Genshin Impact: Сказания Тейвата

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Genshin Impact: Сказания Тейвата » Эпизоды настоящего » [21.05.501] Все должны спрятаться


[21.05.501] Все должны спрятаться

Сообщений 1 страница 9 из 9

1

[html]
<!-- Если вы скрываете минипрофиль, то замените первую строчку на <div class="fontepwrapper" style="margin: 20px 116px;"> -->
<div class="fontepwrapper">
  <div class="fontepic"></div>
  <div class="fonteptemp">
    <div class="fonteptitle"><span>Все должны спрятаться</span></div>
    <div class="fontepdate">21 мая, дом Очага</div>
    <div class="fontepdesc">
      <p>К сожалению, Лини не успел завершить все неприятные дела до приезда Отца. К счастью, он успел выполнить приказ. К прискорбию, он недостаточно хорошо подготовился. Но как кстати, что вся эта ужасная ситуация близится к развязке! Главное не потерять дар речи, держа ответ перед королём этого Дома.</p>
    </div>
    <div class="fontepchar">
      <p><a href="https://genshintales.ru/profile.php?id=434" target="_blank">Отец</a>, <a href="https://genshintales.ru/profile.php?id=334" target="_blank">сын</a>
    </div>
    <div class="fontepost"><span class="ostlink" ostitle="Augen auf!"><a href="https://www.youtube.com/watch?v=fuLPJg2gwjQ" target="_blank"></a></span></div>
  </div>
</div>
<style>
  :root {
    /* ССЫЛКА НА КАРТИНКУ */
    --fontepbgp: url("https://i.imgur.com/M7UQmVI.png");
    /* СДВИГ ИЗОБРАЖЕНИЯ ПО ГОРИЗОНТАЛИ И ВЕРТИКАЛИ */
    --fonteppos: 50% 0%;
  }
</style>
<link rel="stylesheet" href="https://forumstatic.ru/files/0014/98/d3/31739.css">
[/html]

Отредактировано Lyney (2025-05-12 19:31:39)

+3

2

Когда она, наконец, добралась Домой, сквозь витражные окна на первом этаже уже падал закатный свет, расчерчивая пол разноцветными бликами поверх плитки. Арлекино бесстрастно поправила манжеты, ступая вперед: дверь закрылась — она, несмотря ни на что, исполнила старый ритуал (который снова зародился среди младших детей усилиями Фольца), шагая только по черным плиткам, пока никто не видит.
Мирная тишина казалась обманчивой.
Запах корицы, тушеных яблок и теплого хлеба витал в воздухе — кухня уже готовила ужин. На втором этаже звенел рояль: кто-то разучивал этюд, сбивался, начинал снова. Из дальнего класса доносился ровный гул голосов — вероятно, там еще шли уроки. Все было так, как должно быть. Так, как она оставила это, уезжая.
Тогда что не так?

Она медленно поднималась по лестнице, пальцы скользили по резным перилам, привычно находя каждую неровность. Кабинет ждал ее на третьем этаже, в самом конце западного крыла — тихий, просторный, с окнами в сад, в отличие от кабинета в посольстве - полный вещей куда более личных, хотя, возможно, это и не было очевидно. Праздному взгляду сложно понять, что делает на подоконнике камень, почему разбросаны по столу перламутровые пластинки и сколько лет недописанному чужой рукой письму.

Там, за тяжелыми шторами, уже прятались сумерки
Но прежде чем войти, Четвертая замерла на пороге, разглядывая другие мелочи, которые тоже сложно заметить праздному взгляду, и которые не имели ничего общего с воспоминаниями. Чуть несимметрично висящий натюрморт, потревоженную чернильницу. Сдвинутое кресло. Она не насторожилась, естественно: попасть сюда мог только Лини, и то, зачем он это делал, повод скорее для любопытства, чем для чего-то еще. Очевидно, что-то произошло. Если при этом ничего не горит (Ария?), не взорвалось (Элер?), никто не задушен со спины (Фольц!), не лежит с простудой, дуэльными ранами (только два месяца назад запретила)  и набором интересных пищевых отравлений (опять эта игра в мадам Тофану, сколько можно), значит, более или менее всё хорошо.
Да, имея дело со своими же воспитанниками, Арлекино приобрела своеобразный взгляд на приоритетные проблемы.
Впрочем, как любой, кто имеет дело с детьми, просто плюс пара поправок на ветер и особые обстоятельства.

Внизу хлопнула дверь. Раздался звонкий смех, тут же приглушенный чьим-то замечанием. Кто-то пробежал по коридору, торопясь успеть до звонка. Мир продолжал жить без нее, и это хорошо.
Она закрыла глаза.
Беспокойство не уходило. Оно висело в воздухе, как предчувствие грозы, как тихий звон стекла, которое вот-вот треснет.

Арлекино вздохнула и наконец переступила порог, тронув колокольчик, извещающий персонал и детей, что она вернулась и готова выслушать. Предпочтительно - старшего сына.
И заодно ждет свой кофе.
Потому что если его не будет, то в мадам Тофану Отец с удовольствием поиграет сама с первым, кого найдет на улице.

