— Госпожа, Капитан передаёт, что мы скоро войдём в воды Ли Юэ. Гроза прекратилась, оставшаяся часть путешествия должна пройти без сучка и задоринки, если, конечно, судьба будет к нам благосклонна...

— Хорошо, накажите Вашей команде отдохнуть... вы его заслужили не меньше, чем остальные.

Свет солнца касается ладоней, обнимает её руки; она дрожит, сотканная из эмоций, самых чистых и неподдельных, — в груди всё ещё трепещет неспокойное сердце, пойманное в сети зреющих невзгод. Сегодня Кокоми была бы рада забыть о той ноше, которую судьба взвалила на хрупкие углы её плеч, покуда она была занята. Занята тем, что сейчас было важнее всего.

Раненных солдат разместили на нижней палубе, где с посыла госпожи Сангономии в первые часы был организован лекарский пункт. Здесь их не мог потревожить ни свет ныне знойного солнца, ни свист стрел погони ослабевших солдат сёгуната, ни гроза прибрежных вод архипелага. Сопротивлению удалось прорваться сквозь грозовой фронт лишь чудом: основные силы армии Баал были брошены в огонь сражения подобно всякому расходному материалу — сухоцвету, что легко горит в пламени войны. Сторона противника, ослабевшая, обескровленная, упустила из-под носа самое драгоценное, жемчужину её плана — этот самый корабль. Здесь находилось её сердце, она сама, — все, кем она дорожила. Беженцы и войны,  лишь по одному благословению дремлющего Омиками пережившие вчерашний день... Люди, о которых она слышала давно, и те, с кем вела беседу впервые — все они стянулись подобно токам горных рек, принесённых с разных краёв Инадзумы к ступеням её спасительного оплота. Они так долго шли к этому побегу: подготавливали корабль, к путешествию, налаживали контакты, проводили бесконечные инструктажи среди населения... Избранный жрицей курс оказался верным, — однако за каждую погрешность пришлось платить в сто крат.

На чистом белье проступали нежные как лепестки сакуры пятна свежей крови. Кокоми сидела у постели человека, которого по рассказам выживших героически спас Горо, — она была в смятении, она была разобрана по частям. С невыразимой тревогой во взгляде госпожа Сангономия всматривалась в закрытые веки, разглаживая мягкими руками складку покрывале, и думала... думала, что же такого он чувствовал, стоя на том месте, — там, где шум битвы затмил дыхание океана. Там, на пляже Надзути, где она чуть было не потеряла всё. "Всё". Для кого-то Горо был генералом, товарищем, наставником, способным помочь избрать верный путь, — в глазах жрицы генерал слыл незаменимой частичкой пазла, её правой рукой, дополнением всех её несовершенств, о которых жрица даже не смела предположить [а разбиралась в себе она более чем хорошо]... Но прежде всего, опуская все формальности, он был ей другом, самым близким другом.

Рука Цуюко опустилась на хрупкое плечо, — она почувствовала всю её тяжесть, пальцы тесно сжали складку  нежной лазори  храмовых одеяний, юная госпожа мгновенно вырвалась из хитросплетений мыслей, поднимая мокрые от слёз глаза. Её думы были зарыты в песок побережья Надзути, где кровь пропитала землю до основания; она размышляла о том, что ждёт Сопротивление впереди, когда они пристанут к причалу порта в Ли Юэ. Странное беспокойство владело ею, — она больше не могла этого скрывать.

— Позвольте мне сменить его повязки, я хочу сделать это сама, — её Превосходительство молчаливо склонила голову и поднялась от постели, пропуская вперёд умелую жрицу. Горо она собиралась проведать единолично, — его раны представляли наибольшую опасность, и она не смогла доверить уход за ним кому-то ещё.

