Тигнари посмотрел в водную гладь пруда и кивнул своим мыслям: «Это лотос нилотпала, он же лунный лотос. Орехоносный вид многолетних травянистых земноводных растений, распространённых в тропических регионах Сумеру. Ценится за лекарственные свойства, труден в распространении. Распускается только по ночам, в течение дня плод-коробочка закрыт лепестками ярко-голубого цвета…»

 «Ты совсем дурак, — безмолвно ответил из пруда лотос нилотпала, — У тебя шапка сползает.» Плотный широкий лист лениво отплыл в сторону на слабой волне, позволяя Тигнари лучше разглядеть своё отражение. И, действительное, форменная академическая шапочка, явно не предназначенная для ушей такого размера, в очередной раз набекренилась и почти что сползла. «Очень грубо, лотос нилотпала», — подумал Тигнари, но шапочку поправил. Ещё не хватало в первый же день заявиться неряшливым.

 Свою зелёную форму он отглаживал этим утром несколько раз, расправлял воротник рубахи, полировал носки туфель… До тех пор, пока его стремящийся к совершенству разум не принял состояние одежды удовлетворительным. В конце концов, сегодня был важный день. Очень важный. Ведь, наконец, он, Тигнари, был зачислен в Академию Сумеру, и вся его жизнь теперь обращалась в одну сплошную и прекрасную исследовательскую возможность без границ, упускать которую он не был намерен. С сумкой на ремне через плечо, полной письменных принадлежностей, исследовательских инструментов и записных книг, он покинул этим утром свою новую комнату в городе и направился в Академию.

 Вышел заблаговременно только для того, чтобы хорошенько изучить не только путь до самого главного строения в Сумеру, но и вдоволь налюбоваться садами и теплицами, разбитыми на платформах, ведущих вверх, к обители мудрости. И в одном из таких прудов он и застал диковинные цветы, а позже — свой практически упавший берет. Академия обязывала к ношению формы, и в целом Тигнари не был против такой формальности, понимая важность символов и регалий. Но, откровенно говоря, головной убор явно не был приспособлен под уши представителей его вида. Ему приходилось поджимать их, натягивать шапку сверху, постоянно поправлять её… Но правила есть правила.

 В городе было ужасно непривычно, и путешествие через зелёные кварталы под Академией были отличным решением: чувствительному слуху Тигнари не мешала передышка после какофонии чужих голосов, бытовых звуков, гула, топота, скрежета… всех звуков, которыми полнился город, а теперь негостеприимно делился с юным фенеком. Непривычный к такому, Тигнари действительно нуждался в успокаивающем переливе спокойного пруда, в шелесте травы, в лёгком дыхании смолистой коры Великого Древа.

 Ничего, к пруду он ещё вернётся, — в будущем этот тенистый живописный уголочек увидит написание далеко не одной работы, — но теперь ему нужно торопиться наверх, в главное здание Академии. Там, протискиваясь между другими студентами, Тигнари искал нужное крыло, принадлежащее его факультету. Он заметно нервничал, даже румянец пробился на ещё по-детски пухлые щёки, — так не к месту, откуда здесь вообще этот ребёнок?..

 Он пытался держаться молодцом, насколько вообще мог держать себя в руках мальчик его природы, но и суетящиеся академики, либо не замечающие Тигнари, либо слишком торопящиеся по своим исключительно важным делам, чтобы быть вежливыми, и нескончаемый гул нескладных голосов с каждой секундой порождали в голове отчётливую, объёмную, голодную мигрень. Недовольно поджав губы и даже в неспокойном жесте вытянув и сжав рукава мантии маленькими ладонями, Тигнари продолжал пробиваться вперёд, мысленно повторяя все напутствия отца про важность не только терпения, но и терпеливости, — и ключ в понимании разницы.

 Наконец, чуть ли под чьей-то рукой пролезая, Тигнари миновал очередной зал с высокими потолками и стеклянными витражами, чтобы обнаружить себе в академическом помещении поменьше. Глаз сразу же обрадовало количество горшков с саженцами и образцами. Ещё не добравшись даже до стеллажей с алхимическим оборудованием и инструментами, Тигнари облегчённо выдохнул: ура, он в Амурте. И помимо него здесь, за массивными столами на удобном расстоянии друг от друга, толпились студенты разных лет обучения. Найти новичков, как и он сам, не составило труда: даже такому неопытному мальчишке как Тигнари несложно было понять, что суетливо топчущиеся на месте, вертящие головами молодые люди, осторожно обменивающиеся темами своих сданных на приёме работ, — острые уши улавливали объект обсуждения даже у порога, — это его будущие однокашники.

 Тигнари набрался смелости, сделал глубокий вдох и первый шаг навстречу им. Но тут же остановился, оглядел себя сверху и недовольно выправил рукава, — сам ведь смял, дурашка! — посадил удобнее шапку и прочистил горло. Сделал ещё несколько шагов, но снова встал. Что ему сказать? Как поздороваться? Какая форма обращения будет уместна, какой тон? Вежливый и формальный? Или, вероятно, сотоварищи в академических изысканиях относятся к категории людей, с которыми необходимо общаться непосредственно?.. Тигнари не знал.

 Сквозь череду метаний и несколько остановок из-за волнения, Тигнари, наконец, прибился к толпе первокурсников. Неудивительно, что взгляды моментально оказались прикованы к нему: сначала из-за разницы в росте, в возрасте, а затем, ожидаемо, к его ушам. Каких сил потребовалось ему, чтобы скрыть смущение, даже взгляд отвёл в сторону, чтобы выдавить из себя всё-таки слишком учтивое и вежливо строгое:

 — Здравствуйте. Меня зовут Тигнари. С этого года я тоже буду обучаться в Амурте.

Отредактировано Tighnari (2023-03-26 17:46:56)

 Тигнари легко мог себе объяснить, почему некоторые за ним пристально наблюдают. Пусть он был юн, но всё равно понимал некоторые аспекты социального строя. Его родители оба были выдающимися учёными, которые не просто с отличием окончили свой факультет и выпустились с блестящей коллекцией исследовательских работ, но и по сей день регулярно успешно публикуют свои научные труды. Отец, находясь за многие мили отсюда, затерянный где-то посреди песков, даже с такого расстояния мог оказывать влияние на происходящее в Академии, — даже без напутствий своего отца, Тигнари понимал, что от него самого ожидания будут не меньше. Яблоко от яблони может не просто упасть далеко, но и откатиться, таковы законы притяжения и момента кручения в этом мире, но Тигнари не собирался покидать чудесного научного сада яблонь. Сказывалось и то, что Тигнари был младше других. Лёгкое тщеславие, конечно, чесало его за пушистым ухом: приятно было осознавать, что его разум был как минимум на равных с теми, кто имел больше времени на самообразование и получение полезного опыта. То ли ещё будет!

 ...и, конечно, немаловажным, но всё-таки немного раздражающим фактором было то, что Тигнари не был человеком и даже внешне сильно отличался от тех, кто наполнял класс вокруг него. Сам по себе маленький, из-за ушей он даже сидя сильно выделялся, и на самой периферии зрения постоянно ощущал обращённые к нему взгляды. Когда он только оказался в кабинете, этикет как будто бы позволил, наконец, стянуть и без того сползающий берёт. Но заострившиеся ввысь большие уши феника слишком быстро стали маяком для многих любопытных взглядов. Начинающаяся официальная часть с обращением преподавателей и мастеров требовала особо уважительного сосредоточения, поэтому Тигнари поспешил натянуть шапочку назад, приминая уши и закрываясь руками. Словно пристыдил сам себя за минутное чувство комфорта, послужившее отвлечением от лекции.

