С каждым шагом по обратному пути напряжение в спине Тигнари оседало, как утренняя роса — холодная, ощутимая, но терпимая. Он чувствовал отголоски ярости в мышцах, остатки гнева и боли. Но теперь всё это отступило — не исчезло, но спряталось под кожу. Время было не на чувства, а на долг.

Рана шла с ними недолго.

Он не спорил. Видел, как она покачнулась, как пальцы сжались на рукояти топора, как исчезла твёрдость из её походки. Упрямство по-прежнему держалось, но тело уже сдавало. И сама Рана это знала.

— Переведи дух. Мы вернёмся. — Тигнари был краток, и голос его звучал уже мягче.

Они оставили Рану у каменного уступа, где воздух уже очистился, а мох был ещё сухим. Он аккуратно устроил девушку у стены, проверил пульс, дыхание, реакции. Всё было в пределах нормы — но он чувствовал, насколько близка она к изнеможению.

⁂

Путь обратно к деревне был несложным, но каждый шаг казался слишком долгим. Дети, хоть и держались, были на пределе. Иотам почти не шёл — его пришлось нести. Девочка, сжавшись в комочек, шла рядом, не задавая вопросов. Только один:

— А Рана вернётся?

— Обязательно, — отозвался Тигнари, не давая ни тени сомнения в голосе.

Наёмников и фатуи сопроводили к точке встречи с патрульными. Пришёл Тиржан — старший рейнджер восточной линии, хмурый, как всегда, с потрёпанной кожаной бронёй, на которой мхом затянулся старый порез. Он ничего не спросил. Только кивнул, глянув на пленных.

— Отправим в Храм Молчания. Матры уже в курсе.

Дети были переданы родителям. Остальное могло подождать. Нет — должно было.

⁂

Дорога назад в пещеру далась легче — не телу, а разуму. Внутреннее напряжение вытягивало вперёд: Тигнари чувствовал, что что-то не так. Слишком много времени прошло. Рана не догнала.

— Она бы уже вышла, — тихо сказал он Итэру у входа. — Это… плохо.

Они не бежали, но шли быстро. Воздух внутри изменился. Становился плотнее, вязким, как прежде — только теперь не от спор. Что-то иное витало в каменных залах.

Они нашли её там, где оставили.

Рана сидела, опустив голову на грудь. Без сознания. Тело — неподвижно. Но не в этом была проблема. Между ней и миром теперь простирался полупрозрачный барьер: магический, сферический, мягкий на ощупь, но непроницаемый. Ни дендро, ни трилакшана — что-то чужое, хоть и столь похожее.

Тигнари бросился вперёд — и отскочил, будто врезался в поверхность воды.

— Рана?! — Уши прижались, голос дрогнул. — Она дышит… но это не она сделала.

Он опустился перед сферой, приложил ладони к её поверхности. Магия внутри пульсировала — не злобно, но поглощающе. Не защита — удержание. И энергия была чужой. Он знал дендро, чувствовал Авидью. Это… было чем-то третьим.

— Это не похоже на спонтанную реакцию Зоны, — произнёс он глухо. — Кто-то вмешался. Что-то… запечатало её внутри.

Внутри всё сжималось, как перед бурей.

Они думали, что всё самое опасное позади.

Но это только начиналось.

Он не находил себе места с первой же секунды, как только коснулся ладонями магического барьера. Тепло — да. Реакции — никакой. Ни резонанса, ни отклика. Ни Дендро, ни архонтового дыхания. Сфера была здесь — зримая, ощутимая, но при этом совершенно инертная. Будто существовала вне магической природы этого мира. Ни одно из его знаний не откликнулось. Ни один рефлекс не дал ответа.

Тигнари склонился ближе, вглядываясь сквозь полупрозрачную пелену. Рана сидела внутри, тихо, опустив голову, без малейшего движения. Он различал дыхание — поверхностное, неравномерное. Но даже оно казалось чужим, неестественным. Лицо побледнело, черты заострились. Словно её тело истончалось изнутри, теряло форму, словно тень стирала границы привычного.

Он осторожно приложил ладонь к энергетической оболочке и пропустил через неё мягкий импульс собственной силы — не агрессию, не взлом, а прикосновение, напоминание. Он знал, как работает поле в ответ — любой живой отклик возвращался легким колебанием, дрожью, пульсацией.