Для генерала нашли место в отдалении, там, где было тише всего, — Горо с прошлого вечера не приходил в себя и находился под чутким присмотром её Превосходительства, поэтому она сама решила расположить свои вещи близ его постели: карты, свежие чернила и кисти, самые необходимые отчёты, записанные от руки. Там же [но в некотором отдалении] она решила расположить Охтора, чтобы его незримое присутствие не волновало сердец выживших воинов, стерёгших беженцев на верхней палубе, — признаться, она и сама не хотела терять его из виду. Его отчаянно благородный поступок её Превосходительство оценила высоко, однако она знала — никогда не следует полагаться на слепые к голосу разума чувства в принятии решений, кроме того... юная жрица не способна была гарантировать его совершенную безопасность. Недоверие и даже открытое неприятие со стороны солдат было ей понятно, — она впустила под крышу врага, который ещё вчера находился по ту сторону линии фронта, стоял рука об руку с Сарой Кудзё. Кто-то шептался, что "она пригрела на груди змею", — война, который воздевал своё копье над головой во славу и процветание нации Электро Архонта. Чтобы ослабить напряжение, необходимо было официально представить его солдатам Сопротивления, — осталось только обсудить с ним детали пишущейся "речи".

Кокоми знала о "копейщике армии Баал" больше, чем все остальные, — она знала об Охторе достаточно: Госпожа Сангономия никогда не забывала о своём обещании, о той тайной встрече в пещере, где солдат Тэнрё предстал пред ней совершенно обезоруженным, искренним — с обнажённым сердцем. Его сестра плыла вместе с ними на одном корабле и, она знала, вскоре её осмотрят жрицы, — Кокоми всегда держала обещания, и она неизменно попробует отдать свою часть.

Она отодвинула края импровизированной полупрозрачной занавески и села у постели своего друга, чтобы в очередной раз осмотреть состояние его ран и подтвердить успешность лечения. Тот факт, что Горо не тревожила лихорадка, всенепременно радовал — воспаление всё ещё носило локальный характер, однако умелый выстрел мог иметь непоправимые последствия, — например, нарушить работу связочно-мышечного аппарата, а это означало одно — Горо придётся на долгое-долгое время оставить даже мысли о сражениях на передовой. Впрочем, Кокоми делала всё, от неё зависящее, чтобы в будущем генерал не испытывал трудностей в передвижении... Она так же отмечала, что кровь остановилась, — вскоре, ей подсказывало чутье, Горо придёт в себя... и они поговорят о том, что произошло вчера, — ей всё же хотелось услышать о событиях сражения из уст генерала, который оказался в самом эпицентре событий. Если, конечно, у юного война хватит на это сил.

"И стоит пригласить Охтора, когда он очнётся... я хочу сложить полноценную картину и послушать их обоих", — возможно, столь важны диалог придётся отложить до прибытия в Ли Юэ... Кокоми пригладила мягкий пух его волос, смахивая со лба налипшие волосы.

"О, Горо... как же я надеюсь, что всё обойдётся..."

"Я надеюсь, что всё будет хорошо..."

Она подносит рукав к влажной щеке, совершенно не церемонясь. Здесь её никто не увидит, — здесь она в безопасности... а что будет дальше — пусть всё устроится по милости своевольной судьбы [с учётом очередного хитроумного плана Сангономии Кокоми, конечно].

Раны, полученные в последней битве с солдатами сёгуната, и усталость, камнем тянувшая генерала к земле уже долгое время, погрузили Горо в долгий глубокий сон, но даже во сне война его ни на мгновение не оставляла. В тот момент, когда отряд, спасавший Тому, воссоединился с подкреплением и доставил раненых в лагерь, их капитан уже находился без сознания, не успев ничего сказать ни своим подопечным, ни госпоже Сангономиии. Под её чутким присмотром раны, которые могли бы стать критическими на ветряном и дождливом побережье, перестали угрожать здоровью и, тем более, жизни молодого генерала, однако в себя он не пришел ни через час, ни через два, ни через двенадцать. Он пропустил и процесс эвакуации, к которому так кропотливо готовился, и долгожданный момент отплытия. Не реагировал ни на суету, что в первые часы поглотила корабль, ни на волны, то и дело подпихивавшие судно то в один его бок, то в другой. Голосов не слышал, прикосновений не ощущал, но дышал размеренно и спокойно, словно и не был ранен вовсе, а просто отсыпался после целого года этой ужасной войны. Когда в последний раз он позволял себе спать столь долго и крепко? Бесконечные раскаты грома, угроза постоянного нападения, потери и раны…  Горо был полностью поглощён тяготами военного времени, и сейчас, получив возможность хоть немного передохнуть, его организм будто бы выжимал максимум из каждой минуты. Вот только, даже по ту сторону сна, генерал продолжал сражение.