 Каким-то образом ему удавалось не только сосредоточенно выслушивать обращение своих будущих менторов, но и вести записи. Под косым взглядом своего непонимающего соседа Тигнари быстро и беззвучно выводил угольным грифелем на бумаге важные заметки: имена, даты, ближайшие события, важные вопросы для решения, упомянутые книги... Красивый и опрятный узор записей заполнил его первый академический пергамент: страница, которая должна была стать титульной для многих прочих, куда более обширных и интересных писем. Жаль, что не пером, — но скрип о бумагу был так неуместен ко встрече, как бы ни хотелось писать тонко, каллиграфично и аккуратно.

 Дальше — сложнее. Неофициальная часть знакомства с сокурсниками и муаллимами¹ вызывали у Тигнари комплекс сложных и смешанных чувств. Узнать о работах своих однокашников и старших товарищей было очень интересно. И об этом свидетельствовал его хвост, моментально под мантией приходящий в движение, суетливо гуляющий из стороны в сторону. И уши под беретом тут же норовили вытянуть, разве что Тигнари сам прижимал их к голове руками, опуская резинку берета ниже на лоб. Решив, что такой юношеской нетерпеливости не место в стенах Академии, Тигнари изо всех сил пытался держать себя в руках. Получалось лучше лишь благодаря тому, что стоило теме разговора смениться со вступительных работ на их непосредственных авторов и различные социальные формальности, круг знакомств и прочее, Тигнари тут же начинал выглядеть понуро. Он ничего не знал про торговые соглашения между семьями и не держал в кругу интересов владельцев лучших караванов для перевозки товаров. Так он и стоял за своими однокурсниками, то любопытствующе вытягиваясь вперёд, то грустно теряя желание задать пару вопросов за обсуждениями званых ужинов и деклараций.

 Когда дошла очередь до него, он сначала уверенно шагнул вперёд и распрямил плечи, выпятил грудь, чтобы казаться крупнее. Но быстро растерялся и вдруг ощутил, как к щекам приливает жаркий румянец. Он пару раз попытался начать своё представление, но запнулся, ужасно смущённый. Да, произносить это было очень тяжёло. Но сдаваться сейчас было недопустимо, пусть вдруг всё и показалось таким несущественным и жалким на фоне других людей. И ведь его вступительные работы были хороши, и рекомендации у него есть, но... Всего-лишь одна фраза, и вдруг стало до невыносимого сложно продолжить представление. Тигнари не знал детских дразнилок или издёвок, но прямо сейчас он вдруг забеспокоился, что ему засмеют из-за одного просто и очевидного факта его биографии.

 — Здравствуйте, — глубоко протолкнув воздух в лёгкие, он всё-таки заставил себя говорить сдавленным голосом, — Меня зовут Тигнари и мне... Десять... Лет...

 Последние слова дались с таким огромным трудом, что к завершению этого предложения хвост Тигнари едва ли не свернулась под подолом мантии, а уши опустились на раскрасневшееся лицо. Словно желая закончить постыдный марафон, Тигнари быстро затараторил оставшуюся часть, желая переключить всё внимание на неё.

 — Мои родители — выпускники Амурты, отец занимается энтомологией и сейчас возглавляет экспедицию в пустыню для изучения биологических методов обезопасивания популяции скарабеев. Матушка палеонтолог, и на данный момент в командировке в Лиюэ для изучения биологических останков, найденных в руинах предполагаемых городов эпохи Ассамблеи Гуйли. При поступлении я компилировал работы по изучению оппортунистических грибов в природных и антропогенных экосистемах...

 ...разговор о биологии увлёк его достаточно сильно для того, чтобы забыть о постыдном чувстве себя лишним орешком в тарелке.

 Когда один из муаллимов окликнул его после встречи, Тигнари даже растерялся немного. Сразу прокрутил в голове мысль о том, не забыл ли он что (возможно, о какой-то формальности...) В растерянности он поднял взгляд к Калиду, рефлекторно оправляя и разглаживая мантию. «Полить?» — неуверенно переспросил Тигнари, но вся скромность улетучилось сразу же, как новоиспечённый студент Амурты заприметил крохотное растеньице за зелёным дутым стеклом. Зелёные же глаза мигом загорелись, их переливчатый узор ярче отдал пурпурным, а сам Тигнари сразу же обратился в восторженно вздыхающее любопытство. Даже необходимость вставать на стойку перед рабочим столом не сбила его с настроения.

 — Что это за цветок? Я абсолютно точно уверен в том, что он не из Авидьи. Подождите, не подсказывайте! Я должен подумать сам... Судя по зонтиковидным зигоморфным соцветиям... И всего шесть лепестков... Это точно цветок лилиецветного порядка. Такие точно не растут к северу и востоку от Сумеру, им бы не хватило влаги и тепла. Это точно не распространённый в джунглях вид, значит... Ну конечно, это южный цветок, из Натлана. Никогда таких не видел! Какое упущение, что он не получал должного ухода...

 Тот факт, что уже несколько минут Тигнари рассуждал вслух сам с собой, не сильно-то смущал юного ботаника. Всё оставшееся свободное время он провёл за уходом за цветком. Не просто полил, а предварительно проверил почву, раздобыл чернозём и небольшой горшок среди инвентаря для лаборантов. Провозился даже без перчаток, но пересадил цветок, удобрил землю, подрезал уже пересохшие ответвления стебля, чтобы растение дальше росло здоровым, даже опрыскал лепестки и выбрал на столе самое удачное расположение для освещения, перед этим минут пятнадцать измеряя детскими шагами кабинет.

 Напоследок он составил для Калида записку, в которой расписал, какие меры и зачем он предпринял. Позднее, в течение всех последующих недель, Тигнари, даже просто проходя мимо этого кабинета, проверял состояние цветка. И всякий раз он либо поливал, либо опрыскивал цветок, либо подкармливал, либо менял положение. Словом, окружал всем спектром ботанической заботы. В один из свободных вечеров он взял из Дома Даэны несколько цветочных атласов и справочников. Из них он узнал, что цветок, за которым он принялся ухаживать, — это альстромерия. И об этом, разумеется, он также сообщил в записке, в одной из многих, которые он каждый раз оставлял рядом с цветком, полагая, что муаллиму Калиду будет важно узнать, что происходит с его цветком. К тому же, Тигнари (весьма наивно) полагал, что каждый уважающий себя студент Амурты будет рад узнать что-то новое на десяти регулярных письмах об экзотических цветах.

¹ Старший, наставник, учитель (от араб. معلم)

Отредактировано Tighnari (2023-03-26 17:46:36)

 Мягкой и пружинистой поступью уверенного фенека Тигнари рассекал Академию из угла в угол. Даже когда останавливался физически, — усаживаясь за парту или склоняясь над исследовательским столом, — всё равно продолжал забег уже мысленно, суетливым изысканиями измеряя всё неизвестное пространство мира вокруг. Ему действительно хотелось объять весь мир, узнать всё о каждом цветущем, — или по какой-то причине засушливом, — уголке Авидьи, Сумеру, всего Тейвата. Неумеренный детский пыл, раздуваемый научным любопытством и отсутствием границ понимания реального мира, только поддерживал этот механизм бесконечного движения.

