Путь через недра по следам Вестника Бездны, называющего себя Скорбящий Иней, не раз выводил в обширные нерукотворные залы. Ощерившиеся зубами сталактитов и сталагмитов, с выглаженными водой куполами, с оплывшими колоннами, они казались произведением самого первого архитектора; ещё не обременённого рассуждениями об эргономике, удобстве, пропорциях и концепции. Была в них и своя особая красота, завораживающая Кави настолько, что всё время коротких отдыхов он изучал эти постройки, что останутся неизменными многие и многие тысячелетия.
Последняя из пещер распахивалась неожиданно широко. Кави задрал голову, почти уверенный в том, что увидит звёздное небо, хотя воздух здесь не нёс и намёка на свободу. То, что он увидел, заставило его забыть о звёздах.
В вышине, способной уместить пятисотлетнее дерево, отчётливо виднелись прямые очертания человеческих строений. Присмотревшись ещё, Кави споткнулся, не заметив изменившийся уклон тропы, но успел заметить, что башня вырастает из потолка так, будто жители её перемещались по нему как по земле. Поднимаясь, он закашлился, но поспешил дальше, не желая ловить на себе ещё один пробирающий до глубины души взгляд строгого Вестника.
Собственная судьба Кави до сих пор была ему не ясна. Весь его опыт говорил, что встреча с чудовищем Бездны должна окончиться безнадежным сражением: в одиночку, в темноте ничем не лучше самой Бездны (по представлениям человека, никогда не заглядывавшего глубже подземелий дешретских дворцов), противопоставить своё оружие враждебным силам он мог разве что на потеху последним. И даже если он смог бы отбиться, то как найдёт выход из-под земли?
Но размышлял об этом Кави достаточно равнодушно. Он бы хотел любить жизнь так, как знал любовь к жизни. Любить, стремиться к жизни, бороться за жизнь до последнего вздоха.
Кави вздохнул и закашлялся.
Ну да, он будет драться за жизнь. Но почему-то должного трепета это намерение в него не вселяло. Должно было, и Кави обшаривал все уголки души в поисках того огня, что позволит ему хотя бы испугаться, но он поднимался всё выше за Скорбящим Инеем, обходил смердящие опасностью лужи и ободрял Мехрака.
Когда верхушка башни оказалась под ногами, проводник указал Кавеху в сторону и приказал дожидаться там. Памятуя о монстрах Бездны, которых они миновали по дороге сюда, и о неизвестном их количестве дальше, Кави повиновался без мысли бежать, но замер у входа в каменный карман, после простора внешней пещеры казавшийся донельзя тесным.
На соломенных подстилках тут и там лежали хиличурлы. Первая мысль была о том, что амир воинства Бездны не счёл его достойным собственноручной расправы, и отправил на потеху этим существам, без оружия и возможности защититься. Но мысль угасла, не успев вызвать никакого чувства. Хиличурлы остались безучастны к появлению чужака, и Кави приблизился. Они дышали, точно в глубоком сне, но не пошевелились даже когда Кавех снова закашлялся, тяжело и натужно.
Может, и ему стоило разместиться здесь, да забыться? Чудища, которыми пугали детей, выглядели сейчас такими… мирными.
Кави присел у костра и, задумавшись о странных поворотах судьбы, уставился в огонь.

Тепло костра бойко хваталось за руки Кавеха, прогревало до настоящего жара ткань штанов и рубахи, забиралось под кожу, но заледеневшего нутра так и не достигало. Бесчувственность, неподвластная даже страху смерти, поглощала тепло как доисторический лёд Драконьего хребта, не проявляя никаких признаков оттепели.
Может быть, и к лучшему, что он не вынесет застывшее острыми кристаллами разочарование на поверхность, не принесёт его к людям, и друзья никогда не увидят его таким? Не запомнят ничего, кроме его безупречных масок энтузиазма и веселья, его искренних подношений красоты и восхищения. Единственные, кому это когда-то было нужно.
Мрачные мысли ему немного успокоения. Да и кашель отступил, не посмев больше тревожить стоячий воздух пещеры. Не потревожила его и она, собравшаяся из теней и отблесков глубинных руд, двигавшаяся бесшумно как сараб — дрожащий танец иллюзий над раскалёнными песками. Графичный росчерк запястий на темноте платья и мягкий овал лица Кави разглядывал дольше, чем было бы прилично, но сила её юной красоты и царственности поколебала его застывшую душу. Пальцы дрогнули без возможности ухватить образ и отдать его камню, цвету, росчерку чернил. И лишь когда рябь потрясения улеглась, он отвёл нескромный взгляд.
Должно было бы вскочить и по всем правилам поклониться той, кого Скорбящий Иней называл Её Высочеством — он никогда не описывал её, но Кави с первого взгляда понял, что это именно Она, — но принцесса не дала о себе знать у входа, и теперь, когда они уже сидят, суета будет более неприличной, чем честный ответ без церемоний.
— Ничего, владычица изнанки, чей лик затмевает луну троекратно. Огонь обращает в пепел то, до чего доберётся, уравнивает в ценности восточный шёлк и рубище нищего, обрывок базарной обёртки и бесценную рукопись. Всего и остаётся, что безжизненный остывающий прах.
Обёрнутый вовнутрь взгляд архитектора прояснился, добравшись до источенного тревогами и несчастьями фундамента, всё ещё стоявшего на монолите убеждений и веры. Даже если жизнь раз за разом утверждала, что вера его никому не нужна, другого себя Кави не видел.
— Позже, много позже ветер унесёт прах и удобрит почву, на которой прорастут новые поколения. Может быть, их судьба будет подходить ко времени лучше ключа к замку.
Уместно было бы спросить о собственной участи, но Кави понял, что ему не так уж небезразлично знать заранее о себе.
— Что ждёт их? — вместо этого спросил архитектор, взглядом указывая на спящих монстров, таких тихих и мирных во сне. Точно переживший многодневную бурю дом под очистившимся звёздным небом.