Отредактировано Arlecchino (2025-05-13 18:56:48)

+3

3

Приоткрыв дверь в тёмную комнату, где даже нижнего света или лампы не было включено, Лини вздохнул. Узкий луч света из коридора лишь едва окрасил комнату: пустой стол, убранные полки, застеленная, уже несколько дней как не тронутая кровать. Фремине сидел в углу, подобный большой бесхозной игрушке. Его голова, полностью закрытая шлемом, была наклонена чуть вбок, на лицевой матрице слабо мерцала голубая линия, которая показывала состояние владельца. Неутешительное.

Поджав губы, Лини не стал заходить, оставив брата одного. Он с самого похода в цирк такой, что неудивительно, и способа утешить его сейчас нет. Конечно же Лини уже рассказал, что они спасут детей и уничтожат это страшное место. Конечно же он сказал, что всё будет хорошо, подкрепляя это обещание порцией десерта. Конечно же Фремине кивал в ответ... и продолжал так сидеть. Молча.

Оставалось только вернуться к Линетт и сесть на её кровати , а потом и вовсе лечь, уткнувшись лицом в матрас возле её плеча. Оно ещё не зажило, это уже не говоря о событиях более поздних, и Лини настоял на том, чтобы Линетт валялась в кровати, ела пузыриновые тортики и совсем ни о чём не думала, хотя бы два дня. Сделка с Меропидом состоялась и что-то подсказывало, что без своей ведьмы Себастьян не такой уж и опасный враг, каким всегда казался. Хотелось верить, что дальше будет легче.

И на самом деле это взаправду было чем-то вроде второго дыхания: сев за свой стол и просмотрев записи, Лини вновь ощутил, что у него нет на плечах тяжести и голова не гудит от вороха проблем. Не то чтобы проблем стало меньше, но самое сложное уже... позади. Со вчерашней ночи в это с трудом верилось, но реальность не уставала говорить Лини об этом.

Осталось только разобраться с Себастьяном. Он точно занервничает после того, как люди герцога схватят Жизель, а где эмоции — там и ошибки. И сразу после этого он поймёт, что в цирке тоже для него небезопасно. Надо просто выдохнуть и затаиться в засаде. Последний рывок, и...

Звон колокольчика ударом под дых оборвал все мысли и планы. С отсутствующим выражением лица Лини сначала осознавал, что он слышит, а потом к этой пассивной обработке входящей информации подключился и разум, так с трудом переключаясь с одной задачи на другую. Поняв, наконец, этот сигнал, маэстро крепко зажмурился и со всей силы устало впечатался лбом в свою тетрадь.

Ну конечно. Отец вернулась Домой. Разумеется, он ведь знал, что она на днях должна возвратиться. Конечно Лини знал! Просто забыл. Так бывает, когда вдруг тебя пытается убить поехавшая мошенница-контрабандистка, натравливая на тебя потерявших волю умерших детей из цирка, которых вообще в мире уже существовать не должно. Ах, ну и цирк ещё, кроме Лини и Линетт, никто и не видит... безумные две недели, о которых кому расскажешь — не поверят. Ну, если рассказывать не Отцу, конечно.

Схватившись за голову, точно пытаясь удержать в ней расплёскивающиеся ужасы событий последних дней, Лини сдавленно шикнул и резко отдёрнул правую руку от виска — ожог на ней был ещё свежим и сильно болел. Перебинтованная кисть спрятана в тонкую перчатку, но даже это не было полным спасением от резких движений, что для темпераментного Лини было проблемой. Или спасением, тут как посмотреть — короткая вспышка боли подействовала на него отрезвляюще.

«Ладно, не время. Надо собраться. Отец уже здесь, и она хочет меня видеть», — глубоко вдохнув и выдохнув, Лини поднялся со своего места и медленно отправился, но не в кабинет Арлекино. Он спустился со второго этажа вниз, на кухню. Там уже никого не было, ужин кончился, а для желающих покусочничать в столовой были вазочки с печеньями и прочей ерундой.

Делать кофе для Отца перед докладом стало чем-то вроде традиции, наверное.

С верхней полки шкафа Лини достаёт кофейник. Сейчас ему для этого нужно просто руку вытянуть, а ведь он хорошо помнит время, когда надо было подставить табуретку и изо всех сил тянуться; с каким-то удивлением отмечает, совсем неуместно сейчас, что полки вовсе и не высокие теперь. Да и смолоть порцию кофе — дело всего пары минут, хотя когда-то это по ощущениям длилось часы.

Он щёлкает пальцами, вновь тихо морщась от боли при этом движении, но печка загорается от искры пиро тёплым мягким огнём, и вода в чайнике закипает, пока Лини возится с кофемолкой, а потом распределяет в верхней секции кофейника смолотые зёрна. В нижнюю часть он заливает горячую воду и соединяет части кофейника вместе, устанавливая его на очаг. Маленький трюк, чтобы ускорить приготовление напитка, до которого он додумался не сразу. Но сегодня Лини уже знал, что так вода внутри закипит быстрее, быстрее поднимется к секции с кофе и начнётся заваривание.

«Интересно, а Отец хотя бы разок за сегодня поела?» — на глаза попался плакат о пользе правильного питания. Их Лини лично развесил и, увы, сам не всегда был хорошим примером для младших. Иногда за делами забывал про еду, и ему что-то приносила Линетт прямо в кабинет. Иногда он просто выбирал поспать вместо приёма пищи, но... хотя бы раз в день обязательно надо поесть, даже если ты всесильная Четвёртая Предвестница. Наверняка Лини не мог знать, но предполагал, что Арлекино часто пренебрегала своей человечностью. Не в смысле характера, а потребностей. Люди, даже самые суровые в мире, всё равно чем-то питаются.

И, думая так, дожидаясь приготовления кофе, Лини выудил из шкафа хлеб и быстро сообразил две брускетты из подручных продуктов: масло, помидоры, зелень... ещё осталось немного мармелада, который опустился в вазочке на поднос рядом с едой и чашкой кофе. Вот так хорошо! Просто одну чашку нести было бы как-то грустно.

Достаточно они уже погрустили.

Замерев на пару секунд перед кабинетом, собираясь мыслями и духом, Лини толкнул плечом дверь, проходя внутрь без стука — его уже позвали, незачем просить разрешения войти.

— Добрый вечер, Отец, — с лёгким поклоном её старший сын ставит поднос на стол. Он не торопится говорить, хотя прекрасно знает, с чего начать. Но такие новости лучше после еды, чем до. Мало ли, вдруг Отец подавится от таких сюжетных поворотов? Неловко выйдет.

Отредактировано Lyney (2025-05-15 02:25:21)

+3

4

– Это, - сказала Арлекино, глядя, как сын двигается и держит поднос: двумя руками, но весь вес приходится на левую, – смелое утверждение. Но дискуссионное. Спасибо, Лини.
При виде этого восхитительного явления она слегка подняла бровь, но теперь хотя бы было понятно, откуда это неприятное беспокойство, все еще сверлящее между лопаток. Еще не совсем ясность, но близко к тому.

Лини, вероятно, считал себя очень скрытным, вообще непроницаемым для внешнего взгляда, настоящим мастером маскировки ран, неприятностей, личных кризисов и усталости. И еще - очень взрослым. В целом, спорить с этим было бы глупо по множеству причин, иначе пришлось бы подвергать сомнению собственный педагогический успех…

Тем не менее. Надевать маски близнецов учила она. Неважно, что это было, глухая маска Линетт или ворох вечно меняющихся масок Лини, за которыми он все пытался потеряться сам (впрочем, Арлекино была уверена, что это пройдет со временем), они могли быть непроницаемы для кого угодно, но не для нее.
Что-то случилось.
Что-то действительно тяжелое, к сожалению, речь не о дуэлях и игре в Тофану.

– Сними перчатку, – сказала она, постукивая ногтями по тонкому фарфору чашки, - под ней рана будет мокнуть и плохо заживать. Надеюсь, ты обработал ее надлежащим образом.
Чем бы эта рана ни была. Чем бы ни был этот демарш - попыткой сохранить достоинство, или скрыть от нее последствия… чего бы то ни было.
– Кто еще ранен?

Арлекино не спешила делать глоток, хотя скучала по кофе, который варил Лини. У маэстро был талант варить нечестивое зелье, поднимающее мертвых (а если пролить на пол, то еще и тени шарахались), но при этом не делать так, чтобы от его вкуса хотелось вывернуться наизнанку.
Да просто при виде, собственно, маэстро и его сероватого от то ли усталости, то ли каких-то внутренних переживаний, лица…

Она привычно потерла двумя пальцами между бровей, чувствуя, что неудержимо начинает раздражаться: что бы дальше ни рассказал старший сын, не изменит того, что на свое порицание он уже заработал прямо с первых минут присутствия в кабинете. От этого в темных углах немедленно зашептало: тени, чуя ее настроение, подбирались ближе.
– Садись.
Арлекино кивнула в сторону кресла напротив ее стола. Спрашивать, все ли живы, она сочла излишним: самонадеянность сына просто не могла дойти до того, чтобы не сообщить ей о подобном.
А в том, что она имеет дело сейчас (для начала) именно с самонадеянностью, у Слуги сомнений не было. Вообще, глядя на заботливо приготовленную руками (возможно, одной) сына брускетту, она мельком подумала, что Фонтейн, конечно, возвел искусство рисоваться в абсолют: закуска, имеющая состав рыбацкого бутерброда, выглядит и подается здесь так, что за одну попытку сравнить какой-нибудь чувствительный ресторатор может попытаться совершить убийство. И если в этом конкретном случае речь идет о заботе (что она очень ценила), то в целом эта фонтейнская чушь была очень мила до тех пор, пока не заставляла скрывать раны под кожаными - о, во имя Царицы... - перчатками и какие-то явные трудности за…
Жжение у самого плеча заставило ее прекратить препарировать собственное раздражение и упереться обычно бесстрастным взглядом в Лини. Снова.
– Я тебя слушаю.