Умиротворённость была иллюзорна — в голове Горо мелькали бессвязные картины самых разных битв. Тех, что уже прошли и тех, которые никогда не происходили. Похороны павших товарищей, новобранцы… такие разные! С глазами потухшими от отчаяния, и горящими, ищущими справедливости в этом несправедливом мире. Война их всех поломает, в каком-то смысле и похоронит. Молнии, бьющие в землю, слепят, а стоит белой стене рассеяться — перед глазами проносятся солдаты с оружием наперевес. Свои, чужие… В выцветшей форме они практически неотличимы друг от друга… или дело совсем не в ней? Никто из этих солдат его не слышал, никто не видел — проносились насквозь, и исчезали в серой дымке, превращаясь в слегка помутневшие силуэты. Отсюда уже невозможно было отличить солдат сопротивления от солдат сёгуната. Или… дело вовсе не в тумане? Время во сне было непостоянным, то практически останавливаясь, то перескакивая с события на событие со скоростью, которую разум воспринимать был не способен. Горо путался в видениях, которые его окружали, путался в чувствах, которые они вызывали, и когда очередной разряд молнии попал чётко в горстку солдат, неожиданно дёрнулся на постели, не просыпаясь, но впервые, с момента получения раны, демонстрируя какие-то признаки наличия сознания. Задергались хаотично кончики ушей — это во сне, то прижимая их к голове плотно, то топорща и пытаясь расслышать всё до мельчайших деталей, генерал пытался найти в густом тумане раненых солдат. Не своих, не чужих. Просто солдат. Их силуэты виднелись вдалеке, но подходя к ним, Горо находил лишь обломки кораблей, причудливые камни и коряги. Вскоре и звуки битвы стихли, и крики обратились шумом морской воды и тихим поскрипыванием…

Момент пробуждения оказался каким-то совершенно непонятным. Вроде ещё мгновение назад он ничего перед собой не видел, кроме помутневших очертаний острова Яшиори. Они провалились в темноту внезапно и мгновенно, а сколько было той темноты — и не подсчитать. По ощущениям — от нескольких секунд до бесконечности. Горо медленно открывает глаза и тут же закрывает их обратно. Даже приглушенный свет в каюте кажется ему слишком ярким после практически суток, проведённых в полумраке своих сновидений. Пытается снова через пару мгновений, болезненно щурится, уши недовольно к голове прижимает, и взгляд пытается сфокусировать. Перед глазами всё смазанное, словно взяли картину, только-только красками написанную, и наклонили в одну из сторон. Очертания предметов узнаваемые, но формы лишенные и какие-то странные. Деревянный потолок, деревянные балки и опоры. Он… в каком-то подвале? Попал в плен к сёгунату? На такой скверной мысли надо бы незамедлительно подняться на ноги, но тело тяжёлое и будто вообще чужое. Горо всё ещё чувствует сильнейшую слабость, а потому лишь поворачивает голову в сторону, чтобы рассмотреть получше своё окружение, и тут же успокаивается.
- Госпожа… - после долгого сна голос генерала какой-то изломанный и непривычно тихий, но всё равно мягкий и немного обеспокоенный. - С вами… всё хорошо?

