Сколько бы веков не минуло с тех пор, как горные цветы скрылись под слоем снега и льда, драконий хребет неизменно оставался недружелюбным к путникам, которые решились ступить на его склоны. Барбатос любил наблюдать за ним издалека, ведь над величественной белой вершиной ветра частенько причудливым образом закручивали облака, но редко посещал это место лично, ведь ещё помнил, как кровь и пепел стекали по белоснежному снегу пять сотен лет назад. Венти не сожалел о произошедшем. В тот день они сделали то, что должны были сделать, поставив жизни людей выше, чем жизнь дракона, но это совсем не значило, что он ни о чём не печалился. Владыка ветров не любил сражаться, и жизнь отнимать тоже не любил. Это противоречило и его личным принципам, и принципам свободы, которой он покровительствовал. Люди привыкли воспринимать свободу как что-то безусловно хорошее, светлое и чистое, но правда была в том, что разум в равной степени волен поддаваться как внутреннему свету, так и внутренней тьме. Истинная свобода кроется в возможности совершать выбор, и этот выбор не обязательно должен быть одобряем обществом. Барбатос лишил злого дракона его свободы ради того, чтобы её обрели люди, и для смертных в этом не было ничего плохого, ведь собственная свобода имеет больше ценности, чем свобода чудовища. Владыке ветров столь простые толкования были недоступны, и смерть Дурина, каким бы ужасающим созданием он не был, останется в его личной истории как трагедия, которую они не сумели предотвратить.

Встреча с Итером заставила Барбатоса снова прожить тот день: вспомнить чудовищный рёв, скрежет когтей о камни, налитые кровью и злобой глаза… Сможет ли этот малыш, воспитываемый путешественником, избежать судьбы своего предшественника? С фотографий на Венти смотрел обычный человеческий ребёнок, и не было в нём ничего, что напоминало бы ужас, с которым Мондштадт столкнулся несколько столетий назад, но владыка ветров понимал — нельзя обманываться. Каким бы очаровательным не был этот малыш, как бы он не походил на других детей, он не был человеком и никогда им не станет. Рано или поздно ему придётся узнать о том, что произошло в прошлом, рано или поздно ему придётся прийти сюда и увидеть останки того, кто так и не смог найти своё место в этом сложном мире. Воспитывать Мефистофеля как человека, в надежде избежать повторения этой трагедии, будет ошибкой, ведь обречёт его на вечный и безрезультатный поиск себя. Он — дракон, и никакими иллюзиями и поддельными человеческими обличиями его природу невозможно изменить, а значит... однажды им придётся поговорить о том, что случилось на этих чарующих снежных склонах и посмотреть в глаза тому, кого этот мир отказался принять.

Стоя в тёплой пещере под гигантскими рёбрами, Барбатос молча слушал, как билось сердце, отчаянно цепляющееся за жизнь уже несколько сотен лет. Сменилось уже множнство поколений людей, и столько событий отгремело в семи королевствах, а оно продолжало сражаться. Вздохнув, Венти осторожно коснулся торчавших из снега костей. Битва с Дуриным была тяжёлой и жестокой, оставившей множество ран, что продолжают напоминать о себе и сегодня, но владыка ветров никогда не испытывал ненависти к тому, кто обрёл на склонах хребта свой последний покой. Он уже не сможет подарить этой несчастной душе другую судьбу, но, возможно, опираясь на опыт прошлого, сможет спасти другую. Новости, которые Итер ему сегодня поведал, вызывали в душе архонта самые разные эмоции, и не все из них были однозначно хорошими, но… Венти был рад, что путешественник обратился именно к нему.

Барбатос и сам не заметил, как засиделся в пещере, собирая собственные мысли во что-то цельное под ритмичный стук огромного сердца. На драконий хребет он пришёл совсем не в поисках душевного покоя — здесь он его никогда не чувствовал. Венти отчаянно хотел видеть того, кто приложил ко всему происходящему руку, причём в самом прямом смысле этого слова. Итер поведал ему многое о том, как Мефистофель живёт сейчас, но его рождения коснулся очень кратко, и это было совсем не удивительно. Во всех этих экспериментах Альбедо наверняка можно трижды заблудиться, и лучше чем сам алхимик, о происходящем архонту не скажет никто. Вздохнув, Венти прикрыл глаза. Лицо его было умиротворённым, и в позе напряжение не считывалось, но владыка ветров искренне не понимал, почему, зная о событиях прошлого, от него скрыли столь важные сведения. Альбедо давно уже не чужой в Мондштадте, и Барбатос никогда не стоял у него на пути… Какими же могут быть причины его молчания?