Приоткрыв дверь в тёмную комнату, где даже нижнего света или лампы не было включено, Лини вздохнул. Узкий луч света из коридора лишь едва окрасил комнату: пустой стол, убранные полки, застеленная, уже несколько дней как не тронутая кровать. Фремине сидел в углу, подобный большой бесхозной игрушке. Его голова, полностью закрытая шлемом, была наклонена чуть вбок, на лицевой матрице слабо мерцала голубая линия, которая показывала состояние владельца. Неутешительное.

Поджав губы, Лини не стал заходить, оставив брата одного. Он с самого похода в цирк такой, что неудивительно, и способа утешить его сейчас нет. Конечно же Лини уже рассказал, что они спасут детей и уничтожат это страшное место. Конечно же он сказал, что всё будет хорошо, подкрепляя это обещание порцией десерта. Конечно же Фремине кивал в ответ... и продолжал так сидеть. Молча.

Оставалось только вернуться к Линетт и сесть на её кровати , а потом и вовсе лечь, уткнувшись лицом в матрас возле её плеча. Оно ещё не зажило, это уже не говоря о событиях более поздних, и Лини настоял на том, чтобы Линетт валялась в кровати, ела пузыриновые тортики и совсем ни о чём не думала, хотя бы два дня. Сделка с Меропидом состоялась и что-то подсказывало, что без своей ведьмы Себастьян не такой уж и опасный враг, каким всегда казался. Хотелось верить, что дальше будет легче.

И на самом деле это взаправду было чем-то вроде второго дыхания: сев за свой стол и просмотрев записи, Лини вновь ощутил, что у него нет на плечах тяжести и голова не гудит от вороха проблем. Не то чтобы проблем стало меньше, но самое сложное уже... позади. Со вчерашней ночи в это с трудом верилось, но реальность не уставала говорить Лини об этом.

Осталось только разобраться с Себастьяном. Он точно занервничает после того, как люди герцога схватят Жизель, а где эмоции — там и ошибки. И сразу после этого он поймёт, что в цирке тоже для него небезопасно. Надо просто выдохнуть и затаиться в засаде. Последний рывок, и...

Звон колокольчика ударом под дых оборвал все мысли и планы. С отсутствующим выражением лица Лини сначала осознавал, что он слышит, а потом к этой пассивной обработке входящей информации подключился и разум, так с трудом переключаясь с одной задачи на другую. Поняв, наконец, этот сигнал, маэстро крепко зажмурился и со всей силы устало впечатался лбом в свою тетрадь.

Ну конечно. Отец вернулась Домой. Разумеется, он ведь знал, что она на днях должна возвратиться. Конечно Лини знал! Просто забыл. Так бывает, когда вдруг тебя пытается убить поехавшая мошенница-контрабандистка, натравливая на тебя потерявших волю умерших детей из цирка, которых вообще в мире уже существовать не должно. Ах, ну и цирк ещё, кроме Лини и Линетт, никто и не видит... безумные две недели, о которых кому расскажешь — не поверят. Ну, если рассказывать не Отцу, конечно.

Схватившись за голову, точно пытаясь удержать в ней расплёскивающиеся ужасы событий последних дней, Лини сдавленно шикнул и резко отдёрнул правую руку от виска — ожог на ней был ещё свежим и сильно болел. Перебинтованная кисть спрятана в тонкую перчатку, но даже это не было полным спасением от резких движений, что для темпераментного Лини было проблемой. Или спасением, тут как посмотреть — короткая вспышка боли подействовала на него отрезвляюще.

«Ладно, не время. Надо собраться. Отец уже здесь, и она хочет меня видеть», — глубоко вдохнув и выдохнув, Лини поднялся со своего места и медленно отправился, но не в кабинет Арлекино. Он спустился со второго этажа вниз, на кухню. Там уже никого не было, ужин кончился, а для желающих покусочничать в столовой были вазочки с печеньями и прочей ерундой.

Делать кофе для Отца перед докладом стало чем-то вроде традиции, наверное.

С верхней полки шкафа Лини достаёт кофейник. Сейчас ему для этого нужно просто руку вытянуть, а ведь он хорошо помнит время, когда надо было подставить табуретку и изо всех сил тянуться; с каким-то удивлением отмечает, совсем неуместно сейчас, что полки вовсе и не высокие теперь. Да и смолоть порцию кофе — дело всего пары минут, хотя когда-то это по ощущениям длилось часы.