Здесь — ничего.

Импульс исчез, будто утонул в вязкой, безответной пустоте.

— Рана… — произнёс он негромко, больше для себя, чем в надежде на ответ.

Но тишина купола осталась безупречной. Давящей. Уверенной в своём равнодушии.

Тигнари напрягся. Его уши дёрнулись, хвост остановился в полудвижении, будто прирос к воздуху.

И в этот момент — как разрез по этой абсолютной тишине — он услышал голос.

Но не изнутри сферы. Не из воздуха.

От Итэра.

Тот шагнул в сторону и вдруг начал говорить — не с ним. Не с Раной. Даже не с собой. Его взгляд был направлен в сторону мха, наводнённого спорами, где не было ничего, кроме камня, влаги и тени. Он говорил спокойно. Внятно. С явным ощущением, что его слышат. Словно за мхом кто-то прятался.

Тигнари обернулся, всмотрелся в то же место. Его рука медленно потянулась за пояс — инстинкт. Но он не выхватил оружие. Встал рядом, и на границе между научной методичностью и интуитивным недоверием спросил:

— …Ты с кем сейчас разговариваешь?

Итэр не ответил. Не потому что проигнорировал — просто он был поглощён чем-то другим. Кем-то, кого видел только он.

Лис напрягся ещё сильнее. Он начал анализировать: речь чёткая, дыхание ровное, кожа не испарина, зрачки не расширены, голос не спутан. Это не бред, не последствия стресса или споров. Это... диалог.

Но с кем?

Он медленно сделал шаг вперёд, пристально вглядываясь в пространство, в которое был устремлён взгляд Путешественника. И снова — ничего. Ни всплеска энергии, ни вспышки ауры, ни сдвига плотности воздуха. Тишина. Абсолютная. Он даже вдохнул глубже — в поисках запаха. Но в пещере стоял только знакомый аромат плесени, старого мха и металла снаряжения.

— Здесь никого нет, — наконец выдохнул он. Тихо, глухо, почти механически. Не как возражение. Как факт.

Он отступил на шаг, глядя не в ту пустоту, куда был устремлён взгляд Итэра, а на самого Итэра. Изучал. Впервые за долгое время он чувствовал, как его собственное восприятие оказывается… недостаточным.

Он не чувствовал ничего. Ни угрозы. Ни присутствия. Ни лжи.
Но всё происходящее казалось ему слишком реальным, чтобы быть фантазией, и слишком странным, чтобы укладываться в его знания.

Он сжал пальцы — уже не на луке, а просто на ремне через плечо. Это движение помогало сосредоточиться.

Его природа требовала объяснений. А объяснений не было.

Он чувствовал себя выброшенным за пределы разговора, который происходит буквально перед ним.

Без доступа.

И это пугало его не как бойца.
Как учёного.
Как того, кто всегда видит глубже.

Но теперь — не видел вообще.

Он ещё не успел отойти от странной пустоты, в которой оказался — от чувства, что разговор идёт мимо него, сквозь него, через мир, которого он не знает, — как пространство вдруг сдвинулось.

Не воздух. Не свет. Само восприятие.

Взгляд Итэра сместился — не вверх, не вбок, а куда-то внутрь, туда, где, по всем законам природы, никого не должно было быть. А затем в этом «никого» что-то… стало проявляться.

Сначала он подумал, что его зрение дало сбой. Миг, искажение, световая аберрация. Но нет. Линии, очертания, цвет, пульсация — всё складывалось в фигуру. Маленькую. Странную. Цветущую. Похожую на гриб. Или цветок. Или… и то, и другое. И ещё что-то.

Он отшатнулся — не резко, но заметно. Уши дёрнулись, распахнулись. Хвост вздрогнул у самого основания.

Он видел её. Существующее. Настоящее. Осязаемое.

Арана.

Он замер, вцепившись пальцами в край ремня на плече, будто именно это могло дать ему опору.

«Нет. Нет. Это не… этого не может быть. Это…»

Рассказ Коллеи.

Коллеи, засыпающая у костра, с полузадранным пледом и бормочущая во сне имена, выдуманные, как он думал.
Рассказ детей деревни, когда они сбивались в кучку, строили шалаш и шептались, как однажды видели…
Легенды. Сказки. Притчи.

Он всегда слушал их терпеливо, с доброй насмешкой.
Он никогда не перечёркивал — но и не верил.

Он — учёный. Рейнджер.
Он знал, как звучит магия. Как чувствуется энергия.
Он не верил в духов леса. Он верил в причины, в факты, в опыт.

И всё это рушилось прямо перед ним.

Он сглотнул, не отводя взгляда. Его голос, когда он заговорил, прозвучал тише, чем обычно:

— …Они… существуют…

Он не спросил. Он признал.
Потому что спорить с тем, что стояло перед ним, означало бы отказаться от правды.

Он медленно перевёл взгляд на Итэра. В его лице не было ни гнева, ни укора — только неукротимое внутреннее движение. Рациональность боролась с фактами, и, как всегда, проигрывала правде.

— Ты давно… знал? — спросил он. Вопрос был простым. Почти детским.

Он чувствовал, как внутри него что-то поворачивается. Пластами. Сдвигается целый слой мира, как при землетрясении — тихо, не ломая, но изменяя навсегда. И, может быть, он ещё будет смеяться над собой за то, как отреагировал. Но не сейчас.

Он не мог оторвать взгляда.

Аранара — крошечное существо, существующее вне всех его знаний, вне систем, вне классификаций. Легенды, слухи, деревенские сказки... Всё это вдруг встало перед ним в виде вполне зримой, говорящей — и даже светящейся — фигуры, беззлобной, улыбчивой, почти нелепой.

Но она была реальной.

Тигнари стоял неподвижно, сохраняя видимость полного контроля. Но внутри его сознание щёлкало, как механизм с накрученными шестерёнками: ни одно объяснение не вставало на место. Ни одна магическая формула не укладывала происходящее в знакомую схему.

Он чувствовал, как уши по привычке прижались, а хвост напрягся, едва заметно колеблясь — ни от страха, ни от агрессии, а от напряжённого сосредоточения.

Он делал то, что всегда делал в ситуации неопределённости: наблюдал. Пока Паймон задавала вопросы, пока Итэр уточнял, пока аранара объясняла, он впитывал каждое слово, каждую интонацию. Он запоминал. Он собирал картину.

«Заражение. Корни. Гибель плодов. Сумасшествие. Увядание…»

На этом слове его брови чуть дёрнулись. Он замер, взгляд ушёл в сторону — на Рану, всё ещё заточённую в куполе.

— Это всё звенья одной цепи… — проговорил он почти шёпотом, себе под нос. — Зоны Увядания, плесенники, потеря разума... теперь ещё эта Марана.

И что бы это ни было — оно глубже, чем он думал.

Он снова посмотрел на аранару. Говорящее растение? Метафора? Сгусток древней энергии? Он не знал. И, возможно, не должен был знать. Не сейчас. Сейчас был только один вопрос, важнее всех остальных.

Он сделал шаг вперёд. Ровно. Не приближаясь слишком близко — из уважения. Не потому что верил в сказки, а потому что видел результат.

— Мне нужно знать точно, — произнёс он медленно, чётко, с тем спокойствием, которым только и можно скрыть волнение. — Если мы принесём эту Биджу… если найдём её, принесём сюда — мы действительно сможем спасти Рану?

Он знал, что звучит... необычно. Как будто перепрыгнул через себя. Он, Тигнари, задаёт вопрос лесной фее, надеясь на конкретный ответ. Но он смотрел прямо. Он уже не цеплялся за объяснения. Он цеплялся за шанс.

— Сколько у нас есть времени? — добавил он. — Что будет, если мы не успеем?

Он не стал спрашивать, что такое Биджа. Или где именно эта Варанара. Он услышал: путь, вода, музыка, ритм. Он запомнил. Обработал. Сложил в себе, как всегда.

Но всё же замер на секунду, когда в воздухе вспыхнула пыльца, и звуки слов аранары растворились в её свете.

«Ритм Великого Сна…»

Даже не песня — ритм, глубинная структура, будто сама ткань сновидений. Лес, уходящий в собственную память, зовущий в неё других.

Он выдохнул.

— Песня… — тихо повторил он. — Ладно. Значит, будем петь.

Пусть и сквозь зубы.