+2

5

Даже не моргнув, когда начались поучительные нотации Отца, Лини лишь подавил рвущийся вздох и посоветовал себе держаться. Всё, началось, прямо с карьера вниз. И, надо сказать, когда Лини прыгал с карьера вниз, а это в его жизни случалось дважды, было не так уж и удушающе неприятно, как сейчас.

А форточку открыть нельзя.

Посему остаётся только молча и без пререканий снять перчатку и сунуть её в карман. Объяснять Арлекино, зачем она была нужна, Лини видел массу причин, но все они были каким-то оправданием, которые Отец не особенно жаловала. Ну да, да, и что, что в перчатке удобнее и меньше болит, правда ведь, что рана сохнуть должна, а не мокнуть. Тут уж не поспоришь. Но ведь и правда так удобнее!..

На ладони осталась чистая белая повязка, под которой была противоожоговая мазь. В целом люди с пиро глазом бога время от времени получают ожоги, это никакая не новость и не проблема. Но Отец очень хорошо умела видеть суть, которая была, увы, не в банальном ожоге.

— Линетт, — негромко отвечает Лини на поставленный вопрос, и в его тоне, сухом и разбитом, уже не скрыть разочарования и дотлевающей злости. На себя, конечно же, ведь его сестра была ранена, это он не уследил. Лини не мог себя за это простить, пускай сам в момент, когда это происходило, был без сознания.

Но ведь мог бы сработать и лучше.

Отец заводилась, и её раздражение — и последующий гнев, разумеется, — Лини был решительно готов принять. Он знал, что заслужил это. Кто же ещё, ведь Линетт и Фремине просто делали, как он говорил. Ох, и много же за этот месяц он наговорил всего такого...

— Это всё относится к вашему поручению выступить в Эпиклезе, — сев возле горящей мягким жёлтым светом лампы, маэстро начал уже подготовленную историю. — Я получил приглашение от леди Фурины лично, и когда театр отреставрируют, мы будем выступать на его открытии.

Это, безусловно, хорошие новости, и показать красивый синий конвертик, подписанный самой госпожой всех вод, было, пожалуй, необычайно изысканным способом покрасоваться перед Отцом. Но Лини не стал и даже не потянулся к внутреннему карману пиджака, где лежало то самое письмо. Потому что не всё так просто, и сейчас задание Арлекино вообще казалось второстепенным пустяком.

За такие мысли, наверное, ещё пару недель назад Лини бы сам себя наказал лишением десерта на три дня. И где он теперь? Впрочем, Лини никогда не ел десерты, отдавая все их сестре, а её наказывать было не за что.

— Но, — кивает маэстро, сразу соглашаясь, что итог истории ничего не стоит без завязки и кульминации, — до того, как мы добились расположения леди Фурины, в город приехал цирк. Он и сейчас здесь, и вы можете туда сходить, Отец. Цирк Тёмного Леса, который своей популярностью отбил всех наших зрителей. И не только наших. Вообще всех зрителей у всех шоу в Фонтейне. Странно, да?

На Арлекино он не смотрел. Только на свою перевязанную руку, которую обжёг в этом цирке. Из-за этого цирка?.. События последних дней были свежи в воспоминаниях, но вместе с тем и болезненны: Лини ещё не до конца пережил и отпустил их, ещё не совсем поверил в то, что это всё-таки закончилось. И всё равно нужно рассказывать.

Его голос не дрожал.

— Вместе с Линетт мы пошли посмотреть, чем этот цирк привлекает людей. Ведь если наши рейтинги упадут, мы не выступим в Эпиклезе... и там мы увидели то, чего никто другой не видит, Отец, — всё-таки порывшись в кармане пиджака, маэстро достаёт фотографию со второго посещения Тёмного Леса, и отдаёт её Арлекино. Там, как она могла видеть, на красивых круглых цветочных качелях сидит Фремине в компании с девочкой лет двенадцати, в воздушном белом платье, похожая на фею. Очень милая фотография, нежная и сказочная, точь-в-точь как Фреми и любит. Ему, безусловно, нравилось это фото, пока он не узнал о его тайной сути.

— Я вижу на этой фотографии Фремине, который сидит на старых деревянных качелях рядом с разложившимся трупом ребёнка. Там, в том цирке, все артисты — такие дети. Мёртвые. И когда мы пришли туда впервые, они попросили меня о помощи, — Лини вернулся к креслу, но не сел, а остался стоять, слепо уставившись в спинку. — Только мы с Линетт их видели и слышали. Я думаю, это из-за крови кэцлайнов, но точно не знаю. Это и не так важно.