 Даже когда Тигнари оставался наедине с цветами в учительском кабинете, — в какой-то момент преподаватели стали часто отсутствовать на своих местах, словно строго по расписанию Тигнари, — несмотря на весьма размеренную деятельность и внешнюю радушную невозмутимость, спокойным он не был. Пытаясь успеть всё на свете, Тигнари планировал каждую минуту, но наедине с альстромерией ему было хотя бы немного… тише. Острым ушам фенека в Академии только и оставалось, что неуклюже ютиться под студенческим беретом, ведь стены храма знаний полнились шумливыми разговорами, вечным топотом множества ног, спорами, звуками механизмов, скрипом перьев, неаккуратным шелестом страниц.

 А здесь был только он сам, его мысли и альстромерия, для цветка — капризная и неразговорчивая, зато требовательная к вниманию и уходу. Самое оно, чтобы если не передохнуть, то хотя бы переключиться на деятельность, не так активно выжимающую из Тигнари все его не по годам богатые ресурсы. И всё-таки… он был ребёнком, что пытался угнаться за яркой кометой всевышнего просветительного блага. И чем лучше о нём отзывались учителя и старшие наставники, тем выше становилась его собственная планка ожиданий от самого себя. Поэтому, когда к основной нагрузке прибавились ещё и постоянные консультирования других студентов по предмету их работ, Тигнари понял, что его знаний недостаточно. Ему нужно знать всё и успевать всё.

 Альстромерия от него как будто бы ничего не ждала, — кроме соблюдения всех тонких условий своего разведения, разумеется, — поэтому с ней было куда проще.

 Из размышлений в реальность вернул вопрос муаллима Калида:

 — Что думаешь?

 Тигнари думал о многом, и о глубине его задумчивости говорило как минимум то, что он грыз фалангу своего указательного пальца, протяжно мыча, уже с полминуты. Думал он действительно о многом, но самое главное творилось в воображении мальчика, где незримые линии, отделяющие одни вообразимые планы от других, раздвигались ещё шире, предоставляя укромные часы для ещё невоображённого дела.

 — Думаю, это будет очень увлекательно! Поскорее бы приступить к работе! — Тигнари отозвался с очевидным энтузиазмом, и длинные уши его волнисто дёрнулись, скидывая берет на пол.

 Робко ойкнув, Тигнари попытался было его ухватить, но не успел — головной убор шлёпнулся на плитку, вынуждая неуклюжего студента за собой нагибаться. А так даже лучше, есть шанс скрыть смущённый румянец. Молодец, Тигнари, посмотри, как хорош. Тебе предлагают настоящее научное исследование, а ты не можешь даже шапку на голове удержать. Как профессионально.

 Появление второй альстромерии привело всех секретарей и преподавателей кафедры в ужас. Было принято решение, — да-да, цветки редкие и дорогие, мы всё понимаем, но они в надёжных руках и так всем будет лучше, — позволить первокурснику забрать их к себе в общежитие, раз он запланировал целый комплекс исследований. Для соблюдения всех формальностей, разумеется, с него взяли письменный план работы и основы проектной деятельности, сформулировали необходимые по завершению результаты, но в целом были готовы закрыть глаза даже на какие-то недочёты. Благо, их не было.

 Так небольшая комната, служившая для Тигнари гнездом на ближайшую пару лет, обзавелась двумя первыми горшками. В будущем, разумеется, их количество будет увеличиваться в геометрической прогрессии, но начало было заложено двумя капризными дамами от цветочного мира — южными альстромериями. Одна, со жгучим натланским характером, требовала к себе так много внимания, что в какой-то момент Тигнари обнаружил себя называющим этот цветок «моя госпожа». Вторая, пустынная, казалось неприхотливой и выносливой, но Тигнари знал, что неприступный характер — всего лишь следствие идеально подобранных условий. И зная повадки этой альстромерии, он не обращался к ней никак, обозначая своё присутствие лишь лейкой да самодельным навесом.

 В течение дня Тигнари изучал все возможные курсы, какие только могла дать ему Амурта (а в будущем ещё и факультативы), работы своих однокурсников, дополнительную литературу, — «Уваааа! Господин Калид, это ИЗУМИТЕЛЬНОЕ издание, спасибо! Я обязательно подготовлю для вас закладки на самых интересных местах и свои комментарии!» — а вечером, как и начинал свой день, возвращался к альстромериям. В целом именно такой порядок вещей в последствии навёл его на мысль, что, безусловно, изучение всего живого мира вокруг для него важно, но ничто так не радует его глаз так, как тонкие станы распустившихся нежных цветов, — обманчиво хрупких, ведь юный ботаник знал наверняка, как много силы кроется в этих бутонах да стеблях, что способны преодолеть их корневища и коробочки, чтобы выжить. Красота и сила, которую Тигнари уважал и пропагандировал до конца своих дней.

 С начала эксперимента прошёл месяц. Подходило время делать первый крупный срез наблюдений. Завершение лунного цикла знаменовалось крупными изменениями в цикле цветения. И проводить сравнительный анализ состояния цветов и почвы с последними зафиксированными на бумаге — всё равно что праздник. Делать это один Тигнари не смел, а потому выслал приглашение на обозначенный вечер своему муаллиму. И уже только после понял, что это будет чуть больше, чем просто встреча в кабинете. Муаллим нагрянет прямо к нему домой.

 Вообще-то Тигнари был крайне чистоплотен и порядочен, но в момент мыслей о том, что старший товарищ будет у него в гостях, он забывал об этом и беспокоился, что в комнате беспорядок. Здесь даже места не было для того, чтобы устраивать бардак, но Тигнари всё равно волновался. И без того ранняя пташка, он встал ещё на час раньше, чтобы убедиться, что все книги на полках в правильном порядке и сортировке, что кровать заправлена от уголка до уголка ровно, что витраж в окне оттёрт и отполирован до блеска.

 Жизнь людей-фенеков чаще всего была кочевой и загородной, и за всё своё детство Тигнари никогда не оставался на одном месте так долго, как в Академии. О правилах гостеприимства Тигнари узнавал исключительно из собственного опыта, — а близких друзей и приглашений в чужие дома в те годы он, как назло, не имел. Поэтому подготовка к приходу муаллима вынудила Тигнари импровизировать. Так в его комнате появилась вторая чашка, — невыносимо не сочетающаяся с уже имеющимся сервизом. В последний момент на базаре Тигнари урвал мешок орешков и фиников. Обычно таких закусок у себя в комнате он не держал, ведь каждый похож на базар заканчивался мигренью…

 «Вроде бы всё. Пергамент — готово. Два пера, уголь и карандаши для эскизов — готово. Вода в чайнике — готово. Масло в лампе… проверял с утра, всё хорошо! Ой, хвост распушился…»

 От суеты и нервов, разумеется, хвост увеличивался в объёмов значительно. Время подходило уже к решающему часу, но что ещё оставалось Тигнари, кроме как с щёткой в руках пытаться угнаться за собственным предательски неспокойным, вопиюще пушистым хвостом… Если так его и застанет муаллим — от позора не отмыться ни в жизнь.

