Сердобольный ветер садов Разан сочувственно пошевелил зеленью вокруг приунывшего студента, а потом для верности вздохнул совершенно по-человечески. И ещё раз, с тихим кряхтением первого за долгое время движения.
— Прости, братец, я не хочу тебя напугать. Но будет ещё более неловко, если ты хотел поведать что-то воде, а тут я уши грею.
Мягкий голос ветра без насмешки выражал обеспокоенность. Да и сам он вскоре показал голову справа от каменного сиденья лавочки. Вполне человеческую голову с россыпью золотистых волос, кое-как собранных в небрежную косу, рубиново-красными глазами и приязненной улыбкой.
Ветки кустарника, тесно обнимающего беседку, Кави шевелил нарочно, чтобы дать о себе знать, но не был уверен, что струи фонтана не заглушат его, и потому решил показаться.
Теперь, рассмотрев младшекурсника снизу вверх до самых ушек, архитектор примирительно показал раскрытую ладонь, из-за чего чуть не потерял равновесие, сдул с носа выбившуюся прядку и приставший к ней листок, и посмотрел на младшего чуть более пристально.
— Если обещаешь, что передашь тайну лишь достойному преемнику, лезь сюда.
И Кави исчез, оставив младшему пространство и тишину для решения что ему сейчас нужнее: одиночество для грусти или тайна за зелёной завесой.
Архитектор был почти уверен, что младшекурсник пойдёт своей дорогой, поэтому когда тот показал свою настороженную мордочку по эту сторону кустов, картина ему предстала мирно-рабочая. Изгиб террасы здесь образовал узкий кармашек, с одной стороны укрытый зелёной оградой, а с другой — корой вековечного Древа и балюстрадой висячего яруса. Можно было бы сказать, что всё пространство покрыто травой, если бы сейчас оно не было наполовину покрыто листами бумаги, заботливо прижатыми от разлетания где чернильницей, где книгой, где беретом с серебряной бляхой Кшахревара, а где и просто подходящим камнем. Над упорядоченным хаосом царил старший студент с планшетом на сложенных бабочкой коленках, небрежно выводящий на бумаге столбец цифр.
Впрочем, стоило лисо-пареньку появиться, писчие принадлежности он тут же оставил и, улыбаясь радостно, точно младший очень его обрадовал, принялся собирать часть листов в одну стопку, чтобы освободить достаточно места для второго обитателя тайного закутка.
— Отсюда лучший вид на луга Вишудхи. Наверху ему мешает крона Священного Древа, а здесь всё как на ладони, хоть тки ковёр глазам на радость. И тихо большую часть дня, никто не хлопает книжкой всякий раз, когда самая робкая из мыслей показывается на свет сознания. Зови меня Кави, юный искатель мудрости.
Вплетя представление в речь той же нитью без зазора, Кави из своей позы умудрился изобразить подобие поклона с рукой у сердца. Небрежность его при этом не была снисходительностью к младшему, в большей степени это было панибратством партнёра по таинству.
Таинство искать уединение в переполненной молодостью и любопытством Академии — материя сложная, объединяющая не хуже фундаментальных вопросов натурфилософии. Кави хотел верить, что перед ним один из таких искателей.

Пока младший осваивал незнакомое пространство, Кави успел выписать столбик расчётов до конца и до середины провести кончиком пера с самой верхушки, проверяя себя, пока всё построение не выветрилось из головы с разговором о красотах любимого края. Потому он приподнял палец, указывая Тигнари подождать ответа, а заодно ненамеренно позволяя полюбоваться на широкий браслет с выбитыми созвездиями южного неба. Недолго, студент Амурты вряд ли смог бы назвать все семь без дополнительных занятий на Ртавахисте; уже через минуту Кави удовлетворённо кивнул сам себе и забросил планшет к остальным бумагам.
— Мы же товарищи по учёбе, изумрудный принц лесов Тигнари, оставь своё «вы» для кого-нибудь солидного, кому оно по мерке. На мне оно будет болтаться как халат достопочтенного господина Хирзада, да не оскудеет его стол, — и Кави посмеялся, представив себя в три оборота замотанным в чужое платье, а потом потянулся за одним из дальних листов бумаги. — Вот, посмотри. Это дельта реки Сумеру и Порт Ормос. Настанет лето, и мы поедем туда, чтобы спроектировать расширение и модернизацию порта, чтобы торговцы и рыбаки не мешали друг другу, а путешественников встречали не только остов древнего дерева, но и человеческие условия. Только прежде, чем мы увидим его по-настоящему, немало работы можно сделать здесь, а к морю привезти уже не голый энтузиазм, а более или менее подходящие возможности. Видишь?
Кави протянул Тигнари схематическое отображение расколотого рекой пня в окружении структурированного хаоса цифр под скупыми пометками. «Монштадтская бригантина 34м», «глубина свай ~», «камень», «дерево», «грузы | пассажиры | промысел | инфраструктура» несколько быстрых рисунков с кораблём, арбоы, погрузочным устройством, домом. Сразу за одним листом последовала карта дельты с протянутой в море рукой, держащей на ладони порт-ормосский маяк, россыпью домов на берегу и нарисованными поверх областями застройки на склонах с предполагаемой численностью поселенцев несомненно должного вырасти города.
— Чем больше сделаем здесь, тем вероятнее на месте поймём, что на самом деле будем делать. Ни одна спонтанная идея не приходит на пустое место.
Закончив объяснение так, Кави со сладким хрустом потянулся, закинув руки за голову, вздрогнул, поёрзал на месте, уставившись в пространство. Запустил руку под себя и вытянул лепесток Акаши.
— А я всё думал, отчего нога так затекает, — снова посмеялся архитектор и небрежно забросил так и не включенный терминал в кучу к своим вещам. Ноги пришлось распрямлять с полным страданий лицом человека, атакованного муравейником, но свобода вытянуться того стоила. — Ну как? Ослабли ли узлы на твоей шёлковой душе, принц лесов?
Натянутый как жила на домре младший и правда перестал нервно прядать ушами. То торчащие двумя сторожевыми башенками над макушкой, теперь они разошлись чуть в стороны, придав Тигнари вид донельзя милый.
Но вдруг волнение его не просто из-за вдруг оказавшейся слишком низкой оценки или несданного вовремя реферата?