Ты не услышал, почувствовал её даже не обернувшись -  почти неуловимая поступь, лёгкая, как незримый эфир, мягкий тон свежести раннего утра и цветов, и ещё, солнечного моря, все это окутывает хрупкую, нежную фигурку так же, как и там, на том берегу вашей первой встречи. Тебе не нужно видеть, чтобы ощущать тонкий, струящийся шелк ее наряда, вспоминать обманчивую беспомощность в нежном лице, ты прекрасно все помнишь, ведь каждая деталь врезается в повреждённый пережитым разум не хуже, чем острая крошка навсегда покрывает сетью морщин каменные стены после соприкосновения. Удивительно, но самым большим доверием к тебе, оказалась честь коротать бесконечность времени там, где лежал раненный генерал! Одна из кючевых фигур сопротивления и как, оказалось, кто-то слишком дорогой для госпожи Сангономии, ведь, такие как она, не часто плачут, такие как она не могут позволить такую слабость, как соленые капли, что текут по щекам.
Молчание ты не нарушил. Ты - тень, невольный свидетель чужой слабости и искренних чувств, теперь, так же как тогда на берегу уединенной встречи, чужая душа оголилась, правда, в этот раз свидетель - ты, а не она. Что ж, теперь вам обоим знакомо чувство наготы, душевной, да, не телесной кончено.
Там, на песчаном пляже, что оставил разводами крови память об очередной стычке, каждый сделал то, что должен был сделать. Ты выполнил обещание, данное жрице, хоть госпожа Сангономия об этом не просила, не брала с тебя какой-то платы, однако...
Каждый сделал то, что должен, да! Спасение управляющего Томы и прикрытие отступления, нет, это не дружеский жест и не услуга, за которую должны заплатить, это - твой выбор.
Капитан Горо остался жив. Теперь, ты в это веришь, те, кто желают распоряжаться чужими судьбами и желаниями, не посмеют поднять знамя беззакония, пусть даже слепо полагая, во имя великих целей! Досточно. Нет, чужая спасённая на войне жизнь не делает тебя чьим-то другом, да, просто так вышло. Вот и все.
Погруженный в ворох мыслей, смотря серыми глазами в лазурь и молоко морской бесконечности, ты слышишь, что там, за тонкой тканью импровизированной ширмы, что ненавязчиво скрывает от тебя госпожу Сангономию и раненого генерала, доносятся голоса.
"Пришел в себя, значит. Это хорошо." - думаешь, но не чувствуешь ничего, кроме пустоты изъеденной брешью усталости. Трёш переносицу. В твой мир отчуждения мелодично вплетается знакомый голос жрицы, чуть дрожащий остатками пролитых слез, она просит подойти.
Отвернувшись от корабельного окошка, тихими шагами, ты приближаешься к постели больного, по пути слегка отодвинув ширму рукой, открывая обзор.
Генерал выглядит значительно лучше, хотя по замедленным движениям заметно, что ранение не прошло даром. Встретившись с ним взглядом, ты киваеш в знак приветствия.  Затем, переводишь взгляд, цвета штормового серого неба на жрицу, взгляд кажется безэмоциональным и лишь там, на самом дне, в топкой глубине живут ещё какие-то эмоции.
- Для стороны сопротивления, была бы большая потеря лишиться своего генерала. - чуть склонив голову, говоришь не громко. Черная смольная прядь спадает на лицо.
- Ваше выздоровление, генерал Горо, без сомнений, ещё одна победа. Утомленные войной солдаты, найдут в этой новости повод к воодушевлению. - слова даются с трудом, нет, это не физическая усталость, имеет место моральное истощение, а может, может ты просто привык молчать. Так давно, что простая речь кажется тебе чем-то знакомым, но забытым.
- Благодарю за доброту, госпожа Сангономия, мое состояние вполне удовлетворительное. Нет повода для бесплойства. - темная ткань просторной рубахи отлично скрывает ложь, хотя, было и хуже, а потому, действительно, не стоит переживать, тем более, за того, кого считают предателем.
"Не важно. Все это не важно".