 Смотрит на принесённые муаллимом дары и теряет собственный дар речи. Он-то совсем скромно подготовился, а это… Неловко пристыженный, он низко кланяется и несколько раз повторяет себе под нос (и в ноги…) слова благодарности, чуть не тараторит так, что разобрать его «спасибо!» почти невозможно, только суетную вежливость. А пока в большом чайнике над печкой закипает вода, Тигнари… понимает, что никогда в своей жизни не готовил кофе. Мог бы честно об этом сказать Калиду, но полагал, что это вызовет лишь ненужное ему осуждение: какие тебе исследовательские работы, юный Тигнари, если даже кофе сварить ты не можешь?.. Такое под силу даже самому ленному из секретарей, а ты и не справился?..

 Джезвы у него не было, поэтому для приготовления пришлось брать новый стакан из дутого сумерского стекла, вставки под узорным металлическим обручем — в цвет витражей Академии, как иначе. Золочёная ложка отмеряет заботливо предварительно измельчённый кофе, то с горкой, то без неё, отсыпая излишки в мешок, — Тигнари меры не знает. Ему остаётся лишь принюхаться, склонившись над столом, понять, что тяжёлый кофейный букет пробивает ему нос насквозь, едва удержаться от чихания и всё-таки сбросить горку вниз. Ему на фенечий нюх — одной скромный ложки достаточно, а перевести на притуплённый человеческий, то, может, и мало, но по крайней мере наверняка не будет тяжёлый и терпкий. Добавить ещё по вкусу проще, чем переводить зазря уж очень горький. Так рассуждает Тигнари, пока суетится с несчастной ложкой и кофе, принюхиваясь что тот пустынный лис, но уж точно не как умелый секретарь-кофевар. Остаётся лишь предложить гостю и понуро заметить:

 — Если невкусно, вы скажите, я переделаю…

 В то время Тигнари ещё не пил кофе совсем и не был сведущ во всех способах его приготовления. Это случится с ним позже и при совсем иных обстоятельствах.

 Спасением был инструктаж от Калида. Вновь оказавшись в сфере своих интересов и навыков, Тигнари быстро унял волнение и всего себя обратил в слух. Он, внимательный и сосредоточённый, был настолько поглощён пояснениями муаллима, что уши его, вытянутые и заострённые, за всё это время ни разу не дрогнули. Тигнари не упустил ни единого слова, а то, что считал особенно важным, — сразу же фиксировал на бумаге. Он был настолько собран и погружён в процесс, что помимо записывающих что-то рук подвижным оставался только его хвост, разлетающийся по широкой дуге то в одну, то в другую сторону, да сверкающие искорки в его больших, ещё по-детски восторженных, распахнутых блестящих глазах.

 Нагруженный информацией, он поднялся, наконец, на ноги и прошёлся по комнате в раздумьях. Вернулся к столу, чтобы взять в руки увесистую тетрадь наблюдений и бегло пройтись по страницам, словно сверяясь с конспектом, относительно которого он будет сейчас пересказывать муаллиму свои мысли. Чтобы окончательно собраться с ответом, Тигнари остановился рядом с тумбой, на которой и стояли два цветочных горшка, с ярко-красной натланской альстромерией и нежно-лиловой сумерской. Полного их цвета Тигнари ещё не видел, но заранее был очарован одним лишь окрасом их пока не раскрывшихся бутонов, собравшихся на коробочках плотными колокольчиками. Про себя Тигнари считал дни до цветения и был намерен запечатлеть каждый момент расслабления связки, каждую фазу распускания лепестков, пока они, наконец, освободившиеся, будут раскрываться и занимать своё место в сложном соцветии. И тогда бы он смог посчитать, сколько заострённых верхушек у каждого из лепестков…

 Тигнари рассказывал долго. Все свои наблюдения он систематизировал по нескольким направлениям. Начал с самого простого, с условий, в которых содержал оба цветка до и после переноса их к себе домой. Не упуская ни единой детали, Тигнари подробно объяснил, как выбирал положение относительно освещённости, как просил соседа подвинуть его кровать и тумбочку, чтобы цветам досталась удобная позиция у окна… Он вдумчиво пересказывал всю рутинную схему ухода за цветами, а затем перешёл к наблюдениям. В своей кропотливости он проработал альбом настолько детально, что для каждого утра была выделена своя страница, в которой Тигнари описывал основные показатели цветка и почвы, а если наблюдал какие-то заметные невооружённым взглядом внешние изменения, то делал новый эскиз. Наброски были неопытными и не художественными, но — внимательными к деталям.

 Когда Тигнари закончил свою презентацию измышлений и наблюдений, он, наконец, как будто бы позволил себе выдохнуться, до этого ораторствуя на износ. Говорил он без остановки, на одном лишь энтузиазме, вовсе не на запасах воздуха в лёгких. Щёки его раскраснелись, а рукава ученической мантии измялись от того, как активно Тигнари тянул их при жестикуляции и мял меж пальцев, когда задумывался, чтобы пояснить какой-то момент в своём исследовании. Когда дело дошло до непосредственных выводов, он позволил себе, наконец, опуститься на стул и отложить альбом — и так хорошо знал, с какими вопросами столкнулся, не нужно подглядывать, чтобы озвучить итоги.

 — Сейчас я точно могу сказать, что соблюдение основного климатического режима действительно позволяет культивировать альстромерии за пределами их оригинального места распространения. Всё дело не в самой почве, а в её отдельном составе. Я бы хотел подтвердить кое-что относительно содержания веществ в чернозёме, где произрастают цветы, и о том, чем можно прикармливать цветы… Но мне не согласовывают полевое исследование, так как в той области пока что никто не работает…

 И Тигнари почему-то отчаянно не понимал, почему никто не согласовывает ему самостоятельную экспедицию без сопровождения в виде хотя бы однокурсников. Впрочем, другие вопросы его волновали действительно многим больше:

 — Но самое главное, что я могу сказать уже сейчас, так это то, что, по-хорошему, исследование должно быть дольше. Я понимаю, что без реальных перспектив курсовую могут не согласовать дольше, но согласно описанию из атласа цветов, альстромерия — это многолетнее растение, к тому же, судя по энциклопедии и отзывам цветочниц с рынка, после расцветания они быстро опадают. Если лепестки быстро теряются, за один сезон мы не соберём достаточно информации, тем более, что объективно можно будет говорить только об изменениях в течение нескольких сезонов, потому что как все многолетние цветы, альстромерии проявляют адаптационные свойства на долгосрочной перспективе…

 Вот был бы у них  Дендро Глаз Бога, конечно, тогда они бы могли наблюдать распускание цветов вне сезона. А так и оставалось надеяться, что значимость работы в сфере культивирования растений будет достаточной, чтобы на кафедре согласовали проект как длительный, с промежуточными срезами.

[indent]Дозорному сложно принять передышку, но и отказать он не в силах, а потому устраивается рядом с Калидом, угощается благодарно и спустя некоторое время, наконец, показывает первые признаки того, что расслабился. Для начала, конечно, задавал много вопросов: а с какого Даршана, а у кого учитесь, а знаете ли вот такого господина, ведь сам у него обучался, а что изучаете, а куда пойдут бумаги. Словом, увлёкся. Долг дозорного всегда на ногах и в дороге, а уж если и повстречался кто по пути, то обычно не до разговоров: один инструктаж и опрос. В компании Калида легко растеплеться и отдохнуть, и дозорный благодарно этим времени пользуется.