Он щёлкает пальцами, вновь тихо морщась от боли при этом движении, но печка загорается от искры пиро тёплым мягким огнём, и вода в чайнике закипает, пока Лини возится с кофемолкой, а потом распределяет в верхней секции кофейника смолотые зёрна. В нижнюю часть он заливает горячую воду и соединяет части кофейника вместе, устанавливая его на очаг. Маленький трюк, чтобы ускорить приготовление напитка, до которого он додумался не сразу. Но сегодня Лини уже знал, что так вода внутри закипит быстрее, быстрее поднимется к секции с кофе и начнётся заваривание.

«Интересно, а Отец хотя бы разок за сегодня поела?» — на глаза попался плакат о пользе правильного питания. Их Лини лично развесил и, увы, сам не всегда был хорошим примером для младших. Иногда за делами забывал про еду, и ему что-то приносила Линетт прямо в кабинет. Иногда он просто выбирал поспать вместо приёма пищи, но... хотя бы раз в день обязательно надо поесть, даже если ты всесильная Четвёртая Предвестница. Наверняка Лини не мог знать, но предполагал, что Арлекино часто пренебрегала своей человечностью. Не в смысле характера, а потребностей. Люди, даже самые суровые в мире, всё равно чем-то питаются.

И, думая так, дожидаясь приготовления кофе, Лини выудил из шкафа хлеб и быстро сообразил две брускетты из подручных продуктов: масло, помидоры, зелень... ещё осталось немного мармелада, который опустился в вазочке на поднос рядом с едой и чашкой кофе. Вот так хорошо! Просто одну чашку нести было бы как-то грустно.

Достаточно они уже погрустили.

Замерев на пару секунд перед кабинетом, собираясь мыслями и духом, Лини толкнул плечом дверь, проходя внутрь без стука — его уже позвали, незачем просить разрешения войти.

— Добрый вечер, Отец, — с лёгким поклоном её старший сын ставит поднос на стол. Он не торопится говорить, хотя прекрасно знает, с чего начать. Но такие новости лучше после еды, чем до. Мало ли, вдруг Отец подавится от таких сюжетных поворотов? Неловко выйдет.

Отредактировано Lyney (2025-05-15 02:25:21)

Даже не моргнув, когда начались поучительные нотации Отца, Лини лишь подавил рвущийся вздох и посоветовал себе держаться. Всё, началось, прямо с карьера вниз. И, надо сказать, когда Лини прыгал с карьера вниз, а это в его жизни случалось дважды, было не так уж и удушающе неприятно, как сейчас.

А форточку открыть нельзя.

Посему остаётся только молча и без пререканий снять перчатку и сунуть её в карман. Объяснять Арлекино, зачем она была нужна, Лини видел массу причин, но все они были каким-то оправданием, которые Отец не особенно жаловала. Ну да, да, и что, что в перчатке удобнее и меньше болит, правда ведь, что рана сохнуть должна, а не мокнуть. Тут уж не поспоришь. Но ведь и правда так удобнее!..

На ладони осталась чистая белая повязка, под которой была противоожоговая мазь. В целом люди с пиро глазом бога время от времени получают ожоги, это никакая не новость и не проблема. Но Отец очень хорошо умела видеть суть, которая была, увы, не в банальном ожоге.

— Линетт, — негромко отвечает Лини на поставленный вопрос, и в его тоне, сухом и разбитом, уже не скрыть разочарования и дотлевающей злости. На себя, конечно же, ведь его сестра была ранена, это он не уследил. Лини не мог себя за это простить, пускай сам в момент, когда это происходило, был без сознания.

Но ведь мог бы сработать и лучше.

Отец заводилась, и её раздражение — и последующий гнев, разумеется, — Лини был решительно готов принять. Он знал, что заслужил это. Кто же ещё, ведь Линетт и Фремине просто делали, как он говорил. Ох, и много же за этот месяц он наговорил всего такого...

— Это всё относится к вашему поручению выступить в Эпиклезе, — сев возле горящей мягким жёлтым светом лампы, маэстро начал уже подготовленную историю. — Я получил приглашение от леди Фурины лично, и когда театр отреставрируют, мы будем выступать на его открытии.

Это, безусловно, хорошие новости, и показать красивый синий конвертик, подписанный самой госпожой всех вод, было, пожалуй, необычайно изысканным способом покрасоваться перед Отцом. Но Лини не стал и даже не потянулся к внутреннему карману пиджака, где лежало то самое письмо. Потому что не всё так просто, и сейчас задание Арлекино вообще казалось второстепенным пустяком.

За такие мысли, наверное, ещё пару недель назад Лини бы сам себя наказал лишением десерта на три дня. И где он теперь? Впрочем, Лини никогда не ел десерты, отдавая все их сестре, а её наказывать было не за что.

— Но, — кивает маэстро, сразу соглашаясь, что итог истории ничего не стоит без завязки и кульминации, — до того, как мы добились расположения леди Фурины, в город приехал цирк. Он и сейчас здесь, и вы можете туда сходить, Отец. Цирк Тёмного Леса, который своей популярностью отбил всех наших зрителей. И не только наших. Вообще всех зрителей у всех шоу в Фонтейне. Странно, да?

На Арлекино он не смотрел. Только на свою перевязанную руку, которую обжёг в этом цирке. Из-за этого цирка?.. События последних дней были свежи в воспоминаниях, но вместе с тем и болезненны: Лини ещё не до конца пережил и отпустил их, ещё не совсем поверил в то, что это всё-таки закончилось. И всё равно нужно рассказывать.

Его голос не дрожал.

— Вместе с Линетт мы пошли посмотреть, чем этот цирк привлекает людей. Ведь если наши рейтинги упадут, мы не выступим в Эпиклезе... и там мы увидели то, чего никто другой не видит, Отец, — всё-таки порывшись в кармане пиджака, маэстро достаёт фотографию со второго посещения Тёмного Леса, и отдаёт её Арлекино. Там, как она могла видеть, на красивых круглых цветочных качелях сидит Фремине в компании с девочкой лет двенадцати, в воздушном белом платье, похожая на фею. Очень милая фотография, нежная и сказочная, точь-в-точь как Фреми и любит. Ему, безусловно, нравилось это фото, пока он не узнал о его тайной сути.

— Я вижу на этой фотографии Фремине, который сидит на старых деревянных качелях рядом с разложившимся трупом ребёнка. Там, в том цирке, все артисты — такие дети. Мёртвые. И когда мы пришли туда впервые, они попросили меня о помощи, — Лини вернулся к креслу, но не сел, а остался стоять, слепо уставившись в спинку. — Только мы с Линетт их видели и слышали. Я думаю, это из-за крови кэцлайнов, но точно не знаю. Это и не так важно.

Важно было то, что Лини решил помочь этим детям, пускай они были мертвы. Важно было то, что Лини решил не бросать их и отозвался на мольбы о помощи, а не просто сжёг цирк дотла. Важно было то, что за принятое Лини решение расплатились все, а не только он.

— ...и мы проникли в дом к Жизель, где собрали на неё весь компромат. Там и выяснили, что она может управлять детьми из цирка против их воли, когда они на нас напали, — история долгая, полная неприятных подробностей, но все их надо рассказать. Потому что этот рассказ не только о череде мистических ужасов, что им втроём пришлось пережить.

— ...и вот там, когда мы с Фремине взламывали устройство на артерии земли, я и обжёг руку. Но это ерунда. Сразу после мы встретили там же леди Фурину. И, Отец, именно это мне показалось самым странным из всего, — Лини даже замялся. Он знал, что сказать и какими словами, но это звучало так абсурдно и странно, что вслух произносить казалось смущающе и нелепо. Но всё-таки Лини не мерещилось, и подозрения в нём никуда не исчезли после той встречи. Это, при всей странной сюрреалистичности, было слишком странно, чтобы игнорировать.

— Она не видела в цирке ничего необычного. Я сначала подумал, что она пришла, чтобы разобраться в этой аномалии, если уж не помочь циркачам, но... она просто... как будто не замечала ничего. Или делала вид, что не замечает? Я так и не смог понять. Но всё не могу перестать об этом думать: разве же наш архонт настолько бессердечна, чтобы просто закрыть глаза на муки этих детей? Или она тоже не видит? Но как архонт может не заметить такое? Я... сколько ни думаю об этом, никак не могу взять в толк, что же тут смущает сильнее и какой из этого вывод.

Осталось только подвести итоги: компромат на Жизель уже в Меропиде и её арестуют или уже арестовали, Себастьян остался один и скоро будет схвачен в цирке, чтобы ответить за всё, что натворил и с детьми Тёмного Леса, и с детьми Дома Очага.

Морали нет. Выводов тоже. Лини и так знал, что сейчас ему придётся делать: объяснять Арлекино, почему во всех ошибках виноват он, а не Линетт с Фремине. Он ведь поэтому сначала сказал об успехе, сразу, чтобы больше к этому не возвращаться. Зачем, если дело сделано. А вот за всё остальное придётся как следует заплатить.

Комментарий Арлекино о фотографии лёг вторым слоем смущающих мыслей в и без того находящийся в раздрае разум Лини. Ну вот если Отец видит что-то, значит и Фурина, по идее, должна. Даже если «что-то» — это ничего, которое предвестница откладывает на стол так, словно не хочет в этом руки испачкать, сам факт различия показаний на одну и ту же вещь уже очень большая странность. Но, наверное, Лини ещё не дорос такие выводы о богах делать, даже если у него в голове и зудят мысли, словно стая пчёл. Какой с них прок, если они не ведут ни к догадкам, ни тем более к ответам?

Сейчас проще кивнуть на слова Арлекино и не постигать сути архонта своим человеческим разумом. У него ещё куча других задач есть, поважнее и приземлённей, чем это.

— Никакого финала, — Лини покачал головой немного устало. — Я пока не успел закончить эту историю до конца. Жизель арестовали и будут судить, об этом я позаботился, а Себастьян... его ещё нужно поймать. По плану это произойдёт в течение пары дней.

Если Арлекино будет угодно, она вольна план прочитать. Написанный изящным почерком на пяти страницах, где всё расписано до мелочей со всеми возможными вариациями и запасным планом на случай провала третьего запасного плана. Впрочем, Отец может быть занята, и времени на прочтение у неё не будет. А план — он всегда у Лини был. На всё, включая вопросы от Арлекино об оценке собственных действий.

Хотя за мармелад было немного обидно, старался же, готовил.

И Лини действительно не торопится и молчит, пока открывает окно, смотрит из него на сад пару мгновений, поправляет занавески... и вдруг опять думает над вопросом, который уже сотню раз себе задавал и который ему неоднократно задавала сама Арлекино. Он думает над вопросом, на который уже отвечал: год назад, в начале этого года, месяц назад, две недели назад, вчера и сегодня. Каждый раз, собираясь действовать, Лини проводит анализ. Ну. Старается проводить анализ. Иногда сначала разбрасывает по комнате вещи и паникует, но потом обязательно анализ! А в конце непременно спрашивает себя, где было не так и что именно. Всегда пытается понять, как можно лучше, успешней, изящней, хитрее. Всегда хочет быть лучше.

Всегда ошибается?

Делая шаг в сторону от окна и поворачиваясь к Арлекино лицом, Лини сосредоточенно переосмысляет проделанный за две недели путь ещё раз и спешно перепроверяет свою работу над ошибками, в которой оказалось ещё больше ошибок, точно в матрёшке, которую Прекрасная Леди привозила из Снежной как подарок для младших. Мысли спешные, и Лини всё ещё колеблется. Он уже долго молчит и должен что-то ответить, но всё ещё не готов. Он собран, он всё знает, но в то же самое время, как сейчас видит, вообще ничего не знает. Или не знал и узнал сейчас?

Странно понимать вещи в одночасье и просто осознавать их, без возможности сразу принять. А вроде бы всё так просто. А вроде бы и сложно. И, что немаловажно, Лини казалось, его ответ будет звучать очень дерзко, как он не хотел бы. Но не врать же Отцу?.. Смешно. Она всё увидит.

— Я, — вдыхает наконец полной грудью Лини и поднимает на Арлекино спокойный взгляд, — ошибался в том, что очень много думал о своих ошибках в то время, когда надо было действовать. Из-за этого я принимал решения неоптимально. И так волна за волной я сам себе делал хуже. И не только себе, — поджав губы, Лини нахмурился. — И я совсем забыл о том, что ни на сцене, ни в жизни идеально сыграть не получится.

А ведь так хотелось. В итоге что? Сначала сомневался в принятом решении и едва не сдал назад, сам себя увидел малодушным ублюдком и ужаснулся, а потом — бесконечный ужас. А ведь можно было... а нельзя. Задним числом любой умён, Лини. Надо было подумать в моменте.

Но принятое решение не было ошибкой, лишь реализация. Как смог, так помог, дорогие циркачи. Как смог. И эту историю Лини обязательно доведёт до конца.