Подводная крепость Меропид уже давно стала местом, где Барон Флорентин Жозеф-Люсьен де ла Тремулль, будучи невольным узником своего обаяния, краж и многочисленных махинаций, мог в полной мере проявить свое врождённое чувство стиля и возвышенного аристократизма. Это удивительное сочетание противоречило атмосфере тюрьмы, напоминающей промышленный лабиринт. Никто из заключённых или надзирателей не мог понять, как ему это удавалось, но даже суровые стены подводной крепости не смогли подавить его бескомпромиссное стремление к элегантности.

Соблюдение манер стало для Флорентина делом чести. За утренним скудным завтраком в столовой он аккуратно пользовался тонкой бумажной салфеткой, словно это было подарочное льняное полотно с его монограммой. В редкие минуты покоя он умудрялся приводить в порядок волосы с помощью зеркальца, выточенного из днища металлической кружки, словно готовясь к выходу на светский раут. Его манера держаться, сдержанная улыбка и лёгкий поклон головы даже в ответ на грубые слова создавали образ человека, который подчеркивал своё превосходство даже в таких обстоятельствах.

Однако настоящая магия Флорентина раскрывалась не в столовой и не в его камерной обители, а на промышленных уровнях, где заключённые, как каторжные муравьи, трудились над бесконечными лентами, трубами и шестернями. Там, среди грохота машин и ржавчины на стальных стенах, он преображался.

Сегодняшнее утро началось, как обычно, с рутины переклички и погон. Флорентин неспешно направлялся к производственному цеху. Его пиджак, идеально отглаженный и аккуратно сложенный, остался в камере, а белую рубашку, будто специально подогнанную по фигуре, он снял у самого входа в цех и повесил на ржавый крюк. Оказавшись в рабочей майке, подчёркивающей его плечи и выправку, он собрал волосы в низкий пучок — настоящий атрибут трудяги, а развёрнутое полотенце небрежно обвивало его шею. Некоторые из новичков пытались скрыть смешки, увидев столь необычное преображение барона, но те, кто здесь дольше, знали: на производстве капитан де ла Тремулль действовал как мастер своего дела — громко, чётко, без лишней мишуры, и всегда с железной хваткой.

Вскоре воздух в цеху наполнился привычным хаосом: гудели генераторы, свистели клапаны, а по полу разливались оранжевые отблески сварочных искр. Флорентин стоял у рабочей ленты, держа в правой руке массивный разводной ключ. Его голос был громоподобен, как будто он снова стоял на борту дирижабля, обдаваемый ветром высоты.

— Hein?! Месьё, вы что, в руке отвёртку держите или трость для прогулки? Покрепче за инструмент, иначе эту грязную машину в жизни не починим! — выкрикнул он, поспешно поправляя махину обсуждаемой конструкции. Он обернулся чуть резковато, но всё же успел стереть пот со лба движением, равным по элегантности жестам театрального актёра.

Где-то вскрикнул один из механизмов, и, принюхавшись, барон утвердительно моргнул, словно слышал запах чего-то знакомого. Смещение клапана могло пустить поток пара прямо в лицо, и, вполне в своем репертуаре, он поднял ключ, указующий вперёд, словно звезда.

— Умоляю, Жак! Не хватало нам ещё ожога поближе к обеду. Вентиль на семь градусов влево — и быстро. Allez!

Работа постепенно становилась всё более напряжённой. В какой-то момент он ловко закинул полотенце через плечо, сделал несколько шагов вдоль линии и остановился у самого подающего клапана, который дразнил своим перманентным дребезжанием.

— Боже мой, даже трубы здесь, кажется, заключённые. Они так же жалобно скрипят, бедняжки, — пробормотал Флорентин, с силой вращая колесо у механизма. Заметив нерешительность одного из рабочих, он махнул рукой: — Ты что, всё ещё бормочешь во сне? Хватай обжим и сними уже эту прокладку, пока она совсем не ушла в трубы.

Однако между этими вспышками делового азарта в его взгляде порой мелькала искорка мальчишеского озорства. Размахивая ключом, словно шпагой, он мог позволить себе крепкое, но витиеватое выражение, адресованное особенно медлительным коллегам. Его лицо, блестящее от пота, оставалось удивительно лучезарным, и ни одна гримаса на нём не казалась грубой. Упрямая улыбка и демонстративная лёгкость в трудном деле превращали рутину в спектакль, где он был капитаном корабля, ведущим свой экипаж сквозь бурю очередного рабочего дня.

Внезапно в цехе раздался сильный грохот — что-то пошло не так. Флорентин, который до этого момента с большим энтузиазмом занимался своими делами, поспешил к источнику шума. То, что он увидел, напоминало кошмар любого капитана, когда судно начинает крениться. Двое молодых рабочих, которые обычно только жаловались и размахивали инструментами без дела, оказались в серьёзной ситуации.