[indent]Тигнари в момент увлечён лишь работой. Возится в земле прямо на коленях, даже про перчатки вспомнил не сразу. То почву прощупает и меж пальцев перетрёт, то срез стебля снимет осторожно и уберёт к другим образцам, то нос и уши к самой земле прижмёт, разглядывая что-то под листом, только хвост пушистый стоит торчком, качается из стороны в сторону. Он так увлёкся, что, вопреки острому звериному слуху, как-то упустил из виду, что их компания пополнилась. С бодрым «Калид, посмотри...» он направился к месту стоянки, но ойкнул, завидев лесного стража. Чуть смутился и поспешил того вежливо поприветствовать, поклонившись, — опять берет слетел!

[indent]— Здравствуйте! Ой.. — не разгибаясь, потянулся за предательской шапкой и поспешил усадить сначала её на голове, а потом себя на покрывале.

[indent]За горячей чашкой дозорный немного веселится, но Тигнари смутился, а потому поспешил сменить тему. Пробирки и стёкла со сборами поднимает к старшему товарищу, и хоть сделал всё явно как надо, всё равно ищет экспертизы наставника:

[indent]— Калид, посмотри, что я снял на этой точке. Земля тут невооружённым глазом отличается от прежних проб, скажи? А ещё, погляди, я взял несколько соцветий, хочу сделать гербарий...

[indent]Он показывает бутоны и листья, раскладывая их перед собой на пергаменте, ни на секунду не останавливаясь, чтобы удостовериться во встречном интересе. В итоге даже дозорный склоняется над собранной коллекцией, смотрит на неё внимательно, а затем кивает одобрительно:

[indent]— Надо же, ни одного больного, ни одного несущего. Так держать, студент.

[indent]— Разумеется! — обиженно супится Тигнари, — Я бы не стал срезать стебель, если бы это могло навредить всему соцветию!

[indent]— Ты не поверишь, — спокойно поясняет дозорный, — Сколь многие рвут цветы и срывают грибы бездумно. Каждый день либо кого-то отравленного лечим, либо заболевшее растение пересаживаем отдельно от всех кустарников.

[indent]Так и проводят время: дозорный рассказывает о случаях, которые происходят в Авидье едва ли не каждый день, а ботаники слушают. Тигнари кофе не пьёт, предпочитает чай, поэтому больше достаётся Калиду и дозорному. Когда уже разговоры заканчиваются, лесной страж поднимается на ноги и в сердцах благодарит Калида:

[indent]— Ещё раз спасибо за кофе и тёплые беседы. Мне пора идти. Берегите себя и будьте осторожны!

[indent]— До свидания, господин дозорный! — поднимает руку Тигнари, — Спасибо за ваши рассказы. Такое чувство, словно вы не людей от опасностей леса защищаете, а Авидью от людей.

[indent]Дозорный даже хмурится, но заприметив, что молодой ученик говорит это беззлобно и скорее даже в положительном ключе, вздыхает устало, только подтверждая догадку Тигнари, и отвечает искренне:

[indent]— Зачастую так оно и есть. Ну, бывайте!

[indent]Тигнари наблюдает за тем, как дозорный удаляется и возвращается к своему патрулю, а затем вновь весь зажигается любопытствующей прозорливостью. Оборачивается к Калиду, сам всё ещё сидит, подобрав ноги, на покрывале, и смотрит снизу вверх. Спрашивает нетерпеливо, с явным энтузиазмом:

[indent]— Калид, ты передохнул? Можем идти дальше? Но если что, можем посидеть ещё!

Пост написан и отправлен с телефона. Если в тексте встречаются ошибки, пожалуйста, дайте мне знать.

[indent]Свет солнечного неба Сумеру мерцал в листьях древних деревьев леса Мотийимы словно маленькие светлячки, витающие в ароматном воздухе, наполненном влагой и мягким пением предвечерних птиц. Тигнари шагал по земляной тропинке, вернувшись из своего первого серьёзного полевого исследования. Его уши, и сами похожие на крупные листья, вибрировали от волнения, а пушистый хвост легко вздрагивал при каждом шаге в знак его нескрываемой радости. В его руках были сокровища того дня — нежные ростки редких растений и образцы почвы, которые будут изучены и сохранены для будущих поколений.

[indent]Калид, казалось, шагал впереди с достоинством и спокойствием. Его мудрые глаза скользили в тени, словно искали что-то неведомое, и юному Тигнари было невозможно различать полутени такого взгляд. И хотя Калид не разделял детского восторга Тигнари, однако улыбка, играющая в уголках его губ, говорила Тигнари о его тёплом отношение, — к юному ли ученику или же, как полагал сам Тигнари, к флоре Сумеру.

[indent]Тигнари не мог удержаться от разговора, его слова бежали одно за другим, словно потоки весенней реки, полной жизни и свежести. «Калид! Ты видел, как красиво распускались те необычные лазоревые цветы, когда мы их наблюдали? И какая земля... Она такая плодородная, но в то же время лёгкая и пористая. Я уверен, что мои записи о мере кислотности и минеральном составе помогут нам лучше понять...»

[indent]Калид, казалось, внимательно слушал, поддакивая. А затем он начал своим успокаивающим и глубоким голосом говорить о вещах, которые никак не могли показаться важными для Тигнари, но, кажется, имеющими безусловную приоритетность для будущих академиков. Тигнари прислушался к этим словам, его уши слегка прижались к голове в знак сосредоточенности, а хвост замер на мгновение, отражая внутреннюю борьбу между волнением открытий и важностью мелочей, о которых говорил Калид.

[indent]— Да, я понимаю, — мягко отозвался Тигнари, его глаза сияли благодарностью за бесценные советы.

[indent]По мере их продвижения к городу Сумеру, знания Калида текли так же естественно, как воздух, который они дышали. Он рассказывал не о свойствах растений, но том, как функционирует самодостаточная, обособленная экосистема внутри Академии. Тигнари впитывал каждое слово, его взгляд иногда погружался в глубокую задумчивость, а затем вновь вспыхивал ярким огнём познания.

[indent]Когда они наконец оставили за собой шепот леса и вышли на открытые просторы, мягкий закатный свет осветил дорогу перед ними, и Тигнари почувствовал, как его дух воспаряет. Он был готов к новым открытиям, к новым испытаниям, и он знал, что рядом с ним — не только наставник, но и, кажется, первый друг, готовый поддержать его на этом пути.

⁂

[indent]В тенистом кабинете Академии Сумеру, где книги и свитки беспорядочно валялись повсюду, создавая неповторимый хаос знаний, маленький Тигнари с повышенным ажиотажем наблюдал за дверью. Он ждал Калида — старшекурсника с опытом и мудростью, которые казались бесконечными глазам юного ученика. Свет солнца, просачивающийся сквозь щели ставней, играл на его золотистой коже и подчёркивал серьёзность момента, важность этой ответственной встречи, едва ли не ключевой в их исследовании.

