И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился...
Убитый зрелищем таким
Потом полгода я лечился.

Конь был, как бы это сказать…
Бледный.
А кто может приехать на бледном коне? Ну ясное дело, бледный всадник. Под светом Бледной звезды. Потому что надо соблюдать приличия и не выбиваться из общего стиля, а так-то во всаднике (на первый взгляд) ничего эсхатологического не было: обычный курьер дипломатической почты в сером мундире и маске, которая в случае Фатуи скорее демонстрирует, чем скрывает. Как демонстрировало и все остальное: нашивки на мундире, сбруя коня и - для тех, кто поумнее - полное отсутствие оружия.
На виду, во всяком случае.
Всадник пронесся через Спрингвейл, спугнув стайку голубей на дороге, остановился ненадолго у колодца, испытывая, очевидно, некоторые сомнения, и, в итоге, спешиваться не стал, продолжая путь уже гораздо медленнее.

Конь был, как бы это сказать…
Невыносим.
Арлекино к животным была равнодушна, а вот животные к ней - по большей части нет, и это не было ни приятно, ни удобно. Все они ее в лучшем случае избегали, что касается лошадей: их можно понять. Довольно сложно избегать того, кто сидит на твоей спине. Выбора повиноваться или нет у коня тоже не было, поэтому начало путешествия проходило в том, что иные называют вооруженным нейтралитетом. Это существо буквально всем своим видом спрашивало, почему Четвертая Предвестница не может путешествовать в карете, как подобает при ее статусе, а потом вообще решило, что устало, не проехав и трети пути - делать что-то с этим было бессмысленно и бесполезно, сменить его негде (не Снежная, конечно), оставалось искать место для хоть какого-нибудь отдыха.
Слуга подозревала, что на пути в Гавань Ли Юэ ее еще не раз ждут подобные демарши и мысленно делала поправки в расчетном времени маршрута: даже так получалось быстрее, чем “в карете, как подобает при ее статусе”.

Первым в глаза ей бросился медвежий капкан. Спасибо, что не под ноги коню, и в целом… кто бы его там ни оставил, у премилого каменного заборчика, увитого хмелем, он не подразумевал, что капкан будет всем виден. Он и не должен был: даже случайный блик на стальных зубцах надежно скрывала ржавчина. Того рода, который не мешает механизмам работать, но указывает то ли на возраст, то ли на старания хозяев этот возраст изобразить. Если хорошо присмотреться, то дальше, в кусте боярышника, можно было заметить еще один - это как те обучающие книжки для детей, которые она не так давно сочла очень полезными, где на картинках видишь тем больше странного, чем дольше присматриваешься.
С другой стороны, что странного в капканах, думала Арлекино, натянув, тем не менее, поводья. Лес вокруг. Если глянуть на этот дивный домик, утопающий в зелени и цветах, проще сказать, что здесь НЕ привлекает недоброжелательное внимание. Сад точно по осени манит всех окрестных кабанов, огород тоже, как и медведей, расположение самого дома - в лучшем случае волков, в худшем…
А в худшем - вообще кого угодно, заключила она про себя, глядя, как хозяйка дома выходит в сад. Да, выглядеть так и жить на отшибе - это или ненадолго, или медвежьи капканы. Если бы кто спросил, Арлекино добавила бы еще кольцо волчьих ям, но, в принципе, не удивится, если с этим уже все улажено.
Поразительно, как много маленьких чудес создается с помощью неочевидных, казалось бы, вещей.
Возможно, стоит считать это знаком.

Она на секунду прикрыла глаза. Когда-то давно, когда будущая Четвертая еще не собрала себе себя по частям, не выстроила стены, когда она еще помнила, кем была - оружием, у которого нет ничего своего, ни принципов, ни мнения, ни чувств, не говоря уже о вещах и собственном теле - тогда маски надевались на нее легче легкого и слетали так же быстро. А сейчас она даже не пыталась воссоздать то умение и не скучала: некоторыми вещами нужно расплатиться за другие. Но менять собственное поведение и манеры все еще могла.
Почему бы и нет, если это нужно. Просто требует пары секунд в тишине, как любые вещи, которыми не нравится заниматься.

..подождите, это, что, баня?..

– Эй, милая хозяйка! – всадник спешиваться не стал, умудряясь изобразить галантный фонтейнский поклон прямо из седла. Точнее “не стала”, но понять это было чуть сложнее, чем обычно - то ли из-за покроя мундира, то ли потому что черно-белая коса выпала из-под треуголки не сразу, – только не пугайся, я с самыми добрыми намерениями, честное слово.
Ну, в таком мундире и в этих краях всегда приходится с этого начинать, так что ничего страшного. Бледная всадница подняла руки ладонями вверх: жест всех, кто убеждает в своей безобидности, неважно, имеет ли это к ней какое-нибудь отношение.
– У тебя не найдется места в саду отдохнуть и воды для коня? Я заплачу за неудобства. Эта зараза отказывается нести меня дальше, а у тебя такие чудесные… розы, если позволишь, я бы полюбовалась ими еще.

Отредактировано Arlecchino (2025-05-20 21:05:38)

Незваная гостья провела коня внутрь: они ступали почти в унисон, шелестя травой, проросшей сквозь камни садовой дорожки. Смотрела она с тем же спокойствием, что и хозяйка (может, потому что оно было из одного источника, но это совсем другая история), улыбалась, однако, весело, шутовски раскланиваясь на дорожке, даже треуголкой взмахнула, ловя в воздухе узкую руку, чтобы коснуться губами на лету.

– Царица благослови твою доброту, милая хозяйка, - она распрямилась, на секунду задерживая в руке пойманную ладонь. Всего на одну.

Достаточно долго, чтобы убедится в ее неожиданной твердости, там, где следовало ожидать другого. Достаточно коротко, чтобы эта инспекция не показалась странной никому, кроме нее самой. Арлекино едва не моргнула, осмысливая ощущение: такой рукой, может, и шьют. Может, и собирают цветы. И уж наверняка пропалывают огород, ничто не мешает, но мозоли от иглы царапают на кончиках пальцев. От лопаты и граблей - задевают за ткань перчаток и легонько шуршат. Для того, чтобы рука обрела текстуру сухого и гладкого дерева, ее нужно полировать совсем другими инструментами.
Долго. Методично. Из года в год.
Она знала, потому что у нее самой была такая же.

…Впрочем, и что такого - мало ли вокруг искателей приключений. Это до некоторой степени объясняет безмятежную жизнь в глуши и медвежьи капканы.
Слишком мало информации.

Она провела коня дальше во двор, к бочке с водой, скидывая по пути мундир и маску, чтобы удобнее было подгрести заразе предложенное сено, и перед тем, как расседлать его, обернулась, упираясь взглядом в хозяйку: та стояла против солнца, сложив руки поверх юбки, и всадница медленно моргнула.

Потом еще раз, прежде, чем отмерла.

– Зови меня Перри, хозяйка, - случайно это было больше похоже на просьбу, чем на знакомство, – а, да, кто же откажется от чая со смородиной? Тем более, холодного.
Сосредоточившись на том, чтобы снять седло, она почти скрылась в тени, умело избегая одинокого кустика лаванды, который явно вырос не на своем месте.

– Только ты это зря. Если каждого бродягу, вроде меня, поить чаем, у тебя к зиме ничего не останется… знаю, знаю, зимы здесь мягкие, и все же. Если не хочешь брать денег, то скажи, может, тебе чем-нибудь помочь надо? Две пары рук всегда лучше, чем одна, все получается быстрее. Полчаса под деревом, и я в твоем распоряжении, ну как?

Она выглянула из-за гривы коня, похлопала его по шее, без всякой ласки, но и без раздражения. Тот нервно переступил ногами, будто его это пугало. Само присутствие всадницы.
Солнце чуть опустилось и приглушило золото, которым заливало их с конем благодетельницу.

И это к лучшему.

Отредактировано Arlecchino (2025-05-26 18:26:51)

“Как надо” - это правда. Не слишком сладкий, не слишком кислый, терпкий от вкуса листьев, чай был встречен с одобрением и благодарностью: растянувшаяся под деревом Перри жевала травинку, глядя в золотящееся небо, и компания хозяйки явно не казалась ей лишней - даже не из уважения к чужой власти над этим местом.

Почти как соседство с розовым кустом с другой стороны: таким, с мелкой листвой и россыпями не менее мелких кремовых бутонов, будто кто-то осыпал его жемчугом и забыл, чем вовсю пользовались сразу несколько шмелей.

– Больше листьев, чем ягод, совсем как в Снежной, – она улыбнулась одной стороной рта, – за воспоминания, которые прилагаются к этому чаю, ничего не жалко.

Она запрокинула голову, разглядывая хозяйку дома из своего положения. Травинка вдруг осыпалась пеплом между зубами, пока черные глаза изучали лицо Софи с пристальным вниманием, в котором - разумеется, намеренно - ясно читался сложный букет из одобрения, короткого изумления и почти беззлобной угрозы. Так смотрят те, кого только что обыграли одним изящным ходом: может быть, не окончательно, но так красиво, что сложно удержаться от аплодисментов.
Однако, пришлось.

– А ты знаешь правила, С̸̢̥̮͋̿͝о̷̱̒̒͛ф̵̬̿̌ӥ̵̘̰́͝͝ ̷̢̬͕͐̄̕Г̶̛͓͡а̸̹̑р̶͉̈́̇̕т̴̯̣̇̌н̵̝̓е̶͓̓̑р̸̘̈́, - с насмешливым уважением сказала Перри, закатывая рукава.
Ее черные руки - не перчатки - расчерченные сложным узором пересекающихся линий, светлели на глазах: чернота откатывалась к запястьям от локтей, оставляя чешуйки пепла на траве и бледную кожу.

Правила. Те самые, что не были нигде написаны, не были оглашены нигде, кроме старых сказок, которые сами всплывали то здесь, то там, выгравированные на костях, текущие в крови, рассказанные шепотом в темноте общей спальни, под одеялами: не смотри на них, не замечай их, не оборачивайся в темноте, а если приглашаешь ЭТО в дом, либо надейся на удачу, огонь и еду, приготовленную своими руками, либо будь хитрее.
Войди, говорили те, кто хитрее. Войди и будь мне своим.

– Благослови Царица тот день, в который их еще чтут, – она чуть склонила голову, признавая сказанное вслух, и медленно добавила, будто скрепляя печатью договор,  – значит, не чужая.
Тишина.
– А раз так, то грех не помочь. Давай начнем с забора, вот что. Как раз до начала сумерек успею, потом крыльцо, и что еще там тебе поправить нужно, - Перри  охотно и быстро перенимала напевный говор Софи, словно переходя на один с ней язык, - крыльцо так крыльцо, если гвозди не туда забью, ты не обижайся, сама понимаешь, на моей службе гвозди нечасто встречаются.

Она с удовольствием оперлась спиной о шершавый ствол вяза, допивая этот прекрасный чай, и потянулась за портсигаром:
- Не возражаешь, если я закурю, пока работаю? У меня табак хороший, пахнет приятно.
Взгляд Перри задержался.
Не на лице Софи. Чуть ниже.
Где-то под нижней челюстью.

—И тогда - неси инструменты, хозяйка?

Отредактировано Arlecchino (2025-06-06 00:24:05)

Перри глянула лукаво, выбирая в портсигаре нужное - щелкнула пальцами, вызывая огонек: запах вишневого дыма поплыл над травой, смешиваясь с ароматом роз, тяжелеющим к вечеру.
– К примеру с теми, кто попался в твои ловушки, - беззлобно поддела она, распрямляясь. Вставать не хотелось, шутить о том, как способствуют хорошим чаепитиям переломанные ноги гостей - казалось неуместным посреди золотого и цветочного видения.

Прикосновение “Софи” тлело вместе с огнем в крови, где-то у самого края черноты, напоминая о забавном: она даже застыла ненадолго, перебирая в памяти - да нет, так и есть, это в первый раз, когда кто-то дотронулся, не задавая вопросов, не спрашивая разрешения, не выражая… ничего.
Освежающе, надо сказать.
Заслуживало восхищения, и восхищение крепло.

Что ты такое? Чье ты? Не может же быть, чтобы ничье…
Чтобы создавать видения достовернее, чем иная реальность, и носить маски, живущие своей жизнью, нужен не просто талант, не только умение.
Но чтобы создавать видения, в которые хочется верить даже такой, как она, и маски, с которыми так хорошо сидеть плечом к плечу на траве - это нужно куда больше, больше даже, чем искусство.
Искусство это, впрочем, темное, каким бы светлым ни было закатное золото: видение прекрасно, но потом, как эти капканы (и как грибница за тепличными окнами) прорастает все теми же картинками для-тех-кто-видит.
Вроде слишком острой линии горла в чуть распахнутом воротнике.
Но соль была в том, что хуже оно от этого не становилось.

Перри уклонилась от колючей малиновой ветки и мстительно собрала с нее ягоды - осторожно пересыпать в ладони хозяйки, прежде, чем приступить к забору: тот, в общем-то выглядел пока вполне прилично, не до того состояния, чтобы нужно было уже и старую краску соскребать, хотя кое-где пришлось.
Краска на траву не падала: вспыхивала алыми искрами в воздухе и гасла еще на лету, даже без дыма. Дым оставался исключительно вишневый, когда она, зажав сигарету зубами, сосредоточенно промазывала щели между досками - способность гостьи ни разу не испачкаться выглядела почти мистически. Хуже того, презрев все законы природы и здравого смысла, свежая краска тоже ни разу не попала на цветы и листья.
– Странно, - говорила она, - что в Спрингвейле люди не дерутся за право покрасить тебе ограду, Софи. Не то, чтобы я жаловалась так-то, массовые драки не входили в мои планы, а потом еще опять скажут, что Фатуи во всем виноваты, и даже в том, что забор все-таки покрашен. Но все равно странно.
Солнце касалось верхушек деревьев за лесом. Перри отвела ту самую ветку малины от сохнущих досок подальше, будто вообще не заботясь о колючках, только потом, когда раскрыла ладонь, так же спокойно вытащила несколько из пальцев.
Будто они мешают только тем, что цепляются за все подряд.

– Ну так что, давай посмотрим, что с крыльцом? Пока еще светло, не хочется в полутьме уезжать.
Да, если уж совсем честно, то вообще уезжать не хотелось, она бы еще посмотрела.
Даже не ради загадки. Ради самого видения. Разве так уж плохо очароваться, даже зная, что…
А, неважно.
– ... подержишь вот здесь? Осторожнее только. Не знаю, брала ли я когда-нибудь в руки молоток, если честно.

Отредактировано Arlecchino (2025-06-11 22:52:42)

>>>>>

– По правде? – насмешливо переспросила Перри, забивая последний гвоздь так аккуратно, как это возможно, чтобы не задеть. Здесь нужно было быть очень осторожной: руки ее помнили гладкую твердость чужих ладоней, совсем не таких мягких, как на вид, и, судя по ощущениям, достаточно смертоносных, голова помнить отказывалась.
Так уж мир устроен, если поддаешься видениям, кое-где начинаешь верить против здравого смысла.
Потому что так хочешь. Потому что чувствуешь кожей призрак неслучившегося прикосновения.
Поэтому насмешка в ее голосе не была веселой - она была тяжелой и холодной, направленной куда-то внутрь.

Сказанное после она пропустила мимо ушей, поскольку  момент все еще длился - в сумерках видение вдруг стало таким болезненно реальным, и так неожиданно, что она не успела вовремя сделать то же самое, что делала со своей болью всегда - не успела вдохнуть носом и сказать себе, что это происходит с кем-то другим.
Смешно, но - это что, вот он и есть, тот самый подвох, тот самый внезапный удар, которого стоило ждать?
Если так, то он нанесен не сейчас, а гораздо раньше.

В лице Перри - не в глазах - на секунду мелькнуло что-то почти беспомощное. Для тех-кто-видит, в едва заметном напряжении между белыми бровями. Мелькнуло и пропало.
– Не могу “по правде”, – тяжело обронила она в полутьме, выпрямляясь едва ли в полушаге от Софи, – да и тебе вряд ли понравится.
Тени густели, крались между розовыми кустами, шелестели за кустом малины, выползали посмотреть на нее и корчились так насмешливо, что хотелось не просто закрыть глаза - зажмуриться и сжать виски обеими руками.

Что ты делаешь. Что ты делаешь, прекрати.

– Останусь, потому что ты зовешь. И потому что хочу, - что-то другое говорило за ее шутливо-сердитым тоном, - но если так, разбуди меня пораньше, перед дорогой посмотрю, все ли в порядке у тебя с крышей. Чтобы к осени точно не пришлось…
Скрестила руки на груди:
– Чтобы кто попало не бегал к тебе из деревни дом чинить, им вообще доверять нельзя!
И сама рассмеялась, прикосновением зажигая фонарь над крыльцом: во-первых, пора. Во-вторых, хватит теням безнаказанно плясать перед глазами.
В третьих, хотелось знать, как  видение выглядит в этом свете. Когда пламя на фитиле затанцевало и перестало отсвечивать тем алым, что оставлял неприятные пятна под веками, Перри добавила у самого уха хозяйки, почти касаясь случайного локона:
– По правде мы еще встретимся. Когда-нибудь потом.

Выдох.

– Дров тебе, что ли принести тогда в дом? Давай корзину.

У дровника закурила снова, прислонившись затылком к шершавой стене, пока запах табака медленно запускал пальцы в вечерний воздух, смешиваясь с ветром и ароматами - не только ночных фиалок… сырой земли, грибов, ржавчины. Холодного железа. Разгорающегося огня.

А, тьфу ты, это печь.
Она поймала себя на том, что все это время избегала смотреть на Софи - чтобы иллюзия не дрогнула и не померкла случайно.
Или - случайно - не оказалась реальнее, чем должна.

На пороге Перри замерла с корзиной в руках, не пересекая границу из тени в свет: так и встала в открытых дверях, склонив голову набок:
– Я могу войти?

Отредактировано Arlecchino (2025-06-19 20:20:45)

Она переступила порог, задержав дыхание, как шагают в холодную воду, и на секунду показалась слегка дезориентированной - будто не знала, что делать и куда деваться, выйдя (точнее, войдя?) на свет.

– … ну и как, по-твоему, выглядит настоящий дом?
Черные пальцы на миг остановились, но тут же продолжили свои размеренные движения с мокрым полотном - вверх, вниз, вверх, вниз, вдоль кровоточащих рубцов.
– Так же, как наш. Только без вот этого.
– Нет, глупая! Настоящий дом это как в той книжке про Осень. Я бы такой хотела. Я бы построила дом у леса, и у меня снова была бы своя комната, и был бы целый сад с розами…
– Лежи спокойно, пожалуйста. У тебя нет ни одного целого места на спине.
– Но разговаривать мне это не мешает… Так вот! И я бы вообще жила подальше от людей, и чай пила одна. И завела бы эти вульгарные лоскутные одеяла и жуууткие вязаные салфеточки… Перри?
Тишина.
– … больше не отказывайся, ладно? Она бьет больнее.

Только на секунду, потом выпрямилась, закинула косу за спину и устроилась на софе, скрестив ноги, с видом, таким же довольным и зубоскальным, с каким сюда явилась, когда раскланивалась у калитки. Не потому, что там теплее, а потому что удобнее наблюдать за Софи, перемещающейся по дому.
Тепло она не любила.
– Борщ?! Ты душу мою купить хочешь, что ли? Если еще со сметаной, то продаю, не глядя, – надо полагать, легко торговать тем, чего нет, – Чудовищное коварство, тебе лучше закопать меня в подвале, иначе через пару дней все мои сослуживцы будут стоять на коленях у тебя под окном.

Какое чудесное, основательное… всё. Целая новая жизнь. И ведь наверняка, спроси - найдется очень стройное объяснение тому, что здесь делают и самовар, и борщ, и баня во дворе. Спрашивать она, впрочем, не собиралась, и в том было намерение. Очарованное, чудовище оставалось собой, и ему хотелось слегка потыкать острым когтем. От нечистого восторга, от того, что…
От того, что она тоже испытывала желание. Ту самую жажду обладания, которая включает в себя все возможные желания сразу (и не стоит спрашивать, замешан ли здесь голод, можно получить неожиданный ответ), от которой темнеет в глазах, и которая спокойно переходит в одержимость у тех, кто имеет недостаточно воли.
Воли у Четвертой хватало.
К не её счастью.

Теперь она взгляда с Софи не сводила, и он следовал за каждым ее движением, темный и почти непроницаемый, только что-то тлело на дне, пока Перри веселилась.
– …я, между прочим, когда в первый раз увидела борщ, сказала, что никогда в жизни не стану есть этот свекольный салат в бульоне, – поведала она, умываясь, тем тоном, которым иные рассказывают страшные сказки, –  И где мы теперь? С таким размахом я, надо сказать, еще никогда клятв не нарушала.

Она ненадолго замерла с полотенцем в руках. И правда, мягкое. Пахло так же мягко: чем-то прохладным, неуловимо яблочным и цветочным, но из-под этого, как из-под видения, все так же проглядывало железо. И его хотелось поймать обонянием, как руками, удержать, исследовать. Потрогать. Рассмотреть ближе - вот это все, со слишком острыми углами, которые искусно скрывали мягкие локоны и складки платья, с резко выступающими косточками на запястьях, линией кисти, которую сложно представить у дивной лесной жительницы...
Может, даже препарировать.
Осторожно.
Потому что иначе придется препарировать себя, а это и так уже достаточно больно, примерно, как смотреть на лоскутное одеяло и улыбаться, опуская рукава. Чернота поднималась неумолимо, билась в золотые браслеты, вплавленные под кожу на плечах, будто обладала своей живой волей, надеялась сломать защитные чары.

– Но ты учти, - сказала Перри, возникая за плечом Софи, так близко, что дыхание шевельнуло волосы, - если я тебе отдам душу за борщ, то на пирог у меня ничего уже не останется. Вот прямо не знаю, как быть. Может, тебе помочь на кухне? На кухне я лучше, чем с молотком. Наверное.

Отредактировано Arlecchino (2025-06-20 23:49:22)

– Конечно, удобно. Я и мечтать не смела о таком приеме.

Как у спасения.
Да, пожалуй. Отвлекаясь от видения, она вдруг подумала - после первой пары ложек - что теперь будет сложно.
История - абсолютно правдивая -  короче говоря, состояла в следующем: после того, как Четвертая Предвестница распробовала снежнинскую кухню (после короткой битвы с собой, здравым смыслом, говорящим, что настойка из закисшего хлеба и горячий свекольный салат вкусными быть не могут, и консервативными взглядами на сервировку), она игнорировала старания любого повара, который в ней не понимал. Могла различить несколько рецептов борща в зависимости от области, времени приготовления и настроения того, кто готовил.

Перри и не заметила, как борщ исчез из ее тарелки

Этот был определенно плодом любви. Кулинара к блюду, естественно: кости для бульона заботливо подпекли в духовке, морковку резали как будто бритвой, капусту по сезону молодую томили недолго, чтобы запах не перебил все остальное. Этому борщу можно было хвалебные гимны сочинять, но, что самое важное…
Самое важное было в том, что это - не видение. Здесь вот что угодно могло быть искусно наведенным мороком, иллюзией, красивой декорацией для сцены о девушке, живущей на окраине леса среди цветов и трав, но есть вещи, которые не подделать прежде всего потому, что подделывать их некогда и незачем.
Что бы ни скрывалось за этой маской, его смертоносные руки действительно умели вот это.

Казалось бы, думала Четвертая, куда уже дальше восхищаться.
Дразнит, что ли? Понимает, с чем играет, и рисуется - “все равно не заберешь”?
Да ну, глупости.

Хозяйка, тем временем, будто занавески в окне задернула: видно, испугалась. Маска стала непроницаемой и неживой. Слишком покорной, слишком мягкой, слишком картинкой. Будто добыча взяла вдруг и прикинулась мертвой, надеясь, что хищник потеряет интерес и бросит ее.
И могло бы сработать, но было уже поздно.
Не после этого ужина.

– Что-то ты плохо ешь, хозяйка, - насмешливо сказала Перри, подвигая ей ближе нарезанный хлеб. Хлеб, к слову, тоже… ай, да бездна с ним, если на секунду вернуться к обычному скепсису, который и тут не помогал, то на эту вот секунду казалось, что под всеми слоями интереса и желаний лежит одно, банальное, но очень сильное: похитить (его) и приковать на кухне навечно. Осталось решить, на какой.
Нет, точно не в посольстве, обойдутся. Не заслужили.

Она протянула руку, черную, в странных угловатых линиях, будто забыла снять перчатки - протянула и смахнула крошку хлеба там, где линия губ Софи вдруг становилась слишком жесткой, почти незаметно для тех, кто не имеет привычки смотреть.

– Не беспокойся, – Четвертая говорила негромко, намеренно глядя поверх ее головы, потому что
…смотреть в мои глаза - дурной совет, кто знает, что ты можешь там увидеть?..
– Я уже могу позволить себе не причинять зла тому, кто приютил меня по доброй воле. Я вижу тебя, кем бы ты ни был. Я не буду спрашивать.
Потом, если…
Когда они снова встретятся.

Отредактировано Arlecchino (2025-07-16 16:01:29)