Холод страха подкрадывается из теней. Фремине инстинктивно делает шаг осторожнее, аккуратнее — куртка, не раз подлатанная, будто должна вписывать его в эти стены, эти трубы. Он часть Флев Сандра буквально. И его не слышно. Почти не видно. Беспокойный страх нарастает, хочется сорваться в бег, но вместо этого неловко спотыкается, едва не падая, и идет уже скорее по инерции. Пока не останавливается.

Ладони сжали куртку у воротника. Лучше бы это были... да что угодно было бы лучше, кажется. Фремине упер глаза себе под ноги, особо уже не осматриваясь. Присутствие Отца сковывало движения, перехватывало дыхание.
Как?.. Он же выбрался совсем тихо, и причина у него была приличная. Он часто спускался и во Флев Сандр, и к выводящим трубам — много где можно было найти детали, которые еще можно использовать. Послушать слухи, понаблюдать за людьми. Это полезная вылазка.
Дыхание сбилось. Этого почти никогда не происходило, но держать ритм, вдыхая ровно над водой, было сильной привычкой. Его глаза не видели. Рука едва-едва потянулась за спину, но не нашла там ни баллона, ни шлема. Идущий рядом Пер, бесстрашный герой морей, просто исчез. Ни следа пингвина. Только темнота и одиночество перед глазами Отца. Все мысли только о том, где же Фреми допустил ошибку, как навлек подозрение и чем привлек внимание.
Она уже доказала, что сравнивать с Директором их было бессмысленно — изменения Дому и семье пошли только на пользу. Но Фремине не мог так просто от всего этого избавиться, смотря и следя осторожно. Прибавилось вокруг и детей, не заставших старые порядки. Не знавших о настоящем выпускном экзамене, о жестоких подготовках, ни о чем из этого. Даже то, как свой глаз Бога Фреми получил, не рассказывает. А вдруг всё равно накажут? Страх зажал в своих тисках и не отпускал.

Рука Отца в полумраке теней видна совершенно отчетливо. Фремине смотрит на неё — чужого взгляда он избегает. Осторожно протягивает собственную ладонь, едва дрожащую, касаясь. Руки мальчика сейчас ощутимо подрагивали и были холодными.
- Я уже бывал в этих коллекторах, — голос совсем тихий, будто вот-вот совсем сотрется и исчезнет. — Вы не должны себя утруждать.
То, что Отец ступает по проржавевшему металлу и сырому кирпичу, не добавляло Фремине радости. Присутствие в подобном месте не добавляет статусности, а еще кто-нибудь, даже сам Фреми, может случайно запачкать ей костюм.
Но он сжал руку Отца крепко. Крепче, чем предполагал, ведь в этом месте, в темноте и среди сырости, только она была для него не отголоском прошлого, не призраком, а настоящей и существующей. Реальной.
Почему-то казалось, что Отец прекрасно знает дорогу, которой они шли. В голове роились и спорили между собой разные мысли, но в присутствии взрослого они почти шептали, боясь говорить громче. Мало ли — и берет не спасет от того, как громко можно думать.

Когда на противоположной стороне, через переброшенный настилочный мост, появилось что-то похожее на дома больше, чем сколоченные из сырого дерева коробки, Фремине дальше не пошел. Собственные ноги стали будто тяжелыми, когда он чуть не споткнулся, замер и понял, что не дышит. Следующий вдох дался с усилием.
Конечно, там жили люди. Соседние помещения точно были обжитыми, но их крайний дом (можно ли назвать его так?) выглядел еще меньше, чем Фреми запомнил. Возможно, оттого, что стал выше по сравнению с пятилетним собой. И он не знал, чего ждал от потемневших заколоченных окон: света внутри? Или глухой темноты, как сейчас? Время было еще ранее. Вечер, ближе к ночи, да, но еще было рано. В его памяти мама возвращалась гораздо позднее и всегда находила силу на улыбку.
- Еще рано, — едва шепчет, но и шаг ближе боится сделать.