Время клонилось к полудню – самый жаркий час, когда солнце палило сильнее всего. Ситлали сидела в полумраке и прохладе своего жилища, неторопливо попивая холодный лимонад, поедая татако и перелистывая страницы новеллы, этим утром доставленной из издательского дома Яэ. Всего-то четыре года пришлось ждать со времени официального релиза – это, пожалуй, рекорд. Она бы доплатила курьеру за скорость, если бы ей и так не приходилось платить втридорога, потому что никто не осмеливался принять её заказ, опасаясь её репутации – а теперь и не только её.

Видите ли, этот мальчишка, Оророн был, по мнению простых людей, проклят, и при мысли об этом ей хотелось, как заправской бабке, завести клюку и бить ею по спинам тех, кто распространяет эту чушь.

Хотя она склонялась к тому, что годы объяснений всем в подробностях, почему эта идея была полной ерундой, должны были уже сыграть свою роль, и основная причина, по которой курьеры не брали её заказ, заключалась в их лени идти в такую даль, ведь её собственная репутация была не так уж и плоха. Определённо, совершенно точно не настолько плоха.

И сейчас бы сесть в любимое мягкое кресло да насладиться продолжением истории, которое она ждала столько лет, но слова ускользали из её сознания, как креветки из татако, потому что было уже время обедать, а этого мальчишки и след простыл.

И не то чтобы она даже волновалась. В конце концов, она никогда не была единственной бабулей этого сорванца. Он бегал по всему племени, оставаясь на ночь у того или той, кто его приютит, забегая на обед или ужин к тем, кто его позовёт, и был любимым внуком племени, пока ещё был тем маленьким милым и послушным ребёнком. Но как только наступили его подростковые годы, как сразу – «Бабушка Итцли, он всё равно уже привык у тебя оставаться, а ты живёшь далеко. Не отпускать же его одного, это опасно» (также известное как «Мы, взрослые люди, могли бы сами прийти за ним, но нам лень»). «Бабушка Итцли, ты старше и мудрее нас всех и лучше всех знаешь, как управляться с детьми» («У всех нас есть свои семьи и дети, а у тебя нет»). «Бабушка Итцли, никто лучше тебя не научит его всем техникам нашего племени» («Мы понятия не имеем, как адаптировать техники обучения под его уникальные взаимоотношения с Царством Ночи, и не хотим над этим думать»). «Бабушка Итцли, он уже привык оставаться у тебя и похоже, что вы находите общий язык лучше всего» («Мы нашли, на кого его спихнуть, и считаем, что два странных шамана отлично уживутся вместе»).

Кроме того, всем уж очень хотелось смыть чёрное пятно на репутации племени, но теперь, посвятив больше десяти лет обеспечиванию Оророна всем необходимым, большинство считало, что долг оплачен, и теперь им хотелось встречаться с ним пореже. Чтобы не напоминал о былом.

И вот теперь перед ней лежал новенький роман, пахнущий краской, а за ним – нетронутый обед мальчишки, который прекрасно знал, сколько сейчас времени. Она же научила его определять время по солнцу и теням деревьев. А значит, либо он попал в какую-то передрягу, либо просто решил не приходить.

Оба случая стоили хорошей взбучки, а поэтому она захлопнула книгу и отправилась на поиски.

Да, стоит ли упоминать, что одной из немногих техник, которой Оророна обучила не она, было заклинание невидимости? По словам внука, ему так и сказали – «если нужно будет незаметно улизнуть от бабушки Итцли, ты знаешь, что делать». С ней этот фокус, конечно, не работал, хотя надо признать – все подобные техники давались ему легко и не требовали особой практики. А он, хотя и спрятался от неё в первый раз без предупреждения, но после того, как она с лёгкостью нашла его, не только не расстроился, но и передал все «напутствия», что ему дал тот другой шаман, да будет его имя стёрто из истории.

Найти, куда отправился мальчишка, не составило труда: свои следы он не прятал и до какого-то момента шёл без какой-либо маскировки. Путь его лежал в сторону соседнего племени. Ситлали это не удивляло. Помимо того, что он, как кот, расхаживал по всем окрестностям, игнорируя и без того размытые границы между племенами, он ещё и в последнее время всё чаще расспрашивал именно про клан Цветочного Пера, хотя расспросы эти были между делом, как будто его мысли сами собой текли в этом направлении. Он не пытался скрыть свой интерес и, похоже, даже сам не замечал, как часто расспрашивает её об этом.

Ситлали шла по его следам в сторону леса, изредка шипя и выпутывая юбку из высоких зарослей травы. Честное слово, мог бы хотя бы пойти по тропинке, но кто ищет лёгких путей? – точно не Оророн. По крайней мере, в траве можно было спрятаться от лучей солнца, падающих вертикально вниз и опаляющих всё вокруг. Возможно, направиться в лес по такой погоде было хорошей идеей...

Оророн даже вздрогнул, услышав, как незнакомый юноша резко крикнул в его сторону. В тени густых ветвей его глаза расширились от неожиданности, сердце бешено застучало, словно пойманная птица в тесной клетке. Он судорожно вдохнул воздух, стараясь сделать это максимально бесшумно, и прижал ладони ко рту, боясь выдать себя случайным выдохом или шорохом.

Каждое слово незнакомца отзывалось внутри Оророна смешанным чувством испуга и неловкости. Когда юноша сказал: «дружище», у Оророна по спине пробежала волна тёплого и непривычного чувства. Он не привык к подобным обращениям. Обычно его называли иначе — кто-то с испугом, кто-то с сочувствием, кто-то и вовсе не обращал внимания. Но сейчас, услышав это простое и тёплое слово, мальчик даже на мгновение почувствовал желание высунуться из своего убежища и откликнуться.

Но тут же в его груди родился страх, не позволяющий ему сделать и шага навстречу. Он сильнее вжался спиной в кору дерева, словно надеясь, что оно сможет принять его внутрь себя, укрыть от мира, от чужих взглядов, от необходимости говорить, объясняться, быть увиденным и узнанным.

«Почему я решил, что это хорошая идея?..» — подумал Оророн, ругая себя за глупость и отчаянно желая остаться невидимым до конца. Он совершенно не рассчитывал на то, что незнакомец начнёт громко и открыто звать его, требовать показать себя. Сейчас эта идея казалась Оророну самой ужасной из всех возможных.

Тем временем лес словно замер вместе с ним. Птицы перестали петь, зверьки попрятались, а тени стали гуще, будто специально желая помочь Оророну скрыться. Но эта внезапная тишина стала даже более громкой, чем привычный шум. Теперь каждый удар сердца казался эхом, которое может услышать любой, а дыхание — бурей, способной выдать его присутствие.

Оророн, плотно зажав ладонью рот, осторожно опустился на корточки и замер, чувствуя, как холодная земля касается босых ног. Его пальцы машинально вцепились в мягкий мох, будто надеясь обрести опору и поддержку в земле. Он закрыл глаза, словно это могло сделать его ещё более невидимым, и начал беззвучно повторять про себя заклинание, боясь даже шёпотом произнести слова.

«Меня здесь нет… Меня здесь нет… Меня здесь нет…»

В это мгновение духи ветра, вечно играющие среди деревьев и трав, начали тихо шептать и посмеиваться, будто подшучивая над мальчиком. Оророн верио, что вайоб могли помочь ему, если он попросит. Но теперь ему казалось, что и они нашли его неловкость забавной и наблюдают с улыбкой, ожидая, что он сделает дальше — покажется ли он или навсегда станет частью тени и ветра?

Оророн не был уверен, чего боится больше — продолжения разговора с незнакомцем или той реакции, которая последует, если он не ответит вовсе. Но едва он начал задумываться об этом, как почувствовал знакомое присутствие, которое он узнал бы из тысячи — бабушка Ситлали приближалась по его же следам. Мальчик ощутил очередной приступ паники. Теперь он оказался между двух огней, оба из которых пугали его одинаково сильно.

Он был абсолютно уверен, что бабушка его уже ищет, и ему не хотелось ни объясняться, ни признавать свою вину за пропущенный обед, ни терпеть очередную неловкость при общении с чужаком. Оророн так и остался в тени дерева, чувствуя, как внутренности скручиваются от страха и смущения, и стал медленно опускаться всё ниже, словно пытаясь буквально провалиться сквозь землю.