⁂

[indent]Осень и зима, обратившиеся длительным ожиданием, наглядно демонстрировали важность стагнации роста. Хотя Сумеру не знала настоящих холодов, в это менее влажное и знойное время года большинство растение прекращали фазу активного цветения или плодородия, запасаясь жизненно необходимыми веществами, чтобы пережить период менее питательного состояния почвы. Тигнари было сложно, но спустя некоторое время он смог последовать примеру своих зелёных подопечных и переключился на активную фазу собирательства: знаний и, как вышло случайно, знакомств.

[indent]К концу года сосредоточенный на учёбе Тигнари стал не просто самым частым гостем Дома Даэны, но и самым пренебрегающим его гостеприимством. Обзаведясь несколькими новыми крепкими знакомствами, — в том числе и с самим генералом махаматрой... — и сумев расставить приоритеты, после короткой передышки в лазарете с чутким пониманием необходимости следить за своим здоровьем, Тигнари как никогда был готов встретить новую весну, которая стала бы началом очередного озарения не только для него, но и для альстромерий, которые должны были быть пересажены в подготовленную почву к сезону.

⁂

[indent]Тигнари, всё ещё воплощение детского любопытства и неугомонности, сидел на краешке стула, буквально готовый в любой момент подпрыгнуть от восторга. Его уши, пушистые и большие, словно у фенека, непроизвольно вибрировали в такт его эмоциям. Всякий раз, когда Калид находил что-то новое и удивительное в прошлом, уши Тигнари поднимались вверх, открывая его восхищение и интерес, а когда он был сфокусирован и напряжён, они наклонялись вперед, словно пытались уловить каждое слово наставника. Так и сейчас вся живая динамичность Тигнари концентрировалась на кончиках его ушей.

[indent]Когда дверь, наконец, открылась, Тигнари подскочил со стула, а его уши сначала опустились немного ниже, выражая его почтительность и уважение к вошедшему муаллиму. Он пытался выглядеть много сдержаннее, сначала вежливо приветствую наставника и друга, даже в очередной раз поправил и без того идеально систематично расставленный ботанические инструменты на столе перед собой.

[indent]Но стоило только Калиду подойти ближе к рабочему месту, как уши Тигнари снова взлетели вверх, готовые уловить каждый фрагмент научного процесса. «Калид, всё готово! Видишь этот горшок? Он с нашей специальной взвесью. А вот этот, смотри, тут свежие образцы почвы из леса Мотийимы, уже удобренные. Альстромерии тоже готовы к пересадке, вот... Нужно только определиться с дренажем...»

[indent]Тигнари смотрел на цветы так, как будто они был самыми удивительными существамм во всём мире. Его уши неподвижно стояли вверх, в то время как глаза метались между предметами на столе и взглядом Калида. Легко было сказать, что как бы Тигнари ни был сфокусирован на остальных делах, он ждал начала весны в масштабах, уступающих разве что единому соцветию Авидьи.

[indent]Сердце Тигнари колотилось в предвкушении нового знания. Уши его, пушистые и подвижные, словно улавливали мелодию ветра, а хвост вилял за ним, отражая его неукротимый энтузиазм. Как только Калид переступил порог кабинета, мордашка Тигнари расплылась в самой искренней улыбке. Он увидел своего наставника, степенного и мудрого (в его собственном юном представлении), чьи глаза обычно были полны глубины и спокойствия, — хоть и не сегодня, но сперва это улизнуло от внимания юноши. С трудом сдерживая радостный восторг, Тигнари чуть не прыгнул на месте, как только наставник поднял взгляд и кивнул ему в знак приветствия.

[indent]— Наконец-то мы продолжим наш проект! Я так много новых идей придумал! — едва ли не выкрикнул Тигнари, его уши торчали вверх, как два маленьких паруса, готовые поймать каждое слово мудреца, а хвост восторженно метался из стороны в сторону, создавая вокруг него ауру наивного предвкушения.

[indent]Калид, однако, взялся за перо и бумаги. Слова наставника падали на радость Тигнари, как осенний дождь на пылающий огонь. Уши Тигнари медленно поникли, подчиняясь тяжести разочарования, а хвост устало опустился к полу, словно так проявилось внутреннее смятение юноши. Его неистовая энергия сменилась тяжёлым спокойствием, а в глазах мелькнуло смятение.

[indent]С тихим вздохом Тигнари подошёл к столу и нашёл себе место напротив наставника. Он взял перо и начал следовать указаниям, проникаясь каждым словом, каждой правкой, стараясь понять, что он упустил, в чём была его ошибка. Уши юноши смиренно прижались к голове, подчеркивая его понурое состояние, а хвост лежал безжизненно на коленях, как отражение угасшего энтузиазма.

[indent]Тигнари чувствовал себя пристыженным, но его желание учиться и становиться лучше было сильнее любого разочарования. Он взял каждое замечание наставника как ценный урок и обещание себе, что в следующий раз он будет ещё более подготовленным. Так, в тишине кабинета, под мягкий шёпот бумаги и пера, Тигнари и его наставник провели день, искренне посвященный поиску знаний и уступчивости строгой бюрократической системе Академии.

⁂

[indent]Юный Тигнари впервые столкнулся с бюрократическим лабиринтом академического мира. Между пыльными полками с книгами и пергаментами, среди шёпота студентов и доктринальных дискуссий преподавателей он искал ответы на казавшиеся ему важными вопросы. Но чем больше Тигнари погружался в таинственный мир требований и метрологии, тем сильнее он ощущал, что оплетается невидимыми нитями бюрократических паутин.

[indent]Каждый день, словно листья на деревьях Авидьи, менялись требования к оформлению работ. Студенты бегали туда-сюда, как заблудившиеся лисы, пытаясь угнаться за изменчивостью преподавательских устоев. Тигнари, несмотря на свою невероятную способность к обучению, чувствовал себя сбитым с толку. Разные научные руководители давали противоречивые указания, и в коридорах академии слышались разговоры о том, что даже самые гениальные идеи студентов терялись среди страниц правил и регламентов.

[indent]Прошло две недели в бесконечных попытках разгадать академические загадки, и Тигнари решил обратиться за помощью к своему новому другу — необычному, но мудрому созданию, чьё имя было известно всем в академии — Сайно, генерал-махаматра. Встретившись в одном из тихих двориков, где цвели ароматные цветы, Тигнари с надеждой в глазах спросил у Сайно о существовании единого реестра, ведь хаос требований отвлекал его от настоящих исследований. Сайно пообещал помочь юному искателю знаний.

[indent]Спустя пару дней Тигнари получил огромную папку, наполненную правилами, которые казались ему не менее запутанными, чем самые сложные головоломки. Но вместе с ней пришла и просьба указать тех преподавателей, которые были особенно склонны к изменению правил в угоду своим капризам.

[indent]На следующую встречу со своим наставником Калидом, Тигнари прибыл с видом победителя. Его звериные ушки возбужденно дрожали, а хвост вилял в такт его сердцебиению. Он обнял кипу бумаг, как драгоценный трофей, улыбаясь от уха до уха, пока бумаги шелестели в его объятиях.

[indent]— У меня есть полный перечень требований, Калид! — воскликнул он с гордостью, его голос звучал как победный гимн в честь науки и порядка.

[indent]На его лице не было и тени сомнения, когда он указал на небольшую папку, лежащую сверху, на лице его была самая невинная улыбка.

[indent]— А здесь ты можешь указать тех, кто любит менять правила. Сайно поможет им всё задокументировать.

[indent]Тигнари не осознавал в полной мере, что его действия могут привести к суровым последствиям в преподавательской практике, но его сердце было полно радости от возможности продолжить исследования без бюрократических препятствий.

Отредактировано Tighnari (2024-03-18 09:30:28)

[indent]В мире академических знаний есть место и для строгости, и для гибкости, — так говорил Калид, и Тигнари внимательно слушал. Стандартизация помогает поддерживать порядок в исследованиях, но иногда правила меняются так же быстро, как и сама наука. Тигнари пытался понять, как эти изменчивые правила могут сочетаться с его стремлением к истине и порядку.  Иногда приходится принимать эти изменения, чтобы двигаться вперёд, — продолжал Калид, и его слова, словно лучи света, проникали сквозь туман сомнений в сердце юноши. В конце концов, виноград плетёт свои лозы кругом, а не жалуется махаматре.

[indent]Экзамены в Академии начались, и Тигнари погрузился в учёбу с головой. Его феничьи уши были направлены вперёд, готовые уловить всякую мудрость, а хвост — вверх по ветру, как символ сосредоточенности и решимости.

[indent]Между экзаменами он находил время для драгоценных горшков с альстромериями, которые они с Калидом наблюдали. Каждый раз, нежно касаясь лепестков, он оставлял в рабочих записках не только отчёты, но и слова подбадривания для Калида. Его уши мягко колыхались при каждом прикосновении к цветам, сами как цветы, а хвост мягко обвивал ящики с землёй на полу, пока он старательно выводил, согнувшись над столом, в рабочей тетради слова для Калида, словно передавая тепло и уверенность своему наставнику.

[indent]Калид становился всё более уставшим, и Тигнари замечал это. Встречи стали редкими, и общение через рабочий журнал стало их единственным мостом. Каждое слово Тигнари, каждый заботливый жест, наполненные поддержкой и благодарностью, стали для Калида напоминанием о том, что его усилия не проходят даром. Тигнари рисовал в альбоме новый образовавшийся узор на свежем листе, а затем обводил сложную систему зелёных прожилок угольком, чтобы на полях отметить: «Смотри, это твоё решение позволило листу вырасти таким красивым!»

⁂

[indent]В тенистом уголке сада Академии, где цветы шептались с утренним ветерком, Тигнари сидел, погружённый в свои мысли. Он был уже не тем застенчивым мальчиком, что пришёл сюда пару лет назад. В его глазах теперь теплилось любопытство, искреннее стремление к знаниям, а феничьи уши с любопытством вибрировали при каждом новом открытии. Учёба и экзамены заполняли его дни, но вот каникулы наступили, и Тигнари ощутил пустоту.

[indent]Его наставник Калид, тот самый, чьи слова всегда звучали для Тигнари как мудрость не веков, а сегодняшнего дня, стал появляться все реже. Каждый раз, когда Калид уходил, феничьи уши падали, прижатые к лицу, а пушистый хвост тяжело висел, словно отягощённый невидимым грузом. Тигнари пытался убедить себя, что причина в его собственных поступках, что он, возможно, чем-то разочаровал наставника. Но ведь он старался изо всех сил!

[indent]Сайно, его новый друг, стал для Тигнари лучом света в тени сомнений. Одновременно и прямолинейный, и загадочный, Сайно никогда не говорил слов без веса (не считая шуток…), но его присутствие давало Тигнари ощущение смелости быть самим собой. Вместе они могли обсуждать любые предметы, не боясь суда окружающих. Когда Сайно был рядом, уши Тигнари весело подрагивали, а голос часто становился радостнее, когда как слова — менее формальными.

[indent]Однако, возвращаясь в рабочую комнату Амурты, где на столе в горшках стояли альстромерии, Тигнари ощущал, как сердце сжимается. Каждый лепесток этих цветов напоминал о днях, когда Калид был рядом, учил его видеть красоту в каждом элементе природы. Однажды, перед отъездом, Калид отрезал черенок альстромерии и забрал его с собой. Тигнари помнил, как аккуратно Калид обращался с растением, словно сокровищем.

[indent]Сейчас Тигнари сидел перед этим цветком, и его уши слегка дрожали, отражая внутреннюю борьбу. Он смотрел на альстромерию, и казалось, что она откликается на его взгляд, словно понимая его тоску. В момент, когда луч солнца коснулся лепестков, Тигнари почувствовал, как что-то внутри него откликнулось на этот свет. Его уши тихо качнулись, уловив тепло. С каждой каплей собравшегося и затвердевшего на месте среза сока, которые Калид оставил, Тигнари чувствовал, как если бы с него самого срезали часть души и унесли прочь.

[indent]В этот момент Тигнари понял, что привязанность — это не только радость от присутствия, но и боль от разлуки. Его сердце наполнилось теплом и грустью одновременно. Он понял, что Калид всегда будет частью его жизни, как и он сам — частью жизни Калида, независимо от расстояний и обстоятельств. За академическим наблюдением, наконец, расцвело первое понимание симпатии.

[indent]С этим новым пониманием, Тигнари встал, его хвост мягко волнообразно двигался в такт его шагам. Тигнари решил, что эта тоска никуда не денется, но он всё равно будет жить каждым днём, наполняя его смыслом и знаниями, как учил его Калид. И когда наставник вернётся, он увидит, что его ученик вырос, стал сильнее и мудрее. Тигнари пообещал себе, что будет продолжать расти, несмотря на смену почвы, полива, вопреки срезам и пересадке. Такая простая истина, которую он нашёл в альстромерии, проникала в каждое слово, каждый поступок, каждую мысль.

⁂

[indent]Летний воздух Сумеру был насыщен ароматом цветущих трав и гудением пчёл. Тигнари с нетерпением ждал этого дня. Он сидел у окна всё в той же рабочей комнате, рассматривая листья альстромерии, когда услышал шаги посыльного. В его руках оказалось письмо, печать которого мгновенно вызвала бурю эмоций — это было от Калида.

[indent]Распечатав конверт, Тигнари нашёл внутри ботанический отчёт, аккуратно описывающий рост и состояние альстромерии, которую он взял под свою опеку. Но сегодня письмо оказалось особенным — в нём также было приглашение. Сердце Тигнари забилось быстрее. Калид, который в последнее время стал замкнутым и отдалился от него, приглашал его в гости. Это было больше, чем просто приглашение, это было воссоединение учителя и ученика, и возможно, шанс узнать причину странного поведения Калида.

[indent]С волнением в душе Тигнари немедленно принялся за ответное письмо, сообщая о своём скором прибытии. Он тщательно составил расписание, чтобы не пропустить ни одной лекции, и вскоре был готов к отъезду. Перед уходом он упаковал в свою сумку образцы земли, в которой росла его альстромерия, — подарок и образец для исследований для Калида.

[indent]Дорога в деревню Вимара оказалась приятной и быстрой благодаря каравану Академии, который удобно следовал в том же направлении. Тигнари чувствовал, как волнение с каждым шагом яков становится всё сильнее. Он уже не был тем юным студентом, каким приехал в Академию, но предстоящая встреча с Калидом и его семьёй вызывала в нём детскую тревогу.

[indent]Прибыв в Вимару, Тигнари сразу почувствовал тёплую атмосферу деревенской жизни. Люди здесь были приветливы и дружелюбны, и когда он обратился к рыбаку за помощью, тот с радостью указал ему дорогу и даже предложил проводить. Тигнари отказался, но сердечность местного жителя заставила его покраснеть.

[indent]И вот, стоя перед домом Калида, Тигнари чувствовал, как учащённо бьётся его сердце. Он поправил свой берет, вдохнул пахучий влажный воздух и твёрдой рукой постучал в дверь.

[indent]Тигнари никогда не был в такой деревне, дома у какого-либо друга, и не знал, что его ждет впереди. Когда он, наконец, добрался до дома Калида, его тут же подхватила огромная дружная семья. Калид вышел на крыльцо, улыбаясь и приветствуя друга, а за ним высыпали младшие братья и сёстры, даже матушка. Все они окружили Тигнари, наперебой задавая вопросы и приглашая его войти.

[indent]Для Тигнари, интровертного юноши, это было настоящее испытание. Он никогда не был в такой домашней толпе и суматохе. Его феничьи уши дрожали от количества одновременно звучащих голосов, и он чувствовал себя потерянным в этом водовороте внимания и заботы. Но он старался держаться, не желая обидеть гостеприимных хозяев.

[indent]Едва успев переступить порог, он оказался за столом, уставленным разнообразными блюдами. Мама Калида, улыбаясь, подала ему тарелку с ароматным пловом, а кто-то из дочерей тут же поставил перед ним блюдо с пахлавой. Младшие братья и сёстры Калида наперебой рассказывали о своих шалостях и приключениях, не давая Тигнари ни минуты покоя.

[indent]Насколько мог, он по чуть-чуть ел, стараясь принять столько угощений, сколько помещалось в его живот, чтобы никого не обидеть. Он ни слова не успевал вставить между бесконечным потоком вопросов и рассказов младшей ребятни Калида. Смущение и замкнутость охватывали его всё сильнее, и он всё больше уходил в себя.

[indent]Суматоха полного дома Калида одновременно и пугала, и завораживала Тигнари. Привыкший к совсем иному укладу жизни своего народа, более изолированному и одинокому, он не знал, куда себя деть. Он обнаружил в какой-то момент, что и сам старается жаться поближе к Калиду, прямо как его ребятня. Калид наверняка заметил, — и понимая это, Тигнари старался держаться дружелюбно, не желая кого-либо обидеть своей повышенной чуткостью.

[indent]В какой-то момент обилие звуков, запахов и новых ощущений настолько начали давить на Тигнари, что даже Калид посоветовал ретироваться в поисках тишины и покоя. Он предложил Тигнари надеть наушники, чтобы немного успокоиться, но юноша из вежливости отказался, чуть устало улыбнувшись. Он только пояснил: «Всё в порядке, Калид, мне просто непривычно, но это поразительно, как живо у тебя дома». А после виновато опустил к голове уши, приглаживая их.

[indent]Они вышли на крыльцо, и Тигнари вдохнул свежий воздух, чувствуя, как напряжение постепенно уходит. Какое-то время они молча смотрели на горизонт, наслаждаясь тишиной и покоем. Тигнари чувствовал, как его сердце начинает успокаиваться. Он понимал, что хотя жизнь Калида и его семьи была настолько отличной от его собственной, в ней было что-то притягательное и теплое. Он начал осознавать, что, несмотря на свой склад, он может найти своё гармоничное место в этом шумном и дружном доме.

[indent]— Нас, — он имел в виду наследников валука-шуна, внезапно начав разговор, — Совсем немного, и все живут очень обособленно, в своих делах. С детства, бывало, я месяцами хвостом не обмахивался с одним из родителей, а второго видел только за завтраком, в лучшем случае. А у тебя… ух… Столько звуков, запахов, вибраций! Это не плохо, прости, если показалось иначе. Просто уж очень… странно для меня.

[indent]Когда они вернулись внутрь, Тигнари уже не чувствовал себя таким потерянным. Он начал участвовать в разговорах, слушать рассказы и даже смеяться вместе с остальными. Он понял, что эта суматоха и шум — это проявление любви и заботы, и он был благодарен за то, что смог стать частью этого, пусть и на короткое время.

⁂

[indent]Вимара утопала в зелени и пении птиц. Воздух был наполнен ароматом цветов и свежей листвы, а лёгкий ветерок гулял среди ветвей деревьев. Калид решил устроить своим младшим братьям и сёстрам маленькое приключение на реке, и, конечно же, пригласил Тигнари присоединиться.

[indent]Тигнари с удовольствием принял приглашение. Всё-таки, иногда так хочется отдохнуть от учебных трудов и погрузиться в детские забавы. Но как только они подошли к реке и Калид предложил прыгать с тарзанки, Тигнари начал отнекиваться.

[indent]— Калид, ты же знаешь, что я уже не ребёнок, — с улыбкой сказал он, поправляя свой ученический берет. — Я всё-таки академик, у меня уже серьёзные дела, а не детские игры.

[indent]Тигнари пытался держать себя в руках, но его пушистый хвост выдавал его истинные чувства. Он раскачивался из стороны в сторону, словно сам по себе. Натура зверёныша-непоседы пыталась взять верх над серьёзным образом академика.

[indent]Каждый раз, когда кто-то из младших прыгал с лианы, Тигнари невольно замирал, наблюдая за полётом и последующим всплеском воды. Его подогнутые уши слегка подрагивали, а глаза блестели от возбуждения. Он пытался убедить себя, что это глупо, что ему не подобает участвовать в таких забавах, но с каждым следующим прыжком ему всё больше хотелось присоединиться.

[indent]Наконец, Тигнари не выдержал. Он снял берет и мантию, оставив их, аккуратно сложенные, на высоком берегу. Освобождённые уши вытянулись и навострились, распушились, словно готовые к весёлому старту.

[indent]— Ну что ж, — сказал Тигнари с улыбкой, — Раз уж я здесь… То покажу вам, что умею...

[indent]Он выбрал самую высокую и длинную лиану, которая свисала с могучего дерева на берегу реки. Это было не просто желание показать свою ловкость — это был вызов самому себе, доказательство, что он всё ещё тот же лесной зверёныш, каким был в детстве.

[indent]С ловкостью проворного лиса Тигнари взобрался на дерево. Его движения были точными и грациозными, словно он был частью самой природы. Достигнув нужной высоты, он ухватился за лиану и, на мгновение замерев, посмотрел вниз. Река сверкала под лучами солнца, её воды были кристально чистыми и манящими. Тигнари глубоко вдохнул, чувствуя свежий лесной воздух, и прыгнул. Лиана натянулась под его весом, и Тигнари полетел над рекой, словно птица. Ветер свистел в ушах, его хвост развевался позади, а сердце билось в такт полёту. Он чувствовал себя свободным, словно вернулся в те беззаботные дни, когда лес был его домом и каждая ветка, каждый камень были ему знакомы.

[indent]Полёт длился всего несколько секунд, но для Тигнари это было целой вечностью. Он видел, как вода приближается, как её поверхность блестит в лучах солнца. И вот, наконец, он врезался в воду, создавая огромный всплеск. Вода была прохладной и освежающей. Тигнари вынырнул, отряхивая капли с ушей и хвоста, и посмотрел на берег. Он чувствовал себя не только взбодрившимся и освежившимся, но и счастливым, даже свободным, вновь ощутив связь с природой и своими корнями.