Один из них умудрился повернуть клапан не в ту сторону, и пар с шипением вырывался наружу, угрожая устроить кому-то незапланированное утреннее отпаривание. Другой, пытаясь исправить ситуацию, зачем-то отключил подачу пневмуссии к главному трансмиссионному узлу, что привело к полной остановке линии. Все механизмы остановились, и воздух наполнился треском и раздражённым шипением труб.

Флорентин на мгновение замер, и его тонкое аристократическое лицо приняло выражение, которое можно было описать только как крайнее разочарование. Глаза сузились, а брови нахмурились, словно кто-то прямо перед ним нарушил все законы света и логики.

— Pipe bénie de l'Archonte! — воскликнул он, и его голос эхом разнёсся по всему цеху. Он подошёл ближе, легко успокоив срывающийся шланг лёгким пинком сапога. Его движения оставались плавными, но в этот раз в его голосе не было ни капли прежней любезности: это был рёв капитана, чей корабль подвергся нападению.

— Вы что, пара морских моллюсков, впервые увидели машинерию?! — взревел он, глядя на виновников бедлама. — Куда, хиличурл побери, ты дёргал этот вентиль, лапша на ножках? И ты второй — Sainte Bleue, божьи угодники, да тут мозгов меньше, чем у… пустой жестянки! Вы вообще понимаете, что сделали? Если эта линия встанет надолго, герцог нас всех в бурлящий котёл сунет, и я не буду уговаривать его оставить вас сухими!

Один из молодых рабочих, невнятно бормочущий что-то в ответ, осмелился сказать, что не знал, куда нужно было тянуть рычаг. Это только усилило напряженность. Флорентин с силой захлопнул крышку распределительного манометра, как будто закрывал тяжёлую дверь. Его голос, на редкость яркий и гневный, мог вмиг поджечь воздух.

— Oh là là! Ты «не знал»? А пальцы у тебя откуда? Из-под камня? Ты должен был ими работать, а не только в каше ковыряться в столовой! Или вы тут всей парочкой решили устроить представление — молодые деятели живописи, размазывающие мазут по стеклу? Живее, головастики, давайте сюда ваши недоразумённые ручонки, пока я вам лично не объяснил, что такое дирижабельный узел на практике!

Флорентин размахивал огромным разводным ключом, словно это была шпага в разгар дуэли. Его слова были настолько жёсткими, что один из новичков, стоявших неподалёку, опустил взгляд и едва не покраснел — возможно, впервые услышав столь изощрённую комбинацию ругательств. Остальные работяги старались смотреть куда угодно, только не в сторону барона-штормовика.

Но внезапно в помещении наступила тишина. Тишина настолько резкая, что даже звуки капающего масла и механического тиканья казались оглушительными. Флорентин продолжал негодовать — его монолог, полный фонтэйнского шарма в смеси с уличной прямотой, всё ещё лился, как густой кофе.

— И если вы ещё раз здесь устроите подобное, я вас лично заставлю писать извинения на каждой болванке, которая выйдет из этого проклятого цеха! Поняли?! Или вам нужно повторить?!

Наконец, он ощутил странное напряжение в воздухе. Его рука с ключом застыла в воздухе, а взгляд обвёл комнату. Все вокруг либо стояли неподвижно, либо, словно по команде, сосредоточили внимание на своих инструментах или на полу. Лишь спустя несколько мгновений он заметил фигуру у входа. Высокий силуэт в тёмных одеждах с обманчиво спокойным взглядом наблюдал за ним. Это был герцог Меропидский собственной персоной — Ризли.

Флорентин моргнул. Затем ещё раз. Его лицо мгновенно изменилось: из гневного и недовольного оно превратилось в подчеркнуто светское и дружелюбное. Изящный поклон головы, лёгкая улыбка, непринуждённость в жестах — всё это возникло словно по волшебству.

— Ах, mon cher герцог, я и не ожидал, что вы посетите нашу скромную мастерскую, — произнёс он с очаровательной учтивостью, всё ещё сжимая в руках массивный ключ, который едва не касался пола. — Позвольте мне предложить вам небольшую экскурсию. Буду рад показать вам, как проходит работа.

Реакция присутствующих была разнообразной: от сдержанных смешков до искреннего удивления.

Отредактировано Lun Yue (2025-03-03 21:09:08)

Флорентин, словно по волшебству, преобразился из разъярённого пирата в образцового заключённого. Ключ, который секунду назад угрожающе болтался в его руке, был отложен с нарочитой небрежностью, а сам он выпрямился, словно струна. В его движениях появилась сдержанность, на лице — спокойствие, а в голосе — та самая бархатистость, которая когда-то покоряла сердца аристократок и обманывала банкиров.

— Я весь в вашем распоряжении, Ваша Светлость, — произнес он с лёгкой улыбкой.

Он двинулся вслед за Ризли, соблюдая почтительное расстояние. Шаги Флорентина, до этого уверенные и быстрые, стали размеренными и тихими. Он шёл, словно по тонкому льду, стараясь не нарушить хрупкую атмосферу внезапного визита. Вся его поза излучала примерное смирение и готовность к сотрудничеству.

Каждый жест, каждый взгляд были выверены. Флорентин прекрасно понимал, что сейчас он — актёр на сцене, и зрители — все: от угрюмых заключённых до хмурых охранников. Он видел, как они провожают их взглядами, полными любопытства и, возможно, даже надежды. Некоторые заключённые украдкой переглядывались, другие старались не смотреть в их сторону, словно боялись нарушить негласное правило — не привлекать внимание к себе.

Флорентин старался подыгрывать этому вниманию. Время от времени он бросал короткие взгляды на работающих, слегка кивая в знак приветствия или ободрения. В его взгляде читалась искренняя забота о благополучии товарищей по несчастью, хотя ещё минуту назад он был готов отправить их в кипящий котёл. Он даже нашёл в себе силы обменяться парой любезностей с охранником, стоявшем у прохода.

— Доброе утро, месье Дюбуа, — произнёс он с лёгкой улыбкой. — Надеюсь, смена проходит спокойно.

Охранник, казалось, был удивлён таким вниманием. Он коротко кивнул в ответ, не произнеся ни слова.

Флорентин понимал, что каждое его действие, каждое слово сейчас имеет значение. Он должен был показать герцогу, что он — не просто опасный преступник, а человек, способный к раскаянию и сотрудничеству. Человек, который, несмотря на свои ошибки, сохранил в себе остатки благородства и порядочности.

Флорентин сразу обратил внимание на необычный выбор места для их беседы. На мгновение он подумал, что Ризли просто хочет уединиться, но что-то подсказывало ему, что причина была иной.

Когда герцог обернулся к нему с вопросом, который звучал как угроза, Флорентин едва заметно вздрогнул. Угроза, пусть и завуалированная, повисла в воздухе, словно тяжёлый туман. Однако он не мог позволить себе показать страх. В конце концов, он был Флорентин Жозеф-Люсьен де ла Тремулль, и его не так-то легко было запугать.

Он выпрямился, приподнял бровь и слегка улыбнулся.

— О, герцог, — произнес он с непринужденной элегантностью, — неужели вы сомневаетесь в моей рассудительности? Боюсь, вы переоцениваете мою склонность к саморазрушению. Страх перед вами — чувство, конечно, вполне естественное, но в данном случае я предпочитаю говорить об уважении. Уважении к вашим условиям, к вашей власти и, осмелюсь добавить, к вашему интеллекту.

Он сделал небольшую паузу, словно обдумывая свои слова.

— Уверяю вас, герцог, — продолжил он, — моя репутация, возможно, и оставляет желать лучшего, но я всегда был человеком слова. И если я дал его вам, то можете быть уверены, что оно будет соблюдено. Я никому ничего не скажу. Ни о том, что произошло здесь, ни о том, что было сказано. Мой рот на замке, а ключ надёжно спрятан в самом тёмном уголке моей памяти.

Он слегка склонил голову в знак уважения и добавил с лукавой улыбкой:

— К тому же, герцог, я слишком люблю жизнь, чтобы рисковать ею из-за какой-то мимолётной болтовни. N'est-ce pas?

Флорентин без колебаний подчинился. Однако он не просто отвернулся, а превратил это в настоящее представление. С грацией, достойной театральной сцены, он медленно повернулся спиной и, словно опасаясь чего-то ужасного, закрыл лицо руками. Его пальцы сомкнулись, создавая плотную завесу, сквозь которую не проникал ни один луч света.

Эта игра неожиданно начала его забавлять. В ней было что-то интригующее, что пробуждало его давнюю любовь к приключениям и риску. Он представил себя капитаном корабля, плывущего вслепую по бурному морю, полагаясь только на свою интуицию и удачу.

Флорентин ощущал, как его ведут по лабиринту, обходя острые углы, перепрыгивая через трубы и уклоняясь от свисающих проводов. С закрытыми глазами он полностью доверился ведущему, чувствуя себя одновременно беспомощным и освобождённым от ответственности.

Он старался угадать, куда они направляются. По запаху машинного масла и металла он понял, что они углубляются в самое сердце производственного цеха. Он слышал гул машин, ощущал вибрацию пола под ногами и представлял себе сложный механизм, который их окружает.

Иногда его резко останавливали, заставляя невольно вздрагивать. В такие моменты он чувствовал себя особенно уязвимым, словно стоял на краю пропасти. Но он не позволял себе показать страх.

Эта странная игра продолжалась несколько минут, пока его не остановили в каком-то отдалённом уголке цеха. Он почувствовал, как его руку отпустили.

Флорентин открыл глаза.

Его тут же ослепил яркий свет. Он моргнул несколько раз, пытаясь привыкнуть к перемене освещения. Когда зрение наконец вернулось к нему, он замер, поражённый увиденным.

Перед ним открылся просторный ангар, огромный, как собор. Высокие потолки терялись в полумраке, а стены были увешаны чертежами и схемами. Но самое главное — в центре ангара возвышалась внушительная конструкция, занимавшая почти всё пространство.

Это была верфь. Флорентин сразу это понял. Верфь, скрытая глубоко под водой, в самом сердце тюрьмы.

Его взