Даже не моргнув, когда начались поучительные нотации Отца, Лини лишь подавил рвущийся вздох и посоветовал себе держаться. Всё, началось, прямо с карьера вниз. И, надо сказать, когда Лини прыгал с карьера вниз, а это в его жизни случалось дважды, было не так уж и удушающе неприятно, как сейчас.
А форточку открыть нельзя.
Посему остаётся только молча и без пререканий снять перчатку и сунуть её в карман. Объяснять Арлекино, зачем она была нужна, Лини видел массу причин, но все они были каким-то оправданием, которые Отец не особенно жаловала. Ну да, да, и что, что в перчатке удобнее и меньше болит, правда ведь, что рана сохнуть должна, а не мокнуть. Тут уж не поспоришь. Но ведь и правда так удобнее!..
На ладони осталась чистая белая повязка, под которой была противоожоговая мазь. В целом люди с пиро глазом бога время от времени получают ожоги, это никакая не новость и не проблема. Но Отец очень хорошо умела видеть суть, которая была, увы, не в банальном ожоге.
— Линетт, — негромко отвечает Лини на поставленный вопрос, и в его тоне, сухом и разбитом, уже не скрыть разочарования и дотлевающей злости. На себя, конечно же, ведь его сестра была ранена, это он не уследил. Лини не мог себя за это простить, пускай сам в момент, когда это происходило, был без сознания.
Но ведь мог бы сработать и лучше.
Отец заводилась, и её раздражение — и последующий гнев, разумеется, — Лини был решительно готов принять. Он знал, что заслужил это. Кто же ещё, ведь Линетт и Фремине просто делали, как он говорил. Ох, и много же за этот месяц он наговорил всего такого...
— Это всё относится к вашему поручению выступить в Эпиклезе, — сев возле горящей мягким жёлтым светом лампы, маэстро начал уже подготовленную историю. — Я получил приглашение от леди Фурины лично, и когда театр отреставрируют, мы будем выступать на его открытии.
Это, безусловно, хорошие новости, и показать красивый синий конвертик, подписанный самой госпожой всех вод, было, пожалуй, необычайно изысканным способом покрасоваться перед Отцом. Но Лини не стал и даже не потянулся к внутреннему карману пиджака, где лежало то самое письмо. Потому что не всё так просто, и сейчас задание Арлекино вообще казалось второстепенным пустяком.
За такие мысли, наверное, ещё пару недель назад Лини бы сам себя наказал лишением десерта на три дня. И где он теперь? Впрочем, Лини никогда не ел десерты, отдавая все их сестре, а её наказывать было не за что.
— Но, — кивает маэстро, сразу соглашаясь, что итог истории ничего не стоит без завязки и кульминации, — до того, как мы добились расположения леди Фурины, в город приехал цирк. Он и сейчас здесь, и вы можете туда сходить, Отец. Цирк Тёмного Леса, который своей популярностью отбил всех наших зрителей. И не только наших. Вообще всех зрителей у всех шоу в Фонтейне. Странно, да?
На Арлекино он не смотрел. Только на свою перевязанную руку, которую обжёг в этом цирке. Из-за этого цирка?.. События последних дней были свежи в воспоминаниях, но вместе с тем и болезненны: Лини ещё не до конца пережил и отпустил их, ещё не совсем поверил в то, что это всё-таки закончилось. И всё равно нужно рассказывать.
Его голос не дрожал.
— Вместе с Линетт мы пошли посмотреть, чем этот цирк привлекает людей. Ведь если наши рейтинги упадут, мы не выступим в Эпиклезе... и там мы увидели то, чего никто другой не видит, Отец, — всё-таки порывшись в кармане пиджака, маэстро достаёт фотографию со второго посещения Тёмного Леса, и отдаёт её Арлекино. Там, как она могла видеть, на красивых круглых цветочных качелях сидит Фремине в компании с девочкой лет двенадцати, в воздушном белом платье, похожая на фею. Очень милая фотография, нежная и сказочная, точь-в-точь как Фреми и любит. Ему, безусловно, нравилось это фото, пока он не узнал о его тайной сути.
— Я вижу на этой фотографии Фремине, который сидит на старых деревянных качелях рядом с разложившимся трупом ребёнка. Там, в том цирке, все артисты — такие дети. Мёртвые. И когда мы пришли туда впервые, они попросили меня о помощи, — Лини вернулся к креслу, но не сел, а остался стоять, слепо уставившись в спинку. — Только мы с Линетт их видели и слышали. Я думаю, это из-за крови кэцлайнов, но точно не знаю. Это и не так важно.
Важно было то, что Лини решил помочь этим детям, пускай они были мертвы. Важно было то, что Лини решил не бросать их и отозвался на мольбы о помощи, а не просто сжёг цирк дотла. Важно было то, что за принятое Лини решение расплатились все, а не только он.
— ...и мы проникли в дом к Жизель, где собрали на неё весь компромат. Там и выяснили, что она может управлять детьми из цирка против их воли, когда они на нас напали, — история долгая, полная неприятных подробностей, но все их надо рассказать. Потому что этот рассказ не только о череде мистических ужасов, что им втроём пришлось пережить.
— ...и вот там, когда мы с Фремине взламывали устройство на артерии земли, я и обжёг руку. Но это ерунда. Сразу после мы встретили там же леди Фурину. И, Отец, именно это мне показалось самым странным из всего, — Лини даже замялся. Он знал, что сказать и какими словами, но это звучало так абсурдно и странно, что вслух произносить казалось смущающе и нелепо. Но всё-таки Лини не мерещилось, и подозрения в нём никуда не исчезли после той встречи. Это, при всей странной сюрреалистичности, было слишком странно, чтобы игнорировать.
— Она не видела в цирке ничего необычного. Я сначала подумал, что она пришла, чтобы разобраться в этой аномалии, если уж не помочь циркачам, но... она просто... как будто не замечала ничего. Или делала вид, что не замечает? Я так и не смог понять. Но всё не могу перестать об этом думать: разве же наш архонт настолько бессердечна, чтобы просто закрыть глаза на муки этих детей? Или она тоже не видит? Но как архонт может не заметить такое? Я... сколько ни думаю об этом, никак не могу взять в толк, что же тут смущает сильнее и какой из этого вывод.
Осталось только подвести итоги: компромат на Жизель уже в Меропиде и её арестуют или уже арестовали, Себастьян остался один и скоро будет схвачен в цирке, чтобы ответить за всё, что натворил и с детьми Тёмного Леса, и с детьми Дома Очага.
Морали нет. Выводов тоже. Лини и так знал, что сейчас ему придётся делать: объяснять Арлекино, почему во всех ошибках виноват он, а не Линетт с Фремине. Он ведь поэтому сначала сказал об успехе, сразу, чтобы больше к этому не возвращаться. Зачем, если дело сделано. А вот за всё остальное придётся как следует заплатить.