- Горо, ты, право, говоришь глупости. - Покачала головой Кокоми.- Никто из нас не застрахован от ранений и сколько ещё предстоит сражений? Ты всегда был излишне строг к себе. Не только твоя ошибка в оценке действий союзников и противников. Мы не можем предугадать всё, как бы не старались. А если ты немедленно не ляжешь как лежал, я буду вынуждена применить силу. - Строго проговорила девушка, протягивая руки и кладя их на плечи генерала, словно в доказательство серьезности своих намерений.- Всё что от тебя требуется в ближайшее время - это лежать и выздоравливать. Всё остальное предоставь, пожалуйста, мне. А Вы, Охтор, не считайте меня глупее чем я есть, пожалуйста. - Её взор поднялся на бывшего слугу Сёгуна.- На верхней палубе, да и на нижней, пожалуй, тоже, нет ни одного человека который бы не считал Вас возможным предателем. Кроме меня и, быть может, Горо. Я учу своих людей милосердию среди жестокости, но никто в своем уме не будет лечить возможного врага. Особенно того кто слишком близко находится к двум главным лицам Сопротивления. - Взор её глаз был всё также строг.Я ценю Вашу попытку, но попрошу впредь от такого рода героизма воздержаться. Как мне потом объяснять Вашей сестре, почему её брата больше нет? будьте добры, подойдите, я осмотрю Ваши раны.

Кокоми жестом указала на стул рядом и отвернулась чтобы достать бинты и лекарственный раствор из столика рядом. Эта короткая передышка нужна была, прежде всего, ей самой. Чтобы разработать очередную стратегию. Разбирательство того что произошло на пляже следовало отложить. Оно было важным но не важнее того чтобы наладить простые отношения между людьми. Если на её стороне будет Горо, то вдвоем они смогут убедить людей принять Охтора. Перестать косо смотреть на него и, хотя бы попытаться работать вместе. Было бы легче если бы знакомство произошло иначе, если бы Кокоми просто представила его как ещё одного солдата... Но что имеем то имеем, других вводных данных у неё не было, а значит будем плясать от того что есть.

- Кстати, Горо, именно сестру Охтора наш специальный отряд вывозил с Наруками. Помнишь, девушка без глаза Бога? - Спросила она у генерала. Эта операция не была тайной для Горо. Кокоми, не вдаваясь в подробности, просила его помощи в вопросе перевоза людей попавших под Охоту. - Поэтому Охтор и решил вступить в Сопротивление. Из-за того что его сестра пострадала от жестокости Архонта. И согласился быть моими глазами и ушами в Лагере Кудзё, пока девушка не будет в безопасности. Хотя я настоятельно просила его не рисковать. - Продолжила она рассказ.- Несправедливость Охоты особенно остра, если касается кого-то лично. Тебе ли не знать, сколько таких солдат вступило в Сопротивление. Но они просто переходили под наши знамена. Охтор же решил остаться с врагом, чтобы узнать как можно больше, прежде чем примкнуть к нам окончательно. И хотя я хотела бы завершить это противостояние как можно меньшей кровью... Возможно ты и Охтор, единственные кому бы я доверила захват Кудзё Сары живой, будь мы по-прежнему в Инадзуме. И я очень надеюсь на твою помощь  в вопросе адаптации Охтора в рядах нашего лагеря. Я не прошу сделать его военачальником или командиром. Но относиться к нему как к дружественному солдату мы вполне способны, правда же?

Отредактировано Sangonomiya Kokomi (2023-07-11 12:23:45)

Строгость верховной жрицы, вероятно, должна была как-то приструнить генерала и его героические порывы вступить в бой хоть сейчас, но внутреннего зверя удержать было не так просто. Смелость, граничащая с безрассудством, была практически у него в крови, подстёгивая подниматься на ноги и продолжать борьбу, даже если сил уже совсем не оставалось. Госпожа Сангономия регулярно напоминала ему об осторожности, о сдержанности, о трезвости ума, но горячая кровь неохотно подчинялась разуму. Вот и сейчас Горо не мог просто лечь и лежать. Сейчас они в море, сейчас ни с кем драться не нужно, но победа — это ведь не только про битвы, это куда больше про стратегию, про внутренние отношения в лагере, про внутренние проблемы организации. А их, проблем этих, было так много… От одной мысли в глазах стояли отчёты и рапорты, разве мог он в этой сложной бюрократической битве оставить верховную главнокомандующую без поддержки?

Почувствовав на своих плечах её руки, Горо всё же ложится обратно, но хорошо заметно, как непросто ему дается это решение. За долгое время войны, он привык к определённому стилю жизни. Привык, что атака может подстерегать где угодно, что спокойное утро уже к полудню может смениться битвой, что каждую секунду времени нужно быть начеку. В море на них никто напасть незаметно не может, здесь любое другое судно видно за многие мили, но генералу сложно было просто принять этот факт и спокойно лежать, отдыхая и отсыпаясь. Особенно после того, что случилось, и особенно учитывая контекст произошедшего. Они ведь не просто так покинули Иназуму, и уже совсем скоро окажутся в совершенно незнакомых для себя землях. Ох, Горо никогда прежде не бывал в Лиюэ, и многие солдаты — тоже. Узнав об эвакуации, они очень переживали. Лагерь тогда жужжал как потревоженный улей, любопытство людей смешивалось со страхом и неуверенностью. Многие жители Иназумы никогда не покидали родных краёв и очень хотели бы повидать мир, но не в таких условиях, какие им предложила жизнь. Горо хорошо осознавал, что как только они причалят к гавани, именно командующим необходимо будет поддержать рядовых солдат. Сможет ли он оправиться к тому времени?
- Я могу лежать и выздоравливать, но, вместе с этим… помогать вам чем-то? - осторожно произнёс генерал, смотря на Кокоми с надеждой и уверенностью. Она была не только главнокомандующей, жрицей или лучшим стратегом, но, что даже важнее, была дорогим другом. Разве мог он взвалить все проблемы на её плечи?
- Это поможет мне сохранить понимание внутренних процессов Сопротивления, и потом будет легче влиться обратно в рабочий ритм. Я обещаю, что буду осторожен.
На последней фразе, Горо непроизвольно вильнул кончиком хвоста, пытаясь снизить градус напряжения и выглядеть убедительнее. Не в первый раз он получает ранение, справлялся тогда — и сейчас найдёт в себе силы. Оставалось только дождаться вердикта Кокоми, и с ним, независимо от финального решения, спорить генерал не будет. Верховной Жрице он доверяет больше, чем собственным ощущениям.

Выслушав госпожу Сангономию и Охтора, Горо задумчиво прикрыл глаза, и только подёргивание кончиков ушей говорило о том, что он ещё бодрствует. Да, несмотря на то, что история для сопротивления была не нова, и девушку генерал помнил, ситуация не становилась от этого менее сложной.
- Если мы оба поручимся за Охтора, сопротивление его теоретически примет, с фактическим принятием всё куда сложнее, - произнёс Горо, уверенный в том, что солдаты с уважением отнесутся к решению командования, но вот на межличностные отношения повлиять будет намного сложнее.
- Лагерь Сопротивления — это не только боевое формирование, нацеленное на победы в битвах. Отношения между людьми играют в нём очень важную роль, ведь чем лучше солдаты понимают друг друга в лагере, тем легче им координироваться на поле боя. Люди не просто общаются, они зажигают в сердцах друг друга огонь, вместе переживают радости и трудности, делят одну скорбь на всех. Если мы поручимся за Охтора, его не будут воспринимать враждебно, атаковать, подставлять или провоцировать, но для дружбы чужих рекомендаций мало, даже если исходят они от самых авторитетных людей.

Вздохнув, Горо открыл глаза и повернулся, наблюдая за процессом лечения. Он знал, что каждый солдат вступает в лагерь по-своему. Причины зачастую схожие, но путь в дружный коллектив у каждого уникален. Нет единого рецепта того, как покорить сердца других людей.
- Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь Охтору адаптироваться, но ему тоже предстоит вложить в этот процесс немало усилий. Как бы мы с вами не старались, глубоко в людях какое-то время будет сидеть недоверие. На их долю выпали непростые испытания, недоверие — защитный механизм, который не отключается нашими словами… но может отключиться твоими.
На последней фразе, очевидно, обратившись уже напрямую к Охтору, произнёс Горо. У него не было причин сомневаться в решениях Кокоми, к тому же двойные агенты в условиях войны — не редкость. Адаптация у них, впрочем, всегда непростая, ибо в умах простых солдат тот, кто предал однажды, обязательно предаст повторно.
- Расскажи о себе, Охтор, - чуть перевернувшись набок, чтобы видеть своего собеседника, предложил Горо. Он должен знать, с кем имеет дело и, возможно, это поможет сразу нащупать точки соприкосновения с остальными представителями сопротивления.

[AVA]https://forumupload.ru/uploads/001b/5c/7f/24/t249724.jpg[/AVA]В небольшой каюте душно. Пахнет медикаментами. Покачивание судна еле уловимо, однако, ты настолько привычен к стихии воды, что ощущаешь её дыхание, её ласковый стон за бортом. Темнеешь взглядом, невольно возвращаясь в прошлое, туда, где ещё были живы родители, где пахло рыбой, сырыми сетями, паклей и просмоленными бочками, а ещё солью, а ещё солнцем...
Сидя на хлипком табурете в ожидании, пока госпожа Сангономия колдует над инструментами лечебных процедур, становишься свидетелем диалога двух близких друзей, которые говорят о тебе так, словно ты не существуешь здесь. Неловко. Наверное ты ощутил бы это чувство, если бы душа не отболела настолько, что казалась чужеродной материей в пристанище телесной оболочки. В голосе Горо слышится участие и живой отклик на просьбу прекрасной жрицы, которая лечит не только тела раненных, но и души, наверное именно такое сравнение закрадывается в мысли, когда ты слышишь разговор. Это необычно. Слушать переплетение рассуждений о себе самом.
Теплый взгляд генерала касается твоей фигуры осторожно, настороженно, испытующе. Горькая капля скрытого сарказма рисует в уме картину идеального уничтожения сопротивления, ведь нет случая более удачного, чем на корабле, в рамках ограниченных возможностей. Но, злого умысла нет. Лишь благодарность, упакованная под безразличие.
Горо задаёт вопрос. Отвечаешь не сразу, нехотя, через силу. Голос тихий, словно севший разом, чуть хрипит и застревает словами на корне языка. Говорить трудно. Сложно. Предложения не даются, не складываются, не желют, как прежде, выстраиваться в гармоничные линии повествований.
- Вы... Не должны мне ничего. - и все же, умолчать не удалось, чужая доброта ранит, порой, не хуже ненависти.
- Я готов служить сопротивлению там, куда меня определят. Мне все равно, даже если это будет грязная или опасная работа. И хорошего отношения к себе я не прошу. Пусть ко мне относятся так, как я того заслуживаю. - хмуришься, прорезая складочкой меж темных бровей маску спокойствия.
Читаешь неодобрение в  глазах госпожи Сангономии, видишь укор в плотно сжатых нежных губах, но считаешь, что искренность и готовность отдать жизнь в оплату её безграничной щедрости и доброте - единственная ценность, которую ты ещё способен отдать, это все, что у тебя осталось.
Поджимаешь губы в тонкую линию, отчего, они кажутся жёсткими на этом осунувшимся лице.
- Помощь, что получает Иоши и надежда, что она сможет обрести разум и новую жизнь, этого достаточно для меня... И лучше, чтобы ни кто не знал, что я ее брат. - после раздельной паузы, договариваешь то, что терзает тебя больше всего. Чтобы не сказали эти двое, бесспорные лидеры и авторитеты, вы все понимаете, какова настоящая цена твоего "предательства" и жалости к себе ты не желаешь, легче терпеть недоверие и презрение, чем чувствовать чужое внутреннее тепло. Так было бы умереть легче, оставив тело на поле боя на растерзание воронов. Да, так не жалко.
- Я - сын рыбака, приемный. Не родной. Кто были мои родители - не знаю, они утонули, а я - выжил. - тяжёлый взгляд наполненный стальными бликами внутренней пустоты бесцельно упирается в пол, рассматривая пыльную, старую обувь. Комкаешь ткань рубашки. Тебе не хочется встречаться взглядом с Генералом, у него слишком теплые глаза, карие, такие же, как были у твоего не родного отца.
Стоячий воздух помещения разгоняют движения жрицы, что словно богиня, лёгкими и исполненными плавности движениями, скользит у тебя за спиной, подготовливая перевязочный материал. Обоняния касается запах ее тончайшего аромата, как свежесть утренней росы, как поцелуй солнца Иназумы, что осталась позади, в воспоминаниях. Что лишь добавляет горечи.
- Воспитали меня родители Иоши и после их смерти, сестра осталась на моем попечении. Её сберечь я не сумел. - короткое повествование резко оборвалось, потянуло за собой неуютную паузу. Раздался звук расползающийся по шву ткани, настолько крепко сжатой в руках. На лице заиграли желваки, но ты продолжил все тем же бесстрастным тоном,
- Ремесло рыбака сменилось воинским доспехом, а затем, предательством сёгуната, когда наше видение воинского служения Иназуме разошлись... И это моя история. - распространяться пространно о своей жизни в данный момент ты просто не мог, да и не желал, хотя, конечно,  наверняка у многих возникли бы более личные вопросы на твой счёт, поскольку сын простого рыбака, что был столь близок к Саре Кудзё, не может не вызывать вопросы. Впрочем, добавить что-либо ещё о себе, ты смог бы вряд ли, поскольку прекрасная госпожа Сангономия приступила к выполнению лечебных процедур и тебе пришлось до зубного скрежета сжать челюсти, чтоб не заорать. Во рту появился привкус крови и крошки. Перед глазами замельтешили черные мушки, а на лбу выступила испарина. Ты наклонил голову, чтобы скрыть искаженное болью лицо и отчаянно пульсирующую вену на виске. Темные пряди волос прилипли по щекам. Глубокая рана воспалилась, покрылась корками и гноем и для того, чтобы начать лечение, жрице пришлось хорошо постараться и как закономерность, на живую такие махинации терпеть было трудно. Из груди рваными клочьями сдерживаемых стонов, коротко и часто вырывалось дыхание, а когда наступали мгновения передышки, ты устремив взгляд перед собой, пытался отдышаться глубоко вбирая носом воздух. Вены на шее и руках вздулись, напоминая теперь рельефный узор. Под кожей, где не наблюдалось жира, играли напряжением мышцы, да выпирали излишней худобой ребра, словно ты не человек, а поджарая гончая.
Нежные пальцы девичьих рук, что надавливали на рану и бередили ее, терзали не хуже пыточных орудий, а потому, чтобы стерпеть очередную волну боли, до побелевших костяшек рук, ты сжимал края деревянного табурета, начавшего медленно крошиться от прилагаемых к нему усилий.

В отличие от Охтора, что сидел к ней спиной, Горо мог видеть как в ещё более тонкую полоску сжимаются губы Кокоми. Неодобрение буквально волнами расходилось от всей её фигуры. Всё - от позы до глаз - буквально кричало о том как жрице не нравятся слова воина.

В отличие от Горо, Охтор всю силу недовольства госпожи Сангономии мог почувствовать. Чуть сильнее необходимого нажимали тонкие пальцы. Чуть глубже необходимого, проходился по ране кинжал. Чуть дольше необходимого спиртовая ткань прижималась к открытой ране..... Казалось что девушка позабыла о сострадании и учениях всех жриц, чуть ли не превращая лечение в пытку.

Выдохнула, проспиртовала иглу и принялась аккуратно и бережно - насколько это возможно - сшивать края раны. На контрасте с предыдущими процедурами, эта была куда менее болезненной. Всё -таки Сангономия не собиралась устраивать пациенту болевой шок и обморок, ему ещё сеанс неодобрения Горо надо выдержать.

Кокоми понимала чувство стыда и беспомощности и отвращения к себе. Его испытывали многие, кто пришел к Сопротивлению только тогда, когда беда постучалась именно в его двери. Охтор не был первым среди тех, кто сделал это когда близкие ему люди уже пострадали. Но она никогда не предусматривала какого-то особого наказания или худшего отношения к таким членам их лагеря. Они уже были достаточно наказаны. И все кто пришел, с радостью цеплялись за возможность разделить свои страхи и боль с другими, такими же как они.

Никто не был безгрешен. Но Охтор же, казалось, твердо вознамерился утонуть в своих сожалениях и ненависти к себе. И как бы Кокоми не хотела ему помочь - нельзя спасти того кто помощь отвергает. Любую.

Девушка молча продолжала свою работу по зашиванию прочищенной раны, оставляя работу по перевоспитанию на Горо.