которые даже из памяти извлечь не удавалось, а новые открытия должны бы были вызвать кроме удивления еще и сопереживание, да только сил на такие эмоции не оставалось. Да, было немного грустно от жестокости их несовершенного мира, но вместо того, чтобы проникнуться чужой историей и поставить себя на его место, девушка скорее сопоставляла факты для сравнения: вот ей может и было куда пойти, только она пока не сообразила. Ее в отличии от бедного Лини никто не посмеет прогнать — примут с распростертыми объятиями где угодно сразу, как только услышат фамилию, пусть и сдадут куда положено при первой удобно возможности. И родители у нее тоже есть, даже если сами они не в восторге от факта наличия дочери. Как ни посмотри, а положение вполне себе завидное. Даже в худшие времена, если не вдаваться в маленькие, несущественные детали, жилось Эрзабет на порядок лучше, чем ему.

Обхватив ладонями только что принесенную чашку в попытке отогреть изрядно замерзшие пальцы, она наконец решилась возразить, хотя в своем измотанном состоянии и имела определенные сложности с тем, чтобы облечь мысли в слова:

— Со мной все иначе... И у меня есть братья.

Не вполне уверенная, что это в полной мере раскрывает весь комфорт ее положения, добавила с достоинством:

— Иногда я их даже вижу.

Таким образом, она закрепляла свою позицию: у нее было буквально все. То, что она один раз попалась в несколько неловкой ситуации,  на взгляд самой Эрзабет, едва ли оправдывало такой уровень заботы, какой сейчас демонстрировал Лини. С другой стороны, слова его не были лишены смысла, а она сейчас слишком устала для адекватной оценки ситуации. Сдавшись и отложив на время попытки понять чужие мотивы, она наконец сделала маленький глоток кофе, после чего тут же подняла на Лини взгляд уже не подозрительный, а откровенно обвиняющий.

Вкус у кофе был... Странный. Не то чтобы неприятный, но совершенно незнакомый. Ничего подобного она раньше не пробовала, и первым делом на ум пришла мысль о попытке отравления. Вот только какой в этом смысл? Хотел бы убить — мог просто столкнуть с лестницы или придушить в одном из тех темных закоулков, по которым они проходили. Тогда зачем?.. Хотел не марать рук и подставить хозяина этого заведения? В конце концов, не сам же иллюзионист им чашки подал. Но, опять же, зачем? Лини ведь ладил с ее отцом, не было никакой нужды злоумышлять. Крайне подозрительно.

Говорил он так искренне, с таким чувством, что не поверить ему казалось едва ли не кощунством. Однако противоречивые обрывки общей картины происходящего сбивали с толку. Он будто и в самом деле хотел помочь, да только поводов особо не имел и все еще казался несколько подозрительным.

И даже если допустить, что это обычный жест добропорядочного человека...

Ха-ха, будто с моим отцом такие водятся.

Даже если ему от меня ничего не нужно...

Еще смешнее — от таких, как я, всегда что-то нужно.

К чему же тогда этот странный напиток?

Яд? Снотворное? Лекарство?

Помочь? Убить? Что-то еще?..

Все эти размышления лишь запутывали. Она не была такой же умной как отец или братья, не была достаточно сильной, чтобы преодолеть свои боль и слабость, не имела достаточно информации, а если бы и имела — едва ли докопалась бы до истины. Все, что оставалось в этой странной ситуации — пытаться быть осторожной верно оценить свое положение и своего... Союзника? Противника?

Все еще не уверенная, кем считать Лини, она неуверенно протянула:

— Все это довольно сложно... Ваша оценка "мерзавца", конечно, не лишена смысла, но... Полагаю, все зависит от точки зрения?..

Лини, в целом был прав — тот тип был абсолютным мерзавцем, настоящим монстром с точки зрения самой Эрзабет... Но лишь ее. Все остальные на этот счет определенно имели иные взгляды. Знала же семья, куда ее отправляет. Может, они и не ожидали такого поворота событий, вот только, девушка была уверена, что недопустимым его тоже не сочтут. С точки зрения семьи она не выполнила свои обязательства, свой долг, а потому должна быть наказана и возвращена тому, от кого с таким трудом сбежала. Расскажи она сейчас все как есть — не разделит ли Лини точку зрения ее семьи, будучи одним из тех, кто имел больше связей с отцом, нежели с ней? В конце концов, доброта добротой, а своя рубашка всегда ближе к телу. Устало покачав головой, она тихо спросила:

— Не расскажете, что это за кофе? У него довольно необычный вкус.