Важно было то, что Лини решил помочь этим детям, пускай они были мертвы. Важно было то, что Лини решил не бросать их и отозвался на мольбы о помощи, а не просто сжёг цирк дотла. Важно было то, что за принятое Лини решение расплатились все, а не только он.

— ...и мы проникли в дом к Жизель, где собрали на неё весь компромат. Там и выяснили, что она может управлять детьми из цирка против их воли, когда они на нас напали, — история долгая, полная неприятных подробностей, но все их надо рассказать. Потому что этот рассказ не только о череде мистических ужасов, что им втроём пришлось пережить.

— ...и вот там, когда мы с Фремине взламывали устройство на артерии земли, я и обжёг руку. Но это ерунда. Сразу после мы встретили там же леди Фурину. И, Отец, именно это мне показалось самым странным из всего, — Лини даже замялся. Он знал, что сказать и какими словами, но это звучало так абсурдно и странно, что вслух произносить казалось смущающе и нелепо. Но всё-таки Лини не мерещилось, и подозрения в нём никуда не исчезли после той встречи. Это, при всей странной сюрреалистичности, было слишком странно, чтобы игнорировать.

— Она не видела в цирке ничего необычного. Я сначала подумал, что она пришла, чтобы разобраться в этой аномалии, если уж не помочь циркачам, но... она просто... как будто не замечала ничего. Или делала вид, что не замечает? Я так и не смог понять. Но всё не могу перестать об этом думать: разве же наш архонт настолько бессердечна, чтобы просто закрыть глаза на муки этих детей? Или она тоже не видит? Но как архонт может не заметить такое? Я... сколько ни думаю об этом, никак не могу взять в толк, что же тут смущает сильнее и какой из этого вывод.

Осталось только подвести итоги: компромат на Жизель уже в Меропиде и её арестуют или уже арестовали, Себастьян остался один и скоро будет схвачен в цирке, чтобы ответить за всё, что натворил и с детьми Тёмного Леса, и с детьми Дома Очага.

Морали нет. Выводов тоже. Лини и так знал, что сейчас ему придётся делать: объяснять Арлекино, почему во всех ошибках виноват он, а не Линетт с Фремине. Он ведь поэтому сначала сказал об успехе, сразу, чтобы больше к этому не возвращаться. Зачем, если дело сделано. А вот за всё остальное придётся как следует заплатить.

+2

6

“Линетт”.
Быстрая дробь остро заточенных ногтей по столешнице последовала за этим - одной короткой сухой трелью. Арлекино слушала сына с лицом, как обычно, выражающим самое внимательное в мире ничего: впрочем, когда его это обманывало? Лини обладал поразительным чутьем на ее настроение, почти чудесным и иногда отчетливо беспокоящим - учитывая, что остальным этого умения не досталось.

И не менее поразительным талантом неверно толковать все, что почувствовал.

В целом, ее не должно было это беспокоить, но почему-то все равно неприятно зудело где-то под ребрами, добавляя неповторимую нотку абсурда всей этой сцене.
Четвертая слушала. Одобрительно кивнула в ответ на “получил приглашение от леди Фурины лично”, уже понимая градус всего, что будет дальше, потому что если бы этот успех был окончательным, маэстро умело вынес бы его в конец представления.
Градус…
Соответствовал.

– Я здесь не вижу вообще ничего, если тебе интересно.

Она покрутила в руках то, что Лини называл фотографией. Она бы характеризовала это как “клочок невыносимой мерзости”, который переливался всеми цветами гниения и вызывал желание немедленно сжечь, а потом помыть руки. Может быть, помыть еще несколько раз. Мертвую девочку она там не видела. Фремине, впрочем, тоже.
Вообще ничего, кроме дрянной круговерти нечестивых оттенков, которую так и хотелось залить смертельно-алым и отправить в очистительное небытие прямо сейчас.
Отложила на стол, по правую руку, и взялась, наконец, за кофе, слегка приподняв бровь на словах “наш архонт”.

– Боги - своеобразные существа, Лини, а судить об их поступках, исходя из человеческой морали - фундаментальная ошибка, - отвлеченно заметила она, погружаясь в собственные мысли. Несмотря на то, что это было правдой, слишком уж хорошо принесенные сыном известия ложились на ее собственные подозрения, которым до сих пор и обоснования-то не было, кроме нескольких личных впечатлений и суждений, составленных буквально из них же. Пару десятков лет назад она сказала бы, что “ощущение” - не аргумент ни для чего, но время шло, и с ним выяснилось, что это неправда.
И аргумент, и сигнал, и повод.
Главное, умело применить.

– В любом случае, это очень важно, и я это обдумаю. Спасибо, - теперь следовало вернуться к истории с цирком. Сын нервничал, как всегда, когда считал, что совершил ошибку, и сейчас Четвертой было очень интересно, что во всем этом он, собственно, считает этой самой ошибкой (если только не пытается что-то скрыть, но непохоже на это), – что касается остального. Расскажи, как ты закончил эту историю? Каков ее финал?

“Ты” звучало просто и понятно, Линетт и Фремине здесь не упоминались вовсе. По причине, которую он тоже знал и наверняка собирался отстаивать перед Отцом, но Отец, в свою очередь, не собиралась доставлять ему удовольствие побыть героическим защитником обиженных и наказанных. Потому что это и в самом деле так, если кто-то и был виноват, то только Лини. Как старший брат. Как тот, кто решает за остальных.
Правда, у них сейчас фундаментально расходились представления о том, в чем и насколько он “виноват”, и это как раз следовало прояснить.

– Заодно, оглянувшись на всю эту историю, скажи мне, где и в чем ты ошибся. Что ты сделал неправильно, – она потянулась к портсигару, – …кроме того, что принес мне этот жуткий мармелад, конечно. И окно открой, в саду чудесно пахнет...
Пауза.
– ...пока что. Я слушаю. Не торопись.

Отредактировано Arlecchino (2025-05-30 18:05:36)

+2

7

Комментарий Арлекино о фотографии лёг вторым слоем смущающих мыслей в и без того находящийся в раздрае разум Лини. Ну вот если Отец видит что-то, значит и Фурина, по идее, должна. Даже если «что-то» — это ничего, которое предвестница откладывает на стол так, словно не хочет в этом руки испачкать, сам факт различия показаний на одну и ту же вещь уже очень большая странность. Но, наверное, Лини ещё не дорос такие выводы о богах делать, даже если у него в голове и зудят мысли, словно стая пчёл. Какой с них прок, если они не ведут ни к догадкам, ни тем более к ответам?

Сейчас проще кивнуть на слова Арлекино и не постигать сути архонта своим человеческим разумом. У него ещё куча других задач есть, поважнее и приземлённей, чем это.

— Никакого финала, — Лини покачал головой немного устало. — Я пока не успел закончить эту историю до конца. Жизель арестовали и будут судить, об этом я позаботился, а Себастьян... его ещё нужно поймать. По плану это произойдёт в течение пары дней.

Если Арлекино будет угодно, она вольна план прочитать. Написанный изящным почерком на пяти страницах, где всё расписано до мелочей со всеми возможными вариациями и запасным планом на случай провала третьего запасного плана. Впрочем, Отец может быть занята, и времени на прочтение у неё не будет. А план — он всегда у Лини был. На всё, включая вопросы от Арлекино об оценке собственных действий.

Хотя за мармелад было немного обидно, старался же, готовил.

И Лини действительно не торопится и молчит, пока открывает окно, смотрит из него на сад пару мгновений, поправляет занавески... и вдруг опять думает над вопросом, который уже сотню раз себе задавал и который ему неоднократно задавала сама Арлекино. Он думает над вопросом, на который уже отвечал: год назад, в начале этого года, месяц назад, две недели назад, вчера и сегодня. Каждый раз, собираясь действовать, Лини проводит анализ. Ну. Старается проводить анализ. Иногда сначала разбрасывает по комнате вещи и паникует, но потом обязательно анализ! А в конце непременно спрашивает себя, где было не так и что именно. Всегда пытается понять, как можно лучше, успешней, изящней, хитрее. Всегда хочет быть лучше.

Всегда ошибается?

Делая шаг в сторону от окна и поворачиваясь к Арлекино лицом, Лини сосредоточенно переосмысляет проделанный за две недели путь ещё раз и спешно перепроверяет свою работу над ошибками, в которой оказалось ещё больше ошибок, точно в матрёшке, которую Прекрасная Леди привозила из Снежной как подарок для младших. Мысли спешные, и Лини всё ещё колеблется. Он уже долго молчит и должен что-то ответить, но всё ещё не готов. Он собран, он всё знает, но в то же самое время, как сейчас видит, вообще ничего не знает. Или не знал и узнал сейчас?

Странно понимать вещи в одночасье и просто осознавать их, без возможности сразу принять. А вроде бы всё так просто. А вроде бы и сложно. И, что немаловажно, Лини казалось, его ответ будет звучать очень дерзко, как он не хотел бы. Но не врать же Отцу?.. Смешно. Она всё увидит.

— Я, — вдыхает наконец полной грудью Лини и поднимает на Арлекино спокойный взгляд, — ошибался в том, что очень много думал о своих ошибках в то время, когда надо было действовать. Из-за этого я принимал решения неоптимально. И так волна за волной я сам себе делал хуже. И не только себе, — поджав губы, Лини нахмурился. — И я совсем забыл о том, что ни на сцене, ни в жизни идеально сыграть не получится.

А ведь так хотелось. В итоге что? Сначала сомневался в принятом решении и едва не сдал назад, сам себя увидел малодушным ублюдком и ужаснулся, а потом — бесконечный ужас. А ведь можно было... а нельзя. Задним числом любой умён, Лини. Надо было подумать в моменте.

Но принятое решение не было ошибкой, лишь реализация. Как смог, так помог, дорогие циркачи. Как смог. И эту историю Лини обязательно доведёт до конца.

+2

8

Она, естественно, не проявляла никаких признаков нетерпения, ожидая ответа - молча курила, откинувшись на спинку своего кресла, допила кофе (в отличие от мармелада, совершенно восхитительный), и никаких особенных надежд не питала.
Поскольку сына знала хорошо, может быть, даже лучше, чем он сам.
…и, в целом, ее прогноз оказался верным, как и ожидалось.
Четвертая дослушала эту во всех отношениях печальную покаянную речь, частью сознания размышляя совсем о другом: умение и привычка, приобретенные в условиях, когда не было ни времени, ни возможности расположить дела в порядке очереди, оно же слегка проклятие, поскольку мысли о Фурине и ее (божественной ли?) природе вполне можно было отложить на хотя бы чуть позже. Неважно, что она сейчас говорила об этом сыну, чтобы обозначить границы его компетенции, важно, чем это являлось на самом деле.
Так, впрочем, не сейчас.

– Не угадал, – отстраненно обронила она, выдыхая дым в сторону окна. На протяжении его короткой речи Арлекино приходилось напоминать себе, что злиться бессмысленно, особенно на плоды собственного воспитания, но, во имя Царицы, в его годы пора научиться делать выводы самостоятельно.
Впору проводить работу над собственными ошибками.
– У меня нет времени позволить тебе гадать дальше, - она встала, стряхивая пепел - серые хлопья вспыхивали над полом, превращаясь в алые искры и пропадали, не достигая паркета, – послушай меня внимательно, потому что второй раз я не стану это повторять. Ошибки в процессе проведения миссии совершенно нормальны. Когда ты простой агент, результат - вот, что важно. И этого я всегда требовала от вас, не больше и не меньше. Если ты добился нужного результата, всё, что пошло не так в процессе - остается на твоей собственной совести. Так что… ты прав, конечно, но это все еще остается между тобой и твоей самооценкой, Лини. Настоящая ошибка - которую я прощу тебе только один раз - состоит в другом.
У окна, на четвертом шаге, она повернулась, указывая в кресло.
Не то, что перед столом.
То, в котором до этого сидела сама:
– Сядь. Вон туда.

Арлекино продолжает, не глядя, исполнил ли он приказ. Она стоит лицом к раскрытому окну, глядя в сад, полный сгустившихся теней, вдыхает попеременно дым и воздух, в котором смешались запахи моря и садовой лаванды. И немного - смирения, достаточно вспомнить, какой была сама.

– Настоящая ошибка в том, что ты забыл, кто ты. Потому что ты, Лини, не простой агент. Ты - старший брат. Ты собирался защищать передо мной Линетт и Фремине -  даже не отрицай - так вот, зря. Они ни в чем не виноваты. Ты отвечаешь за них, таков твой долг. Однако, у тебя, кроме обязанностей, есть привилегии… и обязанность этими привилегиями воспользоваться. Заметь, не право. Обязанность. Потому что ты несешь ответственность за жизни тех, кто работает под твоим началом. И действуя, как простой агент, ты добровольно отвергаешь полномочия, которые могли бы сделать все это проще и безопаснее. Я не спрашиваю, почему ты не написал мне. Почему изначально не связался с сенешалями. Почему не поддержал операцию силами полевых агентов. Не сообщил Герунту в посольство. Я не спрашиваю, потому что мне не интересно, и это уже неважно. Важно, что ты пренебрег этими возможностями и подверг большей опасности не только себя, но и Линетт, и Фремине. Ты очень хороший агент, Лини. Лучший. Только… мне ты нужен не в этом качестве. А как старший сын ты сейчас полностью провалился.

+2

9

Усилием воли удаётся не выдать своего удивления. «Не угадал?» Но ради всего святого, Лини и не пытался угадывать! Он искренне, честно работал: над собой, над заданием, над своими планами и подготовкой. Где же здесь вообще место простому угадыванию? Даже в фокусах никогда и ничего на авось не делается, хотя бы и кажется, что это всё магия и пассы руками...

Но поперёк слов Отца говорить не надлежало, и Лини просто сглатывает всё, что закипало внутри, опять обжигаясь о то, что не оправдал ожиданий, которые на него возложили. И замирая, когда тихие слова Арлекино оксюмороном прогремели, словно установка, имитирующая рёв грома на сцене.

Она велела ему сесть за свой рабочий стол.

Можно соврать, что сидеть за этим столом не доводилось. Но сейчас в этом не было нужды, и врать себе смысла не было: Лини уже сидел там, причём совсем недавно. Но это совсем не то же самое, и чувствовалось не так. В тот раз маэстро был словно маленький ребёнок, который потихоньку хочет умыкнуть с кухни печенье и сам заранее стыдится своего поступка, всё-таки его совершая. А тут...

Не сразу сдвинувшись с места, едва в силах вдохнуть, Лини на плохо гнущихся ногах подходит к столу предвестницы и медленно, не касаясь его, обходит вокруг, подбираясь к креслу. Колеблется секунду, глядя на обивку, а потом поднимает руку и отодвигает за спинку, морщась от боли: схватился правой рукой и потревожил ожог.

Это должно было отрезвить мысли, но не помогло.

Всё так же едва дыша, Лини сел за стол Арлекино и, переборов себя, поднял на неё взгляд. Несмотря на то, что совсем скис и притих, Лини не ютился на кресле, как потерянный котёнок, не зажимался и не пытался казаться меньше, забиваясь в угол. Просто сидел настолько свободно, насколько мог себе позволить в такой ситуации. Затаившись, чуть напряжённо, с вниманием того, кто вынужден обороняться. Но без страха.

Он сам себе удивился, когда понял это.

И выдохнул, как будто вытаскивая из себя чужой нож, когда Отец начала объяснять, где же всё-таки было не так. И, разумеется, она была права. К сожалению, она была права. К несчастью для Лини, в её словах не было ни единого намёка на то, что она нечестно пытается его утопить в ожиданиях и претензиях.

Это просто факты, которые били больнее всего.

Всё ещё глядя вперёд, на Отца, в то же самое время Лини ничего не видел. Ни её, ни комнату, ни этот стол с бумагами и пустой уже чашкой. Только голос в ушах звенел, и накручивал на себя, словно сахарная вата на деревянную палочку, мысли одну за одной. Старший брат? Да, это он. Он уже и сам должен был смириться и признать это, раз уж больше не тайна. И делать больше.

Даже несмотря на то, что сенешали смотрят на Лини свысока. Он ведь не глава Дома, а просто один из воспитанников, зачем расценивать его приказы как именно что приказы, а не забавную просьбу? Сто раз уже проходили, это и местных касалось, и тех институтских гарнизонов... и Лини выдыхает через рот прерывисто, смаргивая какой-то безумный морок, но не в силах стряхнуть с плеч этот провал. Он не материальный, какой могла бы быть рана, и нельзя зажать её ладонью, пускай и хочется — он не позволяет себе закрыться ни руками, ни каким-либо другим жестом от Арлекино.

Думает только о том, что при малейшей проблеме бежать жаловаться ей или Герунту малодушно, тупо, по-детски, жалко. Что мог бы и сам. И, в принципе, смог даже, но какой ценой? Стоило того, Лини?

И он не может ответить, даже себе. Даже на её месте. Почему... он вообще на её месте сейчас?

Когда-то Лини терзался мыслями о том, что он недостаточно хорш сидеть в кабинете Отца Дома. Думал о том, что не достоин этого места и того доверия, тех надежд, что на него возлагают. Потом Лини считал, что просто плохо старается и надо делать лучше, больше. Потом он очень устал и вообще перестал думать о чём-либо, просто желая сохранить в тайне сам факт, что Арлекино имеет на него какие-то планы. Это не решало ни единой проблемы Лини, но так ему было спокойнее.

Теперь уже поздно.

И, сидя за этим столом, слыша всю эту болезненную речь, полную жестокой правды, Лини остался один на один с пониманием, что всё это время он ужасно плохо понимал, кто он такой. Ещё хуже, чем казалось до этого, и смысл не в том, какой Лини настоящий, а какой был выдуман секунду назад. Дело было в том, что Лини не очень понимал свои лимиты, всё думая о себе, как о котёнке, которому не хватает сил, чтобы запрыгнуть с пола на подоконник.

Пора уже вырастать.

Кивнув в знак согласия — провалился, ещё как, и оправданий этому нет, — Лини и не подумал о том, чтобы что-то сказать. Что, помилуйте, тут скажешь? Уж точно не перед Арлекино прощения просить. И, хотя Лини ещё, безусловно, работать и работать, в том числе над собой, куда как правильнее будет заняться делами. Исправить прошлое уже нельзя, но есть и будущее, к которому он может и должен готовиться. Есть Фремине и Линетт, перед которыми он извиниться обязан.

— Я... мне жаль, — что разочаровал. В основном, себя. Но Лини не торопится говорить всё, что осело на душе. Слова не идут, ему хотелось бы действия, но смятённый разум — плохой советчик для маэстро сейчас. Он как-то совсем автоматически берёт из пачки бумаг на столе те, что относятся к делу о Жизель и Себастьяне. Забирает себе, хотя сейчас даже не в состоянии прочесть ни строчки, пускай содержание документов знает едва не наизусть.

— Теперь... я начинаю понимать, о чём вы, Отец, — обычно Лини говорил в таких случаях нечто вроде «я стану лучше», но не в этот раз. Он не мог стать лучше, пока не разберётся с тем, что это вообще значит. Как знать, может на этом поприще он уже достиг своего предела и нужно изменить подход? Ещё о стольком нужно поразмыслить.

+2


Вы здесь » Genshin Impact: Сказания Тейвата » Эпизоды настоящего » [21.05.501] Все должны спрятаться


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно