Как бы много времени ни тратил Чун Юнь на свои тренировки, как бы далеко ни забредал в опасные заброшенные руины и покинутые деревни, он всегда находил время для своего дорогого друга. Ответственность перед их дружбой и уважение к своему товарищу, конечно, были основными причинами, как считал юный экзорцист, поклявшийся провести свою жизнь в истреблении зла, однако, разумеется, самым главным было то, что он искренне любил проводить время с Син Цю. Их дружба была яркой и неожиданной, многим они могли показаться персонами уж слишком разного темперамента, но это было именно то, что укрепляло их узы сильнее прочего. Замкнутый и сосредоточенный на своём деле, Чун Юнь действительно нуждался в человеке одновременно колоссального терпения, чтобы дожиться его из экспедиций, но вместе с этим и самого пылкого сердца, способного рассмешить и любую встречу превратить в настоящее приключение, чтобы хотя бы на время вспомнить о том, что за своими целями и мечтами они всё ещё обычные мальчишки, которые имеют право на смех и веселье.

Поэтому в дни, когда они договаривались о встрече, Чун Юнь с присущей ему ответственностью готовился и к свиданию с добрым другом. Конечно, он всё ещё был более неловким в общении со сверстниками из-за того, что большую часть детства проводил не в играх с друзьями, а в тренировках, а потому, разумеется, не обходилось без стандартных уже для него волнений. Так, например, он всегда высчитывал своё время так, чтобы прийти секунда в секунду обозначенного часа. Он считал, что опаздывать на встречу ни в коем случае недопустимо, время его друга было бесценным. Но и прийти раньше он не мог, боясь, чтобы может вызвать волнение у Син Цю, который вдруг бы решил, что его уже долго ждут. Поэтому он и выучился приходить всегда вовремя, — поглядывать на солнце и длинные тени уже давно стало его привычкой.

И сегодня, заприметив возле стеллажей излюбленного места Син Цю его силуэт, Чун Юнь тотчас же ускорился. Хотелось окликнуть и помахать, так рад он был видеть друга, но всё-таки сдержался: открытая радость, пусть даже в небольшом объёме, была опасна для его характера. Не хотелось бы испортить встречу случайным всплеском неконтролируемого пылкого буйства. А, значит, оставалось лишь спешным шагом поравняться, выпрямиться и вежливо поклониться в знак приветствия.

— Доброго дня, Син Цю, — в обращении к другу нотки его прохладного голоса смягчались, — Надеюсь, ты тоже пребываешь в добром здравии, и я не заставил тебя ждать слишком долго…

Сначала было Чун Юнь подумал, что Син Цю выглядит взволнованным именно из-за того, что он опоздал. Такой пристальный интерес к нему, однако, ставил вопрос иначе. Смущённый и явно не понимающий в чём дело, Чун Юнь почти без раздумий, но всё-таки неуверенно и тихо ответил:

— Кашей и родниковой водой, как и всегда?..

И под кашей он имел ввиду вовсе не тёплое и сливочное угощение, украшенное, может, ягодами, а холодный и пресный рис, истолчённый в клейкую массу, достаточно равномерную для того, чтобы растерять весь вкус и текстуру. Рацион Чун Юня не отличался какими-то изысками или интересными блюдами, а оттого он ещё больше не понимал сути этого вопроса. Но решив, что, вероятно, сегодня Син Цю интересно обсудить завтраки, вежливо поинтересовался в ответ:

— А ты?

К любым выходкам своего друга Чун Юнь был более чем привычен: он всё воспринимал серьёзно и буквально. А потому, если Син Цю говорил, что им необходимо отойди куда-то, чтобы обсудить омлет, кашу или любой другой завтрак, Чун Юнь без лишних вопросов следовал за своим другом, уверенный, что, действительно, разговор может состояться лишь в определённых условиях. Спокойный и медленный как мёрзлая река, он всё равно не мог угнаться за быстрым и искристым родником мыслей Син Цю, а потому, вместо того, чтобы пытаться постичь его задумки, он просто принимал как есть. Это было быстрее и спокойнее.
Небольшая прогулка по помостам и верандам города, пусть даже преимущественно под навесами, не позволяла Чун Юню потерять бдительность. То и дело он осторожно подносил ладонь к лицу, прикрывая глаза от наглого и весёлого луча солнца, случайно забредшего и упавшего под карниз. Только на балконе, окунувшись лицом в свежий бриз с моря, он относительно расслабился.
Своё разрешение на рассказ издалека он дал кратко: одним лишь кивком. В отличие от него самого, Син Цю обладал и красивым поставленным голосом, и обширным, богатым логосом. Он был способен самую простую утреннюю новость про скидку на свежих крабов обернуть красивой легендой, полной метафор и отсылок на классическую литературу Ли Юэ. Так заслушаешься, что и про крабов забудешь.
Про вампиров Чун Юнь никогда не слыхал, однако начитанность и эрудиция экзорциста подсказывали ему, что это название не местное. Он ещё несколько раз повторил это слово: «вампир», словно пытаясь почувствовать, попробовать каждый отдельный слог в надежде на то, что интуиция даст ему хотя бы малейшую подсказку.
— Прости, я никогда не сталкивался с вам-пи-ра-ми, и, к моему огромному огорчению, не встречал ни единой записи о них в нашей библиотеке.
Пусть даже миллион раз до этого Син Цю шутил и разыгрывал целые спектакли с выдуманными проклятыми местами, когда дело доходило до сил зла, Чун Юнь даже бы если очень захотел, не смог бы отнестись к поднятой теме без должного серьёзного уважения. А, значит, уже словно по щелчку перешёл в своё состояние «правосудия». Переменилась даже его поза: ладонь в задумчивом жесте легла на подбородок, светлые брови нахмуренно опустились, а нога выбивала по деревянной доске ритм в такт мыслям экзорциста.
— Прошу, поделись всеми своими мыслями. Даже если я не смогу тебе помочь, я обращусь к старшим. Уверен, кто-то из клана точно знает про этих вам-пи-ров. И обещаю тебе, я сделаю всё что в моих силах, чтобы с этим разобраться.
И с этими словами Чун Юнь стукнул себя в грудь, так серьёзно настроен он был.

Пока Син Цю рассказывал про вампиров, Чун Юнь с деловитым видом слушал, внимательно и серьёзно, и кивал. Он кивал и повествованию, словно давая понять, что внимает — важный и спокойный, скрестив руки на груди и даже прикрыв глаза для большего сосредоточения. Кивал и самому себе, сопоставляя свойства этих самих вампиров с известной ему нежитью или демонами.
— Непросто отличить от другого человека? Это очень опасно, — тихо и словно сам себе заметил Чун Юнь.
Он не перебивал своего друга, а скорее тихо комментировал и даже рассуждал вслух, отбрасывая известные ему виды нежити. И с каждым новым фактом о вампирах он становился всё настороженнее и настороженнее.
— Это может быть либо способный к перевоплощению демон, либо же дух, захватывающий и изменяющий человеческое тело. А то и вовсе человек, изменившийся под влиянием злых сил…
И ни один из перечисленных вариантов не нравился Чун Юню. Каждая из опций предполагала, что их незримый враг легко мог слиться с жителями Ли Юэ и в этот самый миг, пока они наивно обсуждали его личину и способности, уже разделывался со своей жертвой. Тем более, что Син Цю тотчас же объяснил, зачем и почему ему нужны жертвы и что этот самый вампир с ними вообще делает.
Чун Юня смущали многие вещи. Неловкий в общении, он стеснялся излишнего внимания и комплиментов, не всегда понимал, как отвечать на некоторые вопросы или жесты. Мог смутиться случайного касания и начать нервничать, — а вот уж из-за даже самого лёгкого стресса он начинал нервничать вдвойне. Чего он никогда не смущался и не боялся, так это всего мрачного флёра, окружавшего нечистую силу. Вспоротые жертвы когтистых демонов, кровавое письмо по стенам, человеческие останки и страшные амулеты для тёмных обрядов — всё это было в порядке вещей для Чун Юня. И именно поэтому красочное описание истязаний своих жертв вампиром юный экзорцист воспринял совершенно спокойно.
В отличие от того, чем заключил всё своё вводное пояснение Син Цю. И если сначала Чун Юнь даже рефлекторно кивнул, как и прежде, то стоило ему осознать, что он вообще сейчас услышал, он чуть не подпрыгнул на месте. Тотчас же всплеснул руками, выдавив из себя гулкое и жалкое «Э-э?!». Так и застыв в нелепой позе с поднятыми руками, то ли в жесте изумлённого, то ли в жесте сдающегося человека, он глядел на своего друга не моргая.
— Что?..

Чун Юнь делал то, что у него получалось лучше всего: его работу. Ещё до того, как отправиться в логово тёмный сущности, он должен был хорошо её изучить, сопоставить имеющиеся улики и слухи обывателей с трактатами о демонах и злых духах. При каждом совпадении делать себе пометку, готовиться к той или опасной черте противника, думать о защитных мерах…

…и чем больше Чун Юнь об этом думал, тем больше ему казалась линия рассуждений Син Цю как минимум закономерной. Оторвись он от контекста сравнения вампиров с собственной сущностью, он бы даже мог согласиться со своим другом, найдя его небольшое наблюдение, — ещё не полноценное расследование, — логичным, имеющим право на жизнь и даже как будто бы подкреплённым какой-то теорией.

И в этом моменте сознание юного экзорциста делало сальто и разбивалось насмерть, неспособное одновременно и соглашаться, и не соглашаться с Син Цю. С непозволительно долгие полминуты Чун Юнь продолжал впадать в рекурсию и паниковать. Это отчётливо читалось в его светлом, — нет, даже мертвенно бледном! — лице. Он то плотно сжимал губы, нервно о чём-то вдумываясь, то нелепо раскрывал рот, неспособный сорвать с губ даже малейшего отрицания, настолько он был ошеломлён найденными выводами в своей голове.

Глаза, — пока ещё не растерявшиеся холодной небесной лазури и не окрасившиеся спелой ягодой, — не были способны зацепиться хоть за что-то, и взгляд Чун Юня опрометчиво метался от одной детали окружения к другой. «Не может быть, — лепетал он, — Это неправда.» И чем дольше находился он в таком состоянии, тем откровеннее нагревалась его голова, опасно для него и для находящегося рядом Син Цю. Со лба упала капля холодного пота, а с уст юного экзорциста болезненное признание:

— Это имеет смысл, — голос дрожал от отчаяния, — Действительно…

Но отвлечься от окончательного признания себя вампиром помог сам Син Цю. Непривычный к прикосновениям и всегда слишком нервничающий от теплоты близкого контакта с кем-либо, Чун Юнь тем более не мог оценить попытки разглядеть его рот. Он был абсолютно уверен в том, что клыков у него нет, но основная проблема всё-таки была в том, что юноша не переносил тактильного контакта в принципе.

И без того уже разгорячённый, он начал отбрыкиваться, сопротивляться отчаянно и резво. «Хватит!» — он невнятно пытался остановить своего друга, но из-за положения разве что гулко отзывался чем-то гортанным и диким, чем, разумеется, ничуть не помогал успокоению ситуации. Слишком возбуждённый, он резко дёрнулся и отпрыгнул назад. Неудачно оступившись, он, во-первых, ненароком оказался на свету, и яркое дневное солнце тут же ослепило его глаза, отвыкшие от прямых лучей. А, во-вторых, от всей нелепости и неуклюжести ситуации, он, пытаясь смокнуть свой рот и спасти свои зубы от разглядывания, умудрился прикусить язык.

А потому, загнанный в угол нещадным солнцем и ещё более беспощадным другом, он только и смог, что низко зашипеть, хватаясь за лицо руками. Он не просто не помогал ситуации. Чунь Юнь сам был почти готов принять тот факт, что он вампир, и изгнать самого себя, лишь бы избежать реальности, в которой оказался.

Чун Юнь не сопротивлялся. Он мог бы, — и по-хорошему даже должен был, — но всё равно позволял своему другу тащить его за рукав плотной тёмной рубахи. Стоило и взять себя в руки, но полные улицы, через которые его волок друг, отзывались лишь тяжёлым шумом в ушах. Гул множества голосов глушил, а изредка долетающие лучи высоко стоящего солнца вызывали разве что паническое желание замкнуться как можно глубже в черепушке, захлопнуться мыслями изнутри, подобно улиточке в панцире, и больше никогда не выбираться наружу. Ведь снаружи, увы, вампиры, — и среди них, вероятнее всего, он сам.
Именно поэтому в панцире улитки не зарождались адекватные мысли. Стоило додуматься до простейшего плана, такого элементарного: вернуться домой, посоветоваться с родственниками, поискать подходящую литературу… Но это было слишком логично и правильно, а до такой закономерности морозящаяся улиточка не могла додуматься. Поэтому с апатией той самой слизи под ракушкой Чун Юнь и был протащен через город к самому порту.
Лишь когда серая кладка высокой тени спрятала такой невыносимый свет, Чун Юнь, наконец, выдохнул. Так тяжело он не дышал даже после сотого подхода к упражнениям во время утренней тренировки. Разве что пот не лил с его лба, однако ноги предательски дрожали. Поэтому юноша, позволив моментальную слабость, прижался спиной к стене и сразу же сполз по ней вниз. Присев на корточки и обхватив свои коленки, он тихо-тихо, словно скуля, обратился к другу:
— Чем больше мы говорим об этом, тем больше я сомневаюсь в самом себе…
Ведь действительно, что, если он не был в силах совладать с энергией не из-за того, что родился с таким особенным солнечным ядром, а только лишь потому, что давно был проклят и теперь попросту не совмещался со способностями экзорцистов? Это бы объясняло, почему любые человеческие страсти пробуждали в нём если не зверя, то уж точно какие-то отчаянно яростные эмоции. И тёмные силы бежали не от пылающего огня справедливости в его сердце, а трепеща перед сущностью более тёмной и повелевающей?
Это было логично. Даже слишком логично.
— Буду предельно честен с тобой, мой друг, — чуть ли не всхлипнув, продолжил Чун Юнь, даже не поднимая головы, — Я в растерянности. Я не могу рисковать ни своей семьёй, ни друзьями, ни жителями Ли Юэ, а потому тратить время на проверку непозволительно. Мы должны с этим что-то сделать, Син Цю. Я… Я не знаю, к кому ещё обратиться. Если тебе что-то известно, умоляю, скажи мне. Помоги мне… Пока не стало… Слишком поздно…

— Ван Хельсинг? — неуверенно переспросил Чун Юнь и тут же мрачно призадумался.
Он никогда не слышал об экзорцисте, носящем такое имя. О клане и титуле, связанных подобными словами, он тоже ничего не знал. Да и звучание имени точно не было местным, в одном Чунь Юнь мог быть уверен наверняка: этот Ван Хельсинг не принадлежал землям Ли Юэ, как и, собственно, вампиры. И стоило признаться себе, — с подступающим к скулам лёгким румянцем, — это действительно будоражило.
Чун Юнь знал очень, очень малое о тёмных силах за пределами Ли Юэ. Его старшие говорили, что до тех пор, пока владения Властелина Камня не будут очищены, их клану не стоит тратить время на врагов, с которыми они не столкнутся. А вот позднее, конечно, когда здесь не останется зла… Да только вот земли мягкой золотистой осени и каменного леса под чернозёмом покоили переломанные рёбра древних богов, обозлённых на свою слабость перед Мораксом, и клан Чун Юня не знал ни выходных, ни отпусков.
Однако ловушка Син Цю захлопнулась: Чунь Юнь моментально ухватился за возможность узнать нечто новое в его стихии. Искусство экзорцизма требовало постоянного изучения и обновления материала, ведь тёмные силы, соприкасаясь с человечеством, вместе с ним же росли, изменялись и адаптировались. И так же должны были поступать экзорцисты. Поэтому контакт с неким легендарным охотником на вампиров из другой страны звучал настолько соблазнительно, насколько вообще это было возможно в контексте происходящего.
Сиюминутно переменившись в лице, переняв боевой настрой и холодную серьёзность у себя, Чунь Юнь поднялся на ноги и приложил палец ко рту, вновь погружаясь в размышления. Полминуты он лишь периодически бормотал себе под нос какие-то версии и планы действий, а затем сразу же их отбрасывал, как невоплощаемые. Когда же, наконец, у него созрел некий намёк на план действий, он, сжав кулаки, сразу же выпалил другу:
— Вызвать его душу будет очень, очень сложно. Но не абсолютно невозможно, — словно придавая своим словам убедительности, Чун Юнь и сам быстро кивнул, подтверждая, что шансы есть, — Сам ритуал несложен, и мы прибегаем к нему регулярно, очищая места. Сложность лишь в том, что нам нужен предмет… Связанный с этим охотником на вампиров. Не обязательно предмет, принадлежащий ему, такой бы мы никогда не смогли достать. Но что-то, передающее его силу или его дух… Подумай, Син Цю, о каких-то учениях или символах, что могли бы его описать? Ты ведаешь больше меня, хоть экзорцизм и духовные практики — это мой домен.
Затем молодой экзорцист, заведённый необходимостью действовать и своими рассуждениями, опять принялся измерять плитку под ногами, вышагивая по ней то в одну, то в другую сторону. Одну руку он продолжал держать у лица, выражая всю серьёзную вдумчивость, второй же активно жестикулировал в такт своим мыслям, словно дирижируя беспокойному оркестру духовых инструментов, играющих боевой гимн перед охотой на вампира.
— Нам потребуются свечи и несколько пустых амулетов, киноварь, воск, шёлковые шнурки и несколько янтарных капель. Это самое простое. Со связующим сердцем будет сложнее, ведь я ничего не знаю об этом Ван Хельсинге. Поэтому, прошу, Син Цю, подумай, что могло быть значимым для него символом. Вызывать его в городе будет опасно, поэтому к ночи мы покинем Ли Юэ. Я знаю несколько заброшенных домов по ту сторону хребта, там мы точно никому не причиним вреда и не побеспокоим. И наконец…
Чун Юнь остановился аккурат напротив своего друга. Со сверкающей ясностью инеевого узора он обратился ко взгляду Син Цю, немного суровый, насколько вообще мог, но ещё больше — ответственный и заботливый.
— Это очень опасно, Син Цю. Дух может обозлиться. На отклик может отозваться хитрый демон, укравший приглашение. Всё может выйти из-под контроля. И подвергать такой опасности тебя я не хочу. Я знаю, что ты талантлив в обращении с мечом, и пронзительность твоего дождя способна сразить любого противника, но риск… Слишком велик.

Реакция Син Цю застала Чун Юня врасплох. О повадках и склонностям к драматизации своего друга Чун Юню было хорошо известно. Однако осведомлённость, к сожалению, не давала ему иммунитета к пылким и чувственным речам Син Цю. Всё ещё неловкий в общении и, откровенно говоря, легко впечатляемый, он быстро проникался любой эмоцией, которую от него мог ожидать в этот момент друг, — и Чун Юнь никогда бы не подумал, что оказался в ловушке, даже заживо съеденный этим изящным, но манипулятивным чудовищем в шелках.
Первый румянец проступил на кончике бледного носа, — лёгкий укол стыда, который следом прошёлся мурашками по юношескому телу. И если любого другого человека в этот момент пробрал бы холодок, то чувство вины Чун Юня же разливалось мягким теплом, пульсировало, вынуждая виноватые щёки заливаться багрянцем. И с каждым новым красным пятном на лице молодого преступника, он сам, ощущая тяжесть совершённого поступка, терялся и в словах, и жестах.
— Я… Ну... Просто… Я… — лепетал Чун Юнь, пытаясь спрятать лицо за ладонью, второй рукой неуклюже выставляя перед собой в защитном жесте, — Я правда…
Собраться с мыслями ему было тяжело. Он продолжал бессвязно ронять со своих слов обрывки каких-то стыдливых слов, извинений и попыток оправдаться, но в какое-то единое обращение, искреннее и сердечное, этот набор заунывных звуков так и не складывался. Когда же лицо молодого экзорциста стало похоже на ярчайший закат над Ли Юэ, Чун Юнь внезапно выпрямился, — словно под напором скопившегося в его теле жаркого пара. Красный, напряжённый, он широко распахнул глаза и вытаращился на своего друга.
А затем пискнул.
Высокой нотой, кратко, обрывисто, совершенно нелепо пискнул от стресса. И тут же, желая запрятать момент смущённого позора, согнулся пополам. Низкий поклон, послуживший укрытием перевозбудившегося и перенервничавшего Чун Юня, помимо всего прочего был совершенно искренним жестом извинений. Формальный и строгий, этот поклон выражал весь стыд юного поборника зла, неспособного сразить обычную социально неловкую ситуацию.
— Я всё понял, — уж слишком тихо для своего состояния отозвался Чун Юнь, — Пожалуйста, прими мои искренние извинения. Я не думал с такой стороны, и это было грубо, неуважительно и бесчестно по отношению к моему другу.
Прижав руки к бокам и не поднимая головы, юноша стоял так положенные приличным самоуничижением полминуты, а затем украдкой глянул на Син Цю. Сощурился на один глаз и аккуратно спросил:
— Ты ещё хочешь проводить сеанс вместе со мной? Если тебе не будет оскорбительно находиться рядом со мной, то…
И Чун Юнь предложил то, что не делал ещё никогда и ни с кем. И если это не выражало всей его благосклонности и желания загладить вино, то, пожалуй, ничто и не было в силах выказать это иначе.
— …давай посетим библиотеку нашего клана вместе и соберём всю имеющуюся информацию?

Рыбка Чун Юнь хлопала глазами, вымученно глядя на человека, зовущегося её лучшим другом. Лицо мальчишки, и без того залитое румянцем и горящее стыдом, теперь ещё сильнее краснело под давлением цепких пальцев Син Цю. И когда, наконец, рыбка была выпущена, Чун Юнь, до этого не рискнувший даже лишний раз вдохнуть воздуха, лишь смешно причмокнул губам да потёр красные щёки.

Контраст их мыслей с Син Цю был невообразим: пока его добрый друг размышлял вслух о том, под каким предлогом улизнуть ночью из дома, Чун Юнь отрешённо размышлял про себя о том, как бы обезопасить самого себя и окружающих людей от напасти, которую сам и представлял, и не устроить той же ночью охоту до сладкой крови. К его собственному удивлению, каким-то чудесным образом он смог найти ответ сразу на два вопроса:

— Послушай, моего уважаемого отца сейчас нет в городе. Матушка точно не будет против, она очень тебя любит. Почему бы тебе не сказать, что ты останешься у меня?

Иногда даже эти двое должны были вести себя так, словно они обычные подростки, которые пусть и увлечены какими-то там авантюрами, но всё равно оставались мальчишками, дружными, весёлыми и хотя бы самую малость уважающими повседневность.

— Матушка будет рада, если ты останешься на ужин. И это не вызовет недовольства твоего отца.

План был хорош и точен, словно длинная полуденная тень, брошенная на землю маятниковой иглой часов. К тому же, — думал про себя Чун Юнь, — Так я смогу быть уверен в том, что до начала ритуала буду под контролем. Юноша вновь погрузился в мысли, костяшки его пальцев ударились о подбородок, а взгляд упёрся в искрящуюся морскую гладь на горизонте. Спустя полминуты каких-то внутренних переживаний, он тихо обратился к другу:

— К тому же, если до ритуала мы пробудем в клановом имении, мы сможем быть уверены наверняка, что эта вампирская сущность... Будет усмирена. Я стараюсь держать себя в руках, не пойми меня неправильно, но теперь, когда семени зла известно, что мы в курсе о нём, оно не будет стесняться пускать свои ростки. Поэтому в освящённых местах нашего дома я точно не буду представлять опасность. А затем... Затем мы проведём спиритический сеанс и узнаем как избавиться от вампирской болезни. Давай не будем терять время?

Чун Юнь накинул широкий светлый капюшон своей верхней рубахи и кивком головы поманил друга за собой. Оставшиеся детали плана решил обсуждать уже на ходу, по пути к особняку торговой гильдии. Пока они выбирались на центральную улицу Ли Юэ, Чун Юнь, и без того избегающий лишних раз других людей, в этот раз не просто огибал прохожих по широкой дуге, но и вообще лишний раз не отходил от Син Цю, пристроившись сбоку от друга. Таким образом он мог продолжать говорить с ним тихо, чтобы, ни дай Моракс, их не услышал никто из обычных жителей.

— Син Цю, ты должен пообещать мне одну вещь. Поклянись во имя нашей дружбы и Владыки Камня, что любыми силами, любыми средствами будешь готов остановить меня, если я выйду из-под контроля. Пусть рука твоя не дрогнет и меч останется верным.

Чун Юнь нервно сглотнул. То ли от собственной нервной тревожности и страха перед мрачным будущим, то ли от того, что опасался, как бы Син Цю не устроил драматичную сцену прямо посреди самого центра людного, шумного, дневного Ли Юэ. И одному лишь Мораксу известно, что из этого пугало юного экзорциста больше.

— Обещай!

Чун Юнь, сколько был знаком с Син Цю, всегда чувствовал себя неловко в «домашнем» окружении последнего. Если в городе ему приходилось сторониться людей, и это было скорее небольшим неприятным последствием жизни в самом процветающем порту, то в родовом поместье своего друга ему одновременно было нужно не только не выделяться и выглядеть прилично, но при этом и не сторониться каждого первого встречного как прокаженного, чтобы, ни дай Властелин Камня, не создать сомнительный и подозрительный облик, способный навредить репутации Син Цю среди близких.

В такие моменты он, переминаясь с ноги на ногу, ожидал друга у красивого подъезда, отвлекаясь на разглядывание окружающих красот: никто не станет обвинять тебя в невоспитанности, если ты любуешься цветами и птицами. Если кто-то здоровался с ним, то Чун Юнь всегда кланялся в ответ и даже пытался изобразить дружелюбную улыбку, вызывая у каждого, кто работал в поместье торговой гильдии, то умилительное «какой милый стеснительный мальчик».

И этот милый стеснительный мальчик, — на секундочку гордый воин и борец со злом, — больше всего на свете мечтал, чтобы его друг вернулся как можно скорее. К тому же, личное столкновение с отцом Син Цю всегда было чем-то особенно неловким, к тому же пробуждающим внутренние тревоги неуверенного в себе молодого человека. Каждый раз оказываясь под внимательным взглядом опытного торговца, Чун Юнь не мог не задаваться вопросом: а не считал ли отец Син Цю его недостойным другом? Возможно, он подозревал, что именно из-за него у Син Цю и заводятся «дурные авантюрные привычки»?

И именно поэтому, когда Син Цю очевидно неспокойно покинул семейное гнездо, утащив Чун Юня буквально за руку, последний сначала облегчённо выдохнул, и лишь на второе мгновение озадачился поведением своего друга. И со всей серьёзностью, присущей подростку, ответил:

— Едва ли он знает наверняка, что именно мы задумали. Но нам стоит считаться с его внимательностью, — и, подумав, Чун Юнь дополнил: — Я думаю, он понимает, что мы не будем просто ужинать и играть в маджонг до самого отбоя. Но, может, доверяет тебе?

Хотя Чун Юнь находился в подобной ситуации и был в некотором роде тоже заложником семейных традиций, в отличии от Син Цю, он не просто смиренно, но и с энтузиазмом перенимал наследие и долг своего клана. При этом он умудрялся вполне искренне сочувствовать своему другу. Он сопереживал тому, что зов сердца Син Цю не совпадал с кличем семейного долга, и мог лишь пожелать тому найти гармонию между тем, что ему нужно, и тем, что он должен делать. В любом случае, он планировал поддерживать Син Цю в любом его начинании. Даже самом сомнительном…

И хотя тот-самый-именитый-клан-экзорцистов также считался одной из крупных и высокопоставленных семей, воины и чародеи, посвятившие свою жизнь борьбе со всем злом, жили за чертой города. Уединённые, аскетичные, отчасти отказавшиеся от мирского, они обитали вдали от Ли Юэ с его шумными людными улицами, лавками соблазнительных запахов, светским досугом и разговорами на темы, совсем далёкие от привычных их семье.

Имение было просторным, чтобы вместить тренировочные площадки, святилища, оружейную и даже библиотеку, но при этом выполненным строго, с присущим символизмом и скромностью в используемых материалах. Лишь священные атрибуты на домашних алтарях и все прочие регалии Моракса, Властелина Камня и первого, кто противостоял злу, могли отличаться особой изысканностью и значимостью.

От главных ворот до основного имения вела тропинка, протоптанная и выложенная камнями через сад, вдоль пруда. На входе зазвенели колокольчики, оповещая, что молодой экзорцист вернулся, — и пока стеклянный звон смешивался с лёгким ветром, Чун Юнь глядел в своё отражение в воде. Надо же, пока они просто шли, — словно просто гуляли, — с Син Цю, он совсем и забыл о том, что… Болен. И теперь глядя в своё отражение в воде, не мог не заметить, что действительно очень бледен.

Однако ни один из талисманов, устроенных на столбах ворот, не сработал. Экзорцист спокойно выдохнул: зло внутри него ещё дремлет. И хотя его способности укрываться нет равных, этот вампирский дух внутри ещё был слишком слаб. И стойкий, пронизывающий насквозь священный покой обители экзорцистов не даст ему выйти из-под контроля. С нескрываемым облегчением Чун Юнь выдохнул. И, виновато посмотрев на друга, уже более уверенным шагом повёл его за собой.

В поместье обитало много экзорцистов, но в силу их образа жизни и распорядка дня, редко можно было застать многих дома одновременно. Тем более сейчас, когда все готовились к ночным вылазкам, а, значит, либо уже были в пути к самым дальним и тёмным уголкам Ли Юэ, либо проводили последние часы перед охотой в медитации и подготовке. Поэтому Чунь Юнь вёл за собой Син Цю через пустующий сад, через двор, в котором никто не отдыхал, через главный зал, где никто не сидел с чаем и книгами, до здания уже на заднем дворе.

Жарко дышала дымом печь, и лишь здесь, в кухонной пристройке, была жизнь, в отличие от всего остального имения, погружённого в умиротворённую тишину. Пара молодых девушек-служанок суетились над ужином. Чун Юнь, не желая сильно их отвлекать, лишь справился о том, где его матушка. И, получив ответ, моментально удалился, утащив за собой Син Цю, спасая девушек от очаровательных любезностей своего друга.

Матушка Чун Юня была в мастерской. И хотя она сама не принимала активное участие в охоте, как одна из хозяек дома, она следила за тем, чтобы всё необходимое её драгоценным охотникам было в идеальном состоянии. Поэтому двое молодых людей и обнаружили её за ревизией драгоценных камней. Она сверялась с длинным списком в своих руках, развёрнутым до самого пола, пока перебирала цветные камни грубой огранки.

Со всем должным уважением Чун Юнь поклонился и пылко обратился к матери:

— Матушка! Сегодня я вернулся не один, это мой добрый друг…

— Ах, Син Цю, — не нуждаясь в комментариях сына, госпожа сразу же обратилась к лучшему (и единственному) другу своего сына:

— Как твой отец? Надеюсь, он в добром здравии. Пусть незамедлительно отправит мне письмо, если потребуются новые обереги для склада. Ну что вы стоите, ступайте в зал, скоро накроют ужин.

Отредактировано Chongyun (2022-01-19 14:39:09)

Чун Юнь хотел провалиться сквозь землю. Ему было до такой степени неловко, что он, потеряв дар речи, просто топтался у порога, неспособный вмешаться в разговор двух своих самых близких людей — матушки и лучшего друга. Более того, по собственному опыту он понимал, что чем дольше будет продолжаться разговор, тем выше вероятность того, что неловкость станет… опасной. Кто знает, что ещё эти двое могли начать обсуждать, с учётом того, что общих тем у них не так и много. И он сам, к его большому страху, был одной из таких тем.

Буквально схватившись за голову и растрепав свои светлые волосы, Чун Юнь быстро и нервно оглядел сначала Син Цю, затем свою матушку. Убедившись, что произошёл обмен основными любезностями, он всё-таки решился их прервать. Лишь дождался момента, когда условный этикет будет соблюдён, и Син Цю не начнёт жаловаться на то, что не успел пожелать всех положенных по этикету добрых слов.

Его дорогая госпожа-мать в это время с искренним интересом изучала принятый подарок. Стоило отметить, что и мать, и сын в этот момент одинаково думали о том, как ловко Син Цю придумал с тканью. И хотя у Чун Юня в силу его воспитания не было собственной потребностей в чём-то личном, отдельным от клана, он искренне считал, что его матушка заслуживает всех смертных благ.

— Каков хитрец, — с одобрительной улыбкой заметила мать Чун Юня, — Тц, просчитал так, что мне только и останется, что искренне поблагодарить тебя и заказать себе новое ханьфу, с таким-то материалом для подкладки. Ещё пару лет, и ни одной молодой деве в Ли Юэ не спастись от твоих чар. Чун Юню стоит подуч…

— МАМ, — не выдержал Чун Юнь.

Он не хотел ничего знать ни про то, чему ему стоит подучиться у Син Цю, ни про молодых дев в Ли Юэ, ни про любезности, ни уж тем более он не хотел даже слушать об этом в одном помещении одновременно с матушкой и другом. Поэтому с «Мы не будем тебе более докучать!», Чун Юнь схватил за локоть Син Цю и поспешно удалился. На его щеках розовел румянец, — полупрозрачный и мягкий, словно персик до того, как его сахарили.

В главный зал они возвращались широким шагом уверенно ретирующегося с поля боя экзорциста, знающего, что там ему не победить. И только усевшись на напольной подушке за длинным и низким столом, Чун Юнь наконец выдохнул, пусть и откровенно не стремился смотреть своему другу в глаза. Уж очень это всё было неловко, — было что-то неправильное в том, что его матушка так любезничала с его другом. Он не понимал, что именно было не так, но всё-таки был уверен, что это неправильно.

Всё те же молодые девушки суетились с ужином, постепенно накрывая на стол. Чунь Юнь и Син Цю были первыми гостями сегодняшнего вечера, — остальные экзорцисты либо ещё возвращались со своей охоты, либо едва ли вообще смогли бы присоединиться. По расположению подушек, посуды и атрибутике на ней, можно было понять, что у каждого из членов клана было своё особенное место за столом. Так, например, как один из самых младших сыновей, но прямой наследник, Чун Юнь сидел по правую сторону от места главы, но всё-таки в отдалении, уступая места ближе к «голове» своим старшим родственникам. Место Син Цю было сразу же рядом — в доме быстро распорядились об устройстве гостя.

— Иногда мне кажется, что тебя она любит больше, — ужасно смущённо и тихо произнёс Чун Юнь, вздыхая.

Так уж вышло, что ему, будучи сыном своего клана, приходилось почти всё время проводить в тренировках с отцом и другими старшими экзорцистами. Поэтому после того, как он выучился читать и писать, с матушкой он пересекался редко, и, понятное дело, не имел возможности общаться тесно и лично, особенно после момента, как начал взрослеть. При этом Син Цю, с его пугающими манерами, слишком тонкими, чтобы что-то заподозрить, так хорошо умел завести разговор с матерью, как Чун Юнь не смог бы никогда. И ему оставалось лишь надеяться, что это не из-за того, что он… позор клана и самый неправильный экзорцист на свете.
Явно не желающий заострять на этом внимание и, в принципе, уже откровенно пожалевший о том, что сказал это вслух, Чун Юнь поспешил переменить тему. В конце концов, у них было действительно важное дело, которое не требовало отлагательств, но нуждалось в защите от посторонних ушей.

— Сегодня многих не будет, но всё равно лучше не засиживаться. Если будем сидеть допоздна в библиотеке, кто-то из старших наверняка что-то заподозрит.

Ведь, действительно, двое неугомонных молодых людей в самом расцвете самостоятельности, полные любви к приключениям, в ночи изучающие материалы об охоте на демонов… Да, любой ответственный взрослый как минимум бы побеспокоился о режиме дня, как максимум, зная этих двоих, задался бы вопросом, во что они вляпались на этот раз.

Тем временем начали накрывать на стол. Кухня экзорцистов была весьма аутентичной: с одной стороны, как сторонники аскетичного, они придерживались кухни довольной простой (пусть и не такой постной, как Чун Юнь). С другой же стороны, с их закалкой тела, вечными тренировками и сражениям им требовалось много сил, поэтому блюда были разнообразными, способными наполнить воителей всем необходимым. Как любил повторять дед Чун Юня, «в здоровом теле — здоровый дух, а в сытом теле — храброе сердце». Возможно, в своей жизни экзорцисты выучились радоваться мелочам жизни, чтобы, отказавшись от большего, продолжать свою борьбу.

Супы и гарниры, которые подавались на стол, возможно, не отличались изысканной подачей, сложными соусами и специями или редкими ингредиентами. Однако наваристый бульон, разнообразие закусок со всеми дарами плодородных земель и богатых вод Ли Юэ и простота в приготовлении позволяли насладиться простым, чистым вкусом, но оттого ярким и понятным.

На огне в центре стояла традиционная для любого дома в Ли Юэ большая кастрюля, разделённая на два отсека: с острым красным бульоном и с прозрачным не заправленным. И каждый мог приготовить себе овощи и мясо по душе, на свой вкус, как им хотелось. Хотя, очевидно, простой бульон пользовался популярностью лишь у Чун Юня.

В зале начали появляться первые гости, — старшие двоюродные братья Чун Юня, которые, заприметив младшего с другом, громко поприветствовали их и пригласили присесть поближе.

— Я видел такое, — начал один из них, — У вас кровь в жилах застынет. Слушайте-слушайте… Отправился, значит, я пару дней назад на охоту, на самый север, к рисовым полям. По слухам, там завёлся злой дух, который покушался на кур. Когда я прибыл к нужному месту, то обнаружил… вы не поверите, там было столько перебитой живности. И не просто ведь вспоротой и съеденной, а как будто бы кто-то просто выпил из них всю кровь. И тогда я…

— Прекрати же рассказывать это мало того, что детям, так ещё и за столом, — отрезала вошедшая в зал хозяйка имения, — Давайте хотя бы за ужином передохнём и сменим тему.

И Чун Юнь, ставший белым что снег на самой вершине Драконьего Хребта, только пискнул, уронив с палочек в бульон кусок куриного мяса. Аппетит отбило моментально.

— Нет-нет-нет-нет, — несколько раз повторил Чун Юнь, отодвигаясь как можно дальше от своего друга.

Прямо сейчас он был готов рискнуть своим местом за столом и, потеряв его, забиться в самый дальний угол зала. И лишь многовековые устои и традиционное воспитание экзорцистов удерживало самого юного из них от трусливого побега перед лицом, — очаровательным и с тонкими чертами, — опасности.

— Не надо перчика, — бездушно, эмоционально вымотанный за весь день, попросил Чун Юнь и вежливо добавил: — Пожалуйста.

Шуточки его друга иногда переходили границы сколько даже не возможного, а скорее реального. Потому что Чун Юнь то и дело просто не мог определить шутил ли Син Цю или нет. Каждое его озорство стоило принимать за серьёзное действо и относиться соответствующе. Потому что, — считал всегда готовый ко всему юный экзорцист, — Уж лучше переволноваться, но не сесть в лужу, чем быть проведённым этим очаровательным хитрецом. Впрочем, ему это не то что бы помогало на самом деле, но думать так было спокойнее.

— И правда, не нужно, — сквозь смех заметил один из старших братьев Чун Юня, — Если младший разойдётся…

— …то без господина главы клана нам его не утихомирить, — подхватил шутку другой.

И не было ясно, преувеличивали ли они пылкое буйство их младшего ради красного словца или же действительно знали наверняка, что без отца Чун Юня этого разошедшегося буяна не остановить. Было очевидно одно: в доме экзорцистов у Син Цю явно были единомышленники, находящие неконтролируемый источник хаотической энергии чем-то скорее увеселительным, чем опасным.

И судя по снисходительным вздохам хозяйки дома такое веселье за столом бывало нечасто. Видимо, всё удачно совпало таким образом, что никого из старших мужей клана на ужине не было. И матушка Чун Юня, женщина пусть и деловая, но всё-таки заботливая, решила позволить сыновьям клана хотя бы немного побыть детьми. Пусть поребячатся, — рассуждала про себя она, — Будет полезно для их настроя, не всё носить тяжёлую ношу на сердце да скреплять его дисциплиной.

— А вот помнишь, как в тот раз, в «Народном выборе», — вдруг вспомнил один из братьев за столом, — Когда всем кланом посещали ресторан?

— Да-да, точно. Син Цю, ты пододвинься, чтобы лучше услышать…

— Н-н-н-не надо это вспоминать, тем более за столом, в сотый раз! — беспомощно возмутился Чун Юнь в надежде на то, что ему удастся избежать публичного унижения.

Чтобы этому посодействовать, он начал очень быстро, почти не пережёвывая, заглатывать свой ужин. Кусками голым рис отправлялся в его рот, постная похлёбка из общего котелка с пресным мясо с гулким хлюпаньем заливалась сверху. И сам Юнь, проглотив ужин и чудом не подавившись при этом, торопил своего друга:

— Ну же, ты ведь закончился уже с ужином, да?

Он, конечно, лишь спрашивал, а не заставляя Син Цю бросить еду прямо сейчас, но в вопросе его была такая очевидная мольба, что сжалиться было бы совсем бесчеловечно, бессердечно и жестоко. Несмотря на время от времени пробуждающиеся чудовищные черты в его лучшем друге, Чун Юнь верил, он сжалится…
Но было уже слишком поздно: одна из ширм в стене отъехала в сторону, в зал вошли девушки-служанки, а в руках у них были подносы с десертом.

— …и тогда он запрыгнул прямо на один из столов, завопив во всё горло, что сегодня всё за его счет, и…

Где-то на фоне звучал голос старшего двоюродного брата, повествующего об одном из самых стыдных моментов жизни Чун Юня, но сам он уже ничего не слышал, мертвенно пустым взглядом провожая глиняные чаши, опускающиеся на стол. Теперь уже ничего не могло его спасти.

В доме экзорцистов очень часто соблюдался строгий пост. Чтобы тренировать тело и дисциплинировать дух поборники зла отказывались от мяса, яиц и молока, поглощая лишь дары земли. И даже в дни, когда они не соблюдали то, что называли «столом Адепта», их кухня всегда ставила упор на здоровье и пользу, помимо вкуса.

Поэтому и десерты, которые подавались у них на стол, не были выпечены с мукой или взбиты с сахаром, чаще всего именно растительные. Однако это не отменяло того, что следом за пропажей со стола всех котелков и тарелок с основными блюдами, зал наполнился медовым запахом налитых соком фруктов, и у всех, кто жаждал сладкого, затрепетало сердечко.

В глиняных чашах, словно залитые янтарной смолой, плавали крупные четвертинки налитых персиков. Золотистые мягкие кусочки с красной прожилкой у центра были выварены в воде со счищенными шкурками персиков, а потому тоже окрасились чуть розовым румянцем. Между дольками, подобно драгоценным вкраплениям, плавали тёмные капли персиковой смолы, — именно она, собранная с коры персикового дерева, усиливала и раскрывала фруктовый букет. К тому же отличилась многими полезными свойствами, а потому делала персиковый десерт вдвойне чудесным. А украшали это персиковое чудо плавающие в медовом золоте белые цветы. Их мягкие лепестки налились сладкой воды и теперь, набухшие, покачивались над дольками фруктов.

Настоящее произведение искусства, ода о чудесных летних днях, не иначе. И даже Чун Юнь, старающийся придерживаться строгой диеты и отказываться от лишних вкусностей, тянулся за палочками. «Я попробую лишь цветы,» — думал он. И как же был наивен.

Чун Юнь, — полон рот персиков, — только согласно кивнул. Действительно, засидись они с чаем да угощениями, едва ли кто-то из родственников заподозрит неладное. А убеги они раньше да скройся в направлении библиотеки, любой бы сразу подумал: точно чего-то опять удумали, вечно им не сидится на месте. И чем ближе подступала ко двору незваная ночь, тем опаснее становилось находиться рядом с кем-то из родных. Да и с Син Цю рядом тоже, но его гони-не гони, всё равно ведь не уйдёт, до упрямого верный друг.

Сколько же чая им пришлось выпить, Чун Юнь не считал пиалы, только минуты до момента, как, наконец, все разошлись. Молодой экзорцист лишь виновато смотрел на двух молодых хозяюшек, которые ждали, когда господа наконец завершат своё чаепитие, и смогут прибрать всю посуду. Никогда ещё Чун Юнь не доставлял им столько хлопот, — то есть учинял беспорядки, конечно и бывало крушил всё подряд, но никогда не из-за каприза выпить чаю до самой ночи не вынуждал их так долго ждать.

Поэтому кланялся долго и старательно, извиняясь за причинённые неудобства и всячески нахваливал чай. Приукрашивал, разумеется, ведь остывший он едва ли был так хорош, как горячий и свежий. Но ему и холодная пиала всё равно что лучший из всех сортов чая, на горячем да с нервами им с Син Цю до ночи было бы не дотянуть. И так к горлу подступал ком тревоги, кислой и горькой.

До библиотеки двое добирались едва ли не украдкой. Сделать лишний круг по двору, чтобы точно отвести все подозрения случайного наблюдателя, Чун Юнь отговорил себя в самый последний момент, когда они чуть было не развернулись у колодца во дворе назад, до кухни, чтобы вокруг неё, через жилые пристройки, и лишь затем к библиотеке. Чун Юнь откровенно нервничал, переступал с ноги на ноги и оглядывался что тот вор, пришедший за секретными драгоценностями экзорцистов.

«Лучше бы вор, — вздыхал про себя Чун Юнь, — Чем… вампир.»

Только убедившись, что всё чисто, избегая тёплых и светлых участков вокруг уличных фонарей, Чун Юнь отважился идти напрямую. Син Цю вёл за собой буквально за руку, даже тащил, и только светлячки над травой могли его осуждать, — впрочем, имели право. У двери, за которой скрывался архив экзорцистов, Чун Юнь остановился и, едва не присев, вновь огляделся. На бледном лбу проступили капли крупного пота, холодного и неприятного. Парень смахнул их и выдохнул с облегчением. По крайней мере сюда они добрались без неприятностей.

В библиотеке было темно. Только от уличного фонаря за порог едва заползали светлые участки, достаточно, чтобы Чун Юнь нащупал на тумбочке свечу и зажёг её. Источник света вручил другу и заговорщическим шёпотом, даром что были одни в помещении, предупредил:

— Много света жечь не будем, чтобы с улицы никто не заметил.

Длинные ряды стеллажей тянулись вдоль стен, формировали лабиринт в середине и окружали собой несколько рабочих столов в самом центре помещения. На каких-то полках теснились тяжёлые старые фолианты, подшитые не одной рукой. Где-то под шнуровкой лежали старые сутры и манускрипты, свёртки и отдельные пергаменты. На каких-то полках можно было найти даже каменные, глиняные и деревянные дощечки со священными символами. Аккуратно отсортированные по тематикам, здесь хранились все знания экзорцистов, передающиеся из поколения в поколения с тех пор, как первый человек отважился присоединиться к труду Адептов.

— Давай разделимся, — предложил Чун Юнь, — Я начну с северного крыла, а ты с южного. Всё что покажется полезным неси в центр зала к столам. Потом будем разбирать.

План был разумным, особенно с учётом того, что времени у них было мало. И дело было вовсе не в том, что, тревожащийся из-за семени зла внутри, — или же эмоционального напряжения? — Чун Юнь хотел бы быть подальше от друга, чтобы ни в коем случае не причинить ему вреда.

— Дай-ка посмотрю, — просит Чун Юнь и берёт книгу со стола.

Сначала он сидит ровно, как и положено — на коленях. Спина прямая, взгляд сосредоточенный, глаза узятся, щурятся, чтобы в сумраке выцепить буквы. Но чем дальше он читает труды неизвестного его дальнего родственника, тем более странным становится. Вот он хватается за голову, то накрывает рот ладонью, а в какой-то момент и вовсе фривольно усаживается на пол, подогнув ноги.

— Я никогда не читал этой книги, — он честно признаётся.

И ему стоило догадаться почему эта книга не включена в перечень важной литературы для истребителей зла. В работе, которую где-то каким-то чудом нашёл Син Цю, молодой экзорцист видит такие до боли знакомые красочные рисунки и увлечённые описания, преисполненные деталями и повадками зачастую даже излишними, слишком подробными.

С одной такой работой Чун Юнь однажды сталкивался. И так близко, так непосредственно, что в данный момент даже не смог осознать, что эта книга выглядит настолько продуманной и проработанной только потому, что автор, как и он сам, насочинял это всё, старательно записал и нарисовал, как если бы никогда не встречался с чудовищем на самом деле, но должен был придумать его во всех деталях, чтобы никто не заподозрил, что зло было ненастоящим. К сожалению, слишком увлечённый идеей своего вампиризма и скорейшего от него избавления, Чун Юнь ни на секунду не задумался о схожести этой работы со своей собственной, и ни один подозрительный колокольчик не зазвенел в его бедной головушке.

— Здесь… столько всего, что я ещё никогда не знал! Вот, посмотри, здесь есть заклинание призыва Тёмного Воина, способного поразить любое зло… А ещё техника, увеличивающая твоё оружие до невиданных размеров, чтобы сражаться с гигантскими хилич… демонами. Здесь должно быть что-то о… Подожди. Подожди! Подожди-подожди-подожди!

Чун Юнь не успел договорить и тут же вскочил на ноги. С книгой подмышкой он уверенным шагом, — слишком опасно в темноте, — вернулась в первое помещение, в котором они были. Продолжая что-то лепетать себе под нос, он сновал от одной тумбы к другой, собирая материалы. Из одного ящика вытащил свитки, из другого — специальную каллиграфическую кисть и зачарованные чернила. Киноварную краску в красивой штемпельной упаковке. Несколько шкатулок с оберегами. И, наконец, небольшую коробку со свечами.

Водружённый всем этим, он с горящими глазами и нелепо выразительным лицом вернулся к Син Цю. Обнимая свою поклажу, пытаясь её удержать, он резким жестом смахнул книги со стола, — ужасно невежливо по отношению к литературным трудам, и его друг едва ли одобрит, но с каждой секундой кровь Чун Юня была близка к закипанию, а, значит, его повадки становились резкими и импульсивными. И с этим сложно было что-то поделать.

— Смотри, — Чун Юнь шлёпнул всё своё добро на стол и сунул в лицо Син Цю книгу на нужном развороте, — Здесь этот экзорцист не говорит прямым текстом про это, но очень завуалированно пишет про повадки вампиров, которые ты мне и описал, как если бы он боялся, что книга может попасть не в те руки… Дело серьёзное, кажется, вампиры уже издавна угроза для Ли Юэ, но это настолько опасное дело, что сам факт их существования держится в тайне. Но к счастью для нас, автор оставил заклинание призыва, как он пишет, одного из величайших охотников на зло… И кто это, если не тот самый… Ван Хельсинг, да?

У Чун Юня не было времени задаваться такими глупыми вопросами, как: почему он никогда не слышал ни про этого экзорциста, ни про его книгу, ни про вампиров, если они были такой важной угрозой, как он никогда не сталкивался с ними хотя бы по рассказам других членов клана, где все улики и упоминания, специально подготовленное оружие и амулеты, описанные в этой книге… Всё это было неважно. Главное то, что они нашли решение проблемы, и теперь избавятся от вампирского демона внутри него до того, как он станет опасным для окружающих. Вампир, безусловно, не знал с кем связался!

Следующие полчаса Чун Юнь провёл в перерисовывании необходимых символов на амулеты. Кисть скользила по шёлковой бумаге, покладисто оставляя чернильные узоры. Чун Юнь был старательным учеником, и за каллиграфией провёл немало времени: рисунки экзорцистов были одним из основных инструментов их работы, и им было жизненно необходимо уметь наносить их и качественно, узнаваемо, и быстро. Киноварные точки закрепляли на амулетах сердца силы, а Глаз Бога Чун Юня мерцал мягким снегом, искрящимся в огне свечей.

— Мы вызовем духа охотника на демонов и узнаем у него, как сразиться с вампиром, — Чун Юнь напомнил их план в первую очередь самому себе.

Ему было нужно сохранять решительность, не давать слабины духа, чтобы не стать идеальной жертвой для вампирских чар. И поэтому он то и дело твердил мантры: их цель, своды экзорцистов, основные молитвы и идиомы. Они механически отскакивали от его зубов, но с такой пылкой решимостью, что настрой Чун Юня можно было ощущать в воздухе, температура которого стала на пару градусов выше.

На полу в небольшом закоулке меж стеллажей Чун Юнь нарисовал мелом круг призыва. Свечи отмеряли необходимое расстояние друг от друга по этому кругу, а затем и по его лучам разной длины. Амулеты были закреплены как на полу, так и на стенах вокруг. В их рисунках повествовательно изображались экзорцисты прошлого и адепты, сражающиеся со злом.

— Мне никогда не доводилось работать ни с такими амулетами, ни с таким заклинанием, — честно признался Чун Юнь, — Поэтому… будь наготове. И если что, то действуй без слабины.

Когда всё было готово, Чун Юнь попросил друга встать чуть позади, а сам вышел к подготовленному месту призыва. В свете одних лишь свечей этот мистический круг выглядел едва ли не более жутко, чем сама история о вампирах. Экзорцист, во что бы то ни стало желавший не стать монстром, поднял ладонь на уровень лица. Все амулеты тут же распрямились, отозвавшись на магию начала ритуала.

Чун Юнь согнул мизинец, безымянный и большой палец и прикрыл глаза. Глубоко втянул воздух ноздрями и тихо, медленно выдохнул, — так спокойно, что даже огонь на свечах не дрогнул. А затем он резко, отточенно выполнил несколько пасов руками, закрепляя в воздухе перед собой сложный элемент ритуального рисунка. Засияло кольцо призыва, потянулись тени вдоль его лучей…

— О, дух великого поборника всего зла! Отзовись на мой зов, ведь сердце моё полно решительности. Срази своей силой вместе с моим мечом всё зло! Приблизь рассвет своим сиянием! Поддержи меня в бесконечной ночной охоте!

Воздух наполнился призрачными огнями, загорающимися в воздухе вокруг по одному, словно гирлянда на праздник фонарей, развешанная криво, раскиданная между стеллажами и окрашенная лишь мёртвой синевой. Огоньки прыгали и мерцали, покачиваясь на вдруг ворвавшемся в библиотеку ветре.

— Направь мой меч! Испепели моих врагов — врагов всего человечества! Раскрой мои глаза!

Чун Юнь никогда не читал таких долгих и поэтических заклинаний, — да и не знал, что в арсенале экзорцистов есть что-то настолько… звучное и зрелищное. Но если у него и был шанс разглядеть в этой ситуации что-то… сомнительное, то он был упущен давно и надолго. Идти до конца — это всё что он мог, уповая на успех заклинания.

Он действительно видел приведение первый раз. Правда была настолько шокирующей, что Чун Юнь стоял как вкопанный с лицом, не отображающим ничего, кроме конфуза, что был глубже самой Бездны. Юный экзорцист, поражённый до самых мелких субстанций своей привычно отважной души, переживал несколько эмоциональных кризисов одновременно, и, откровенно говоря, даже не знал, с какого стоит начать рефлексировать, чтобы вновь начать отображать реальность и делать хоть что-то. На данный короткий момент его хватило лишь на то, чтобы в совершенно неловком жесте нащупать трясущимися пальцами рукав стоящего рядом друга и крепко ухватиться.

— ...ты же видишь это? — спросил Чун Юнь у него тихим надломленным голосом, — Да?..

Довольный вызванной реакцией, призрачный поборник зла довольно скрестил на груди руки и в позе лотоса уселся прямо в воздухе, зависнув в пространстве. Он с искренним удовольствием на лице кивнул сам себе, словно подтверждая всю потрясность своего появления, и коротко усмехнулся. Взмахнул рукой в свободном жесте, мол, давайте, любуйтесь, приходите в себя, я подожду.

Скоротечный шок сменился настоящим удивлением. Можно было подумать, что экзорцист, впервые увидевший призрака, испугался. Но на деле же несложно было понять, что его сердцем овладел ужасный... искренний восторг. По-детски наивная и чистая радость вынудила Чун Юня вновь дёрнуть на рукав Син Цю и переспросить, действительно ли он видит призванного духа. А затем, едва не оторвав другу руку, чуть ли не закричал ему в лицо:

— ЭТО НАСТОЯЩИЙ ПРИЗРАК, СИН ЦЮ, У НАС ПОЛУЧИЛОСЬ ПРИЗВАТЬ ПРИЗРАКА.

Он тряс своего верного напарника за плечи и, раскрасневшийся, радостно верещал ему в лицо. Воистину не было в этот момент счастливее человека, чем Чун Юнь, который спустя долгие годы абсолютного изгнания зла сумел столкнуться с духом, достаточно чистым для того, чтобы оставаться в присутствии гориясного экзорциста. И не было ничего зазорного в том, что Чун Юнь едва ли не прыгал от радости, довольный тем, как успешно прошёл непосредственно призыв, и неважно, что цель проведения ритуала была не достигнута. Первый успех опьяняюще будоражил парня, и тот, потеряв голову, мотал головой, глядя то на своего потомка, то на друга, неприлично тыкая пальцам в призрака.

— Твоя пылкая радость льстит мне, потомок! — со звонким смехом отозвался дух, — Не перевелись ещё горячие на сердце и дух экзорцисты, а?! А теперь поведай мне, какое опасное приключение заставило тебя призвать ко мне, ВЕЛИКОМУ НЕОРДИНАРНОМУ ЭКЗОРЦИСТУ? Была ли эта проклятая шкатулка, манящая детей в ночи? О, призрак утопленницы, оставляющей вдовами жительниц Ли Юэ? А, может, хитроумный колдун, практикующий тёмную магию? Отголоски душ древнего злого Архонта? Ну же, не томи! Скажи мне, какая мудрость тебе нужна сегодня, юный борец со злом, и я дам тебе всю мощь моего ума и, ТАК СКАЗАТЬ, духа!

Громкий, — шумный даже на фоне самого Чун Юня, — дух активно жестикулировал, пока перечислял потенциальных врагов. Он изображал выпады, в которых узнавались движения из боевых искусств, какие-то слишком вычурные движения рук для складывания печатей и совершенно несуразные, но очень артистичные жесты. Хорошо, что предок был духом, иначе бы точно разнёс все стеллажи вокруг. И стоило отдать должное, он выглядел так эффектно, что Чун Юнь, позабыв о собственных бедах, просто очарованно наблюдал за духом. Разве что рот не открыл от восторга.

— Ну, потомок, на кого ты ведёшь ночную охоту сегодня? Назови мне имя врага, и я дам тебе в руки ключ к его изгнанию!

— Ах, да! — чуть смутившись, опомнился Чун Юнь, — Достопочтимый дух предков! Этой ночью мы с моим верным другом искали помощи у одного из величайших охотников на зло, чей ритуал призыва был описан в найденной книге.

Юноше потребовалось время, чтобы среди учинённого беспорядка найти некстати улетевшую книгу, на страницах которой и было описано заклинание. Подтверждая свои слова, Чун Юнь продемонстрировал духу нужные записи.

— И хотя изначально мы рассчитывали на поддержку господина Ван Хельсинга, так как он известен как эксперт в... нашем вопросе, для меня огромная честь встретиться с вами, достопочтимый дух предков! Прошу, скажите, известно ли вам что-то о ночных тварях, что носят имя «вампиры», и о средствах борьбы с ними?

И после заданного вопроса нависла внезапная тишина. Дух, закинув ногу на ногу, начал покачиваться из стороны стороны, смешно проворачиваясь прямо в воздухе вокруг своей оси. Он, словно в задумчивой позе, приложил ладонь ко рту, и, наконец, многозначительно выдал: «Мне всё ясно.» Прикрыл глаза, и на губах его появилась самая хитрая из всех улыбок, полная коварства, присущего охотнику, что вышел, наконец, на след своей трепетно вожделенной жертвы. Дичи, которую он преследовал так долго, что теперь, в момент истины, развязки этой охоты, должен был довольствоваться каждым моментом.

Чун Юнь сделал неуверенный шаг вперёд, вытянулся, весь подался ближе к своему далёкому родственнику. «Значит, снова вампиры, — снова с многозначительной загадкой в тоне отозвался дух, — Как же давно я не слышал о них. Сколько лет прошло с тех пор, как я сопровождал Ван Хельсинга в его охотах на вампиров...»

Вот оно! — думал радостно Чун Юнь, — Сейчас мы узнаём всё, что нам нужно! Он даже сжал кулачки. Росло напряжение, томное ожидание вкупе с накопившимся стрессом заставляли мелкие мурашки с холодком пробегать по спине. Юноша вытянулся весь как струнка цитры, готовый к уроку, что подготовил ему этот неординарный дух экзорциста.

— Да-да, охота в логово вампиров, сражения в лесу... Помню как наяву, словно это было миг назад, а не десятилетия... И как же я ждал окончания этого сражения! Верил, что мой добрый друг охотник Ван Хельсинг не пропадёт, что дело его будет закончено...

Совсем близко! Уже почти! Немного терпения, Чун Юнь, в конце концов, твоему древнему родственнику выпал редкий шанс вновь стать, пусть и бесплотным, но духом самого себя. Пусть окунётся в воспоминания, негоже перебивать его, пусть даже ночь коротка и темна, а на сердце семя зла. Нельзя ни торопиться, ни сомневаться.

— ...так что, потомки, последнюю книгу всё-таки издали? Расскажите мне всё!

Чун Юнь понял, что сейчас его мозг взорвётся, и безвольно сел на пол.