Она так устала... В самом деле очень хотелось выпить чего-то согревающего, закрыть глаза и хоть немного расслабиться. Предложенный напиток, пусть и внушал подозрения, все же оказался довольно приятным. Даже от одного глотка чувствовалась разливающееся внутри тепло, а следов недомогания кроме тех, что были вызваны прогулкой под дождем пока не наблюдалось. Что бы там ни было с кофе, допить его хотелось, пусть и было несколько боязно.

Отредактировано Erzabeth Leandre (2023-09-17 20:25:13)

Устала, так устала...

На действия Лини она смотрела безо всякого выражения, но при том — не моргая, вроде бы и не слишком пристально, да только ни единого движения не упускала, так что со стороны могло показаться, будто сидит юноша в компании не обычной знакомой, а странной ростовой куклы. И лишь архонты ведали, каких усилий ей это стоило, когда больше всего хотелось просто уткнуться лицом в стол и попрощаться с мрачной и неприглядной реальностью. Единственным, что выдавало степень ее истощения, было даже не лицо, а легкое покачивание корпуса. Девушка правда прилагала все силы, чтобы продоложать сидеть так, как предписано этикетом, с королевской осанкой, но удерживаться в сидячем положении становилось все сложнее, отчего она колебалась, как услышавшая мелодию флейты кобра, вроде бы и спокойная, зачарованная льющейся мелодией, но все еще готовая к броску в самый неожиданный момент... Или к падению, что в данном случае было куда более вероятно.

Вкупе с немигающим взглядом движения эти, едва уловимые глазом, верно создавали достаточно неприглядную картину.

Слов иллюзиониста она теперь почти не слушала —  те становились подобием белого шума, смешивались с доносящимися снаружи приглушенными отзвуками ливня, и звучвали почти как колыбельная. Спать и правда хотелось страшно, но она все равно не позволила себе даже короткого моргания, пока не удостоверилась, что Лини и в самом деле попробовал напиток. Да, дозировка невелика, к тому же он мог заранее принять антидот, пока она не видела, но... Вряд ли. Как он вообще мог быть настолько готов к этой встрече? Как мог знать, что обнаружит ее там, подле клумбы? На выступлениях Лини, кажется, упоминал, что умеет читать мысли, но магия шоу едва ли простиралась настолько далеко.

Иногда кофе — это просто кофе, а случайность —  просто случайность.

Борьба утомляла, и, уже не имея более сил, девушка позволила себе снова уступить часть позиций, позволить себе маленькое послабление. Возвращенный кофе она стала пить уже спокойнее, без лишних волнений о составе. Разливающееся внутри тепло расползалось по телу, и почему-то вызывало ассоциации с принятием теплой ванны. Странновато, но приятно. Перед этим теплом хмурые тени преследовавших ее тревог отступали, истаивали, расползались слабым туманом. С каждым глотком становилось спокойнее и легче, словно девушка сбрасывала с себя тяжелый доспех, уже не думая о возможных угрозах, просто наслаждаясь удивительными мгновениями полного безразличия к окружающему миру. Все страхи, почти позабытые, были слишком далеко, чтобы волноваться о них. А что было близко, так это теплый и вкусный кофе... Да юноша, продолжавший что-то говорить.

Говорил он о том самом типе, заботам которого ее без каких-либо колебаний поручили родили. Девушка тяжело вздохнула —  не хотелось возвращаться из уютного полудремотного кокона этого мгновения к воспоминаниям о ставшем реальностью кошмиаре. Нахмурившись и устало покачав головой, Лини она так ничего и не ответила, зато неожиданно повернулась к погруженному в собственные заботы хозяину заведения и  попросида свой напиток повторить. Опустевшую чашку осторожно придвинула к краю стола, с удивлением обнаружив, что движение хоть и вышло, как всегда, достаточно изящным, но исключительно в силу того, что все жесты ее давно были доведены до автоматизма. При этом здесь и сейчас управлялось тело как-то не так, словно она не была внутри, а пыталась дергать за ниточки марионетки, слишком длинные и неудобные для приличного управления. Вот и чашка оказалась к краю куда ближе, чем стоило бы, хотя и не рисковала пока упасть.

— О, они будут злы. Они все будут стра-а-ашно злы... —  протянула девушка как-то невпопад, возвращаясь скорее к идее того, в какой ярости будет сепмья, узнав о ее промашке. Странно, что ее на пороге с плетью не встретили.

Странно... В самом деле, очень странно...

Когда она вернулась, дом был тих. И, хоть прошла она не через главный вход, сейчас вспомнила то, чему не придала значения изначально: свет был потушен даже в холле. Коридоры были так удобно пустынны... Словно даже слуги разошлись, не дожидаясь ее возвращения, не думая о том, чтобы позаботиться об усталой после встречи дочери семейства, когда та вернется.

Словно возвращение изначально не предполагалось.

Они знали. Они так решили.

Натянутая где-то в глубоко внутри струна оборвалась. Хлестнула болезненно, и девушка прижала ладонь к груди, съежившись, словно и в самом деле чувствуя, как что-то рассекло живую плоть в глубине грудной клетки, и сочившиеся из открывшейся раны капли ощущались так живо и ярко, словно и в самом деле стали частью реальности, стекая по блежной коже.

Новую принесенную чашку кофе она выпила почти залпом, и в опустевшую тару впилась обеими ладонями так, будто та оказалась единственным островком постоянства, который не рассыпется под пальцами и не исчезнет. Единственная достойная точка опоры. Уж во всяком случае чашко-то ее не обманет, верно?..

Когда Лини заговорил вновь, девушка уже оставила попытки держаться как полагается. В конце концов, к чему это все? А потому, кое-как освободив одну руку, она уперлась локтем о стол и подперла ладонью щеку, глядя на юношу почти сердито. Уж если собственная семья настолько не имела к ней никакого состродания, то на постороннего рассчитывать и подавно не приходилось. Отбросив все церемноии, она спросила напрямую:

—  На что вы рассчитываете? Мне нечем отплатить за вашу доброту.

А платить придется, в этом она не сомневалась. Платить всегда приходится. Даже за то, что кажется вполне естественным. Даже за то, что кажется твоим и только твоим. Даже за право наслаждаться своей жалкой жизнью до той поры, пока те, кто дал ее тебе, не решат распорядиться ею по своему усмотрению.

У нее ничего не осталось. Мелочь на расходы в кошельке, немного украшений —  лишь те, что были на ней утром... И она сама, конечно же.

От звука собственного голоса было тошно. Он уже не был ровным и приятным, резкие, нервные нотки резали ухо, и совладать с ними больше не получалось. Даже не хотелось пытаться, если уж совсем честно.

—  Вы же не рассчитываете на что-то вроде места зятя моего дорого отца?

Она усмехнулась —  криво и совершенно безрадостно, позволив мелькнуть на лице выражению совершенно ее не красившему. Конечно, такую сказку можно было продать общественности. Подвергшаяся жестокому отношению бедная девушка сбегает из дома и встречает на свое счастье юношу столь отважного и благородного, что тот тут же предоставляет ей убежище и всю свою заботу, абсолютно ничего не требуя взамен. Плевать и на разницу в возрасте, и на разницу в статусе —  люди любят красивые истории и такая, конечно, пришлась бы им по вкусу, даже если смысла лишена напрочь и приторна так, что зубы сводит.

—  Он за такое нас обоих вздернет, —  лениво протянула она, прикрыв глаза, и обрисовав в воздухе, все еще сжимающей чашку рукой, приветливую окружность висельной петли.

—  Хотя... Это вас вздернут. Мне голову просто отрежут, —  поправилась она, даже глаз не раскрывая и взмахом руки попытавшись изобразить широкий росчерк смертельного удара палача. Выскользнувшая из ослабевших пальцев чашка полетела куда-то в сторону, и, судя по возмущенному возгласу, нашла свою цель, но девушка и ухом не повела. Лишь освободившуюся руку подтянула ближе к себе, используя обе на манер подушки, чтобы уложить усталую и тяжелую голову.

—  Мы все-е-е умрем, —  сонно пробормотала она, —  однозначно, неизбежно умрем.

И продолжала свое уже откровенно неразборчивое "точно, точно умрем", пока не провалилась в глубокий, лишенный сновидений сон, столь естественный для человека, исчерпавшего все запасы сил.

Отредактировано Erzabeth Leandre (2023-10-13 01:16:59)

Последние сказанные ей слова Эрзабет не уловила, как не заметила и изменения положения собственного тела в пространстве. Лишь голову поудобнее примастила на невесть откуда взявшейся, но такой удобной опоре. Находись девушка в сознании и опознай в своей подушке чужое плечо — пришла бы в ужас. Но, к счастью как для себя, так, вероятно, и для избежавшего очередной эмоциональной вспышки Лини, оков сна она сбросить сразу не смогла.

Что же смогло ее взбодрить, так это свежий, напоенной влагой и заметно более прохладный, нежели в кофейне, уличный воздух да уже ставшие редкими капли воды — последние крохи, оставшиеся от недавно бушевавшего ливня.

Пробуждалось сознание мучительно медленно и неохотно, посему какое-то время, пока Лини, шагая на удивление легко и плавно, не смотря на груз в своих руках, двигался к неведомой девушке цели, сама она скорее дремала, но уже куда более чутко. Влага и ощущение движения мешали ускользнуть в более глубокий сон.

Окончательно склонил чашу весов между забытьем и явью в сторону реальности чужой голос, прозвучавший хоть и негромко, зато достаточно близко, чтобы слова все же можно было разобрать. Собственное имя в чужих устах заставило по давней привычке мгновенно сконцентрироваться и прислушаться — семье было важно контролировать идеальный образ дочери, вследствие чего и за слухами всегда приходилось следить тщательно.

Какой еще Михаэль?.. — внутренне холодея и прилагая определнные усилия, чтобы ничем себя не выдать и продолжить казаться спящей, с ужасом подумала девушка. Среди собственных знакомых припомнить это имя не удавалось. Упоминали ли его родители? Если и да, то лишь вскользь, словно что-то незначительное, иначе бы я запомнила. Так о ком же речь?..

О чем бы ни шла речь, это уопминание казалось слишком подозрительным. Обоснованно или нет, но Эрзабет снова почувствовала себя в ловушке, загнанной в угол, теперь еще и на чужой территории. Накатывающий ужас мешал мыслить здраво и усиливал паранойю, отчего в голове навязчиво крутились мысли лишь о том, что Лини, видимо, ведет какую-то свою игру, и, даже если не сдаст ее отцу, может придумать даже что-нибудь похуже. Например, распорядится девушкой ровно так же, как и ее отец, изменив лишь получателя такого "подарка". Допустить подобного она не могла. Стоило ли вообще сбегать из дома, чтобы в итоге так нелепо окончить свой путь? Сдаваться нельзя.

Из-за таких мыслей юный иллюзионист теперь казался не менее угрожающим, чем отец или давешний нападавший. Поэтому, пока его шаги не стали удаляться, девушка старательно и вполне убедительно изображала крепкий сон. Зато как только она удостоверилась, что самый пугающий человек в текущем окружении оказался вне досягаемости, желание экстренно предпринять хоть что-нибудь для побега возросло. Оставалась лишь одна проблема в лице открывшего дверь и теперь находившегося в одном помещении с ней человека.  Украдкой бросив быстрый взгдляд из-под полуопущенных ресниц, Эрзабет выяснила, что то была темноволосая девушка. Это успокаивало, но лишь самую малость. Сообщница Лини пусть и казалась чуть менее угрожающей, чем он сам, доверия все же не внушала.

Нужно отсюда сбежать, но как?..

Оказавшись на чужой территории, она откровенно не представляла, куда вообще стоит бежать и насколько это безопасно. Чтобы сориентироваться здесь и не наткнуться снова на Лини или кого-то из его сообщников, можно было понадеяться разве что на чудо.

Чудо... Способен ли глаз бога сотворить чудо?..

Слухи ходили разные, вплоть до уоминаний о возможности телепортации некоторых из любимцев богов.

Получив этот пусть и призрачный, но все же луч надежды, Эрзабет изо всех сил сконцентрировалась на спрятанном в потайном кармане глазе бога, отчаянно моля его позволить ей оказаться как можно дальше отсюда.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Пусть я окажусь подальше отсюда. Где угодно, лишь бы не здесь... И не дома. И уж конечно не с тем психом, от которого и бежала...

Потому ли, что запрос был слишком расплавчатым или исключений было слишкоим много, но ничего так и не происходило, что пугало еще сильнее. Ну должен же глаз бога быть хоть на что-то способен!

Сознание все больше билось в ужасе, и девушка едва сдерживалась, чтобы не сорваться с места и не побежать без цели и надежды. В ее окружении глаз бога был лишь у отца, но тот никогда не использовал его на глазах дочери и уж конечно не объяснял, как оным пользоваться. Почти готовая разрыдаться от бессилия, она, как утопающий, хватающийся за последнюю соломинку, продолжала попытки уговорить дар богов помочь хоть чем-то.

Хорошо, понимаю, я была слишком жадной, просила слишком о многом, но, пожалуйста, сделай хоть что-нибудь! Помоги мне выбраться отсюда незамеченной — это все, о чем я прошу!

Крепко зажмурившись и полностью сконцентрировавшись на желании быть незримой для окружающих, она наконец заметила изменения в ощущениях. Словно воздух вокруг вмиг стал куда более влажным. Вновь приоткрыв глаза и присмотревшись к хлопотавший рядом и обратившейся в этот миг к ней спиной девушке, Эрзабет отметила, что та перемен не почуяла — видимо, странная зона влажного воздуха до нее не дотягивалась. Следующим быстрым взглядом беглянка окинула уже все помещение, остановившись на оконном стекле, в котором отражалось ее ложе... Но не она сама.

Нельзя медлить! Мне был дан шанс, и я не могу его упустить!

А потому, двигаясь настолько тихо, насколько вообще было возможно, она встала и попыталась выскользнуть из помещения с твердым намерением как можно скорее найти выход.

Отредактировано Erzabeth Leandre (2024-03-04 00:20:53)

Выбраться из комнаты оказалось самой легкой частью приключения. Хотелось бы, конечно, гордо назвать свою задумку планом, но хотя бы с самой собой Эрзабет умела быть честной: идея просто взять и сбежать, опираясь на вот только что обретенную силу оказалась провальной.

Первое время она честно старалась оставаться рациональной, исследовать местность и искать путь к свободе, но усталость и последствия пережитых ужасов этому заметно мешали. Ее то и дело донимали приступы неконтролируемой паники, вынуждавшие вместо трезвых и здравых действий забиваться в первый же подвернувшийся темный угол, зажимая рот руками, чтобы не дать сорваться с губ случайному всхлипу. Даже если объективных причин прятаться не было, да и самое укрытие было сомнительным. Один раз она услышала подозрительный шорох и мгновенно метнулась в сторону, ударившись о кресло, и благополучно рухнув на него, отчего так испугалась, что не обращая внимания на боль, забилась за него и, насколько это возможно тихо, рыдала еще с полчаса после того как поняла, что спугнувшим ее звуком было постукивание ветки по оконному стеклу. Другой раз и вовсе испугалась окутавшей холл тишины, отчего приняла гениальное решение спрятаться  за портьерой — просто на всякий случай, и оставалась там до тех пор, пока дрожь не перестала сотрясать ее тело. Дрожала ли при этом заодно и плотная ткань, девушка старалась не думать.

Пытаться пробиваться через главный вход она так и не решилась, слишком боясь привлечь чужое внимание, да и в ближайшей к большой двери комнатке будто бы кто-то был, так что она, для пущей безопасности и собственного спокойствия, решила поступить так же, как и дома — тихо ускользнуть через заднюю дверь, надеясь, что та не будет охраняться особенно тщательно.

Чего горе-беглянка не учла, так это того, что находится не в родном от и до изученном доме, а на вражеской территории, где за любой дверью может таиться опасность. Стараясь избегать очевидно жилых, с точки зрения логики планировки комнат, она смогла найти лишь что-то вроде маленькой подсобки, да кухню — не парадный зал, в котором любой прием пищи превращается в церемонию, а куда более скромное место, откуда еда кажется должна браться.

Последнее открытие оказалось особенно прискорбным. Успешно приняв паранойю, как часть себя, в помещение девушка вошла, старательно поддерживая невидимость, добралась до небольшого окна и подергала его, в тщетной попытке открыть. Ничего не произошло, только за спиной у девушки кто-то тихо охнул.

Это напугало ее настолько, что магия тут же рассеялась, и девушка, не дыша, медленно повернулась к источнику звука. Выглядела она при этом, вероятно, скверно, учитывая всю собранную пыль, растрепавшиеся волосы, следы на шее и широко распахнутые глаза.

В большем ужасе, чем сама Эрзабет, был только малец, который, видимо, собирался тайком съесть булочку, и в скрытности своей значительно превзошел таланты девушки. Возникшая из ниоткуда в холодном лунном свете фигура лишила его дара речи, так что, потратив какое-то время на попытки вспомнить, как дышать, закричать он так и не смог. Лишь выдохнул сипло:

— Призрак..., — и тут же метнулся в коридор, обойдя невольную гостью дома теперь и в скорости реакции. Та лишь проводила его опустошенным взглядом, после чего, не издавая ни звука сползла на пол, всерьез подозревая, что умрет прямо здесь, без какого-либо посредничества со стороны Лини или отца — просто от разрыва сердца.

Потратив с минуту на попытки понять, точно ли она все еще жива, девушка наконец попыталась двигаться, но сил хватило лишь на то, чтобы занять стратегическую позицию, которую использовал ребенок, которого она так неловко спугнула — прямехонько под столом.

Хотелось бы, конечно, там и остаться, но подозревая, что ее жертва может вернуться с подкреплением, с места преступления Эрзабет предпочла скрыться. Второй выход найти так же не удалось, поэтому к исходу ночи, когда чужой дом начал потихоньку наполняться звуками, девушка была почти готова к капитуляции, пообещав себе что следующая попытка бегства точно станет последней. Она предполагала, что утром кому-нибудь точно понадобится выйти на улицу, и уж тогда она не упустит своего шанса и проскользнет следом — прямо к свободе. Относительного того, что делать с обретенной свободой дальше и куда держать путь идей у нее абсолютно не было, но девушка склонялась к тому, чтобы решать проблемы по мере их поступления.

Обретя хоть какую-то уверенность за счет пусть и сомнительного, но Плана, она заняла позицию за стоящей в углу здоровенной вазой, и окутывала себя невидимостью всякий раз, когда выглядывала, чтобы разведать обстановку. Вот и сейчас, в очередной раз заслышав чужие голоса, она осторожно выглянула из убежища, чтобы выяснить, кто это там, и не намеревается ли этот кто-то часом совершить утреннюю прогулку, но неожиданно для себя столкнулась глазами с немигающим кошачьим взглядом.

Это тревожило. По ощущениям она совершенно точно все еще была незрима для окружающих, но кот определенно смотрел прямо на нее. Уже чувствуя приближение новой волны паники, девушка осторожно помахала рукой, изображая жест, которым люди обычно отгоняют от себя животных. Кот ни ухом не повел, ни моргнул, полностью это действие игнорируя — то ли в самом деле не видел, но каким-то образом чувствовал ее присутствие, то ли, как это водится у котов, плевать хотел на жалкие человечьи желания.

Последнее предположение, впрочем, было быстро опровергнуто: полностью сосредоточившаяся на коте, Эрзабет полностью упустила из виду момент, когда в поле ее зрения появился хозяин животного и озвучил короткую команду, на которую зверь охотно откликнулся.

От первого броска она увернулась лишь чудом — почувствовала, что вот-вот хлопнется в обморок и резко и тяжело оперлась — да что там, почти упала — на ближайшую стену. Кот грациозно приземлился на кромку вазы и окинул пространство перед собой взглядом, полным охотничьего азарта, неизбежно остановившись именно на том месте, где Эрзабет и находилась. Угроза поимки, пусть даже и котом, дала ей достаточно адреналина, чтобы оторвать свое тело от опоры, и броситься прочь, теряя на бегу и дымку невидимости, скрывавшую девушку от чужих глаз. Услышав оклик, замерла она лишь на мгновение, чтобы схватить первое, что под руку попадется, и метнуть в преследователя, в тщетной попытке выиграть хоть немного времени для бегства. Тот факт, что оно попросту бессмысленно, прошел как-то мимо ее головы, так что снаряд, оказавшийся на поверку диванной подушкой, был пущен прямо в цель. Впрочем, обижать кота, пусть и выдавшего ее, рука все же не поднялась, а значит получить по лицу должен был следующий в очереди — Лини.

Она и в самом деле надеялась, что попадет в голову — страшно хотелось хоть чуть-чуть, самую малость дать выход скопившимся внутри чувствам и выплеснуть на кого-то злость за все пришедшиеся на ее долю ужасы и тяготы. Однако проверять, попала ли, она все же не решилась — совершила бросок и метнулась прочь, не разбирая пути, откровенно наплевав на то, что так толком и не успела понять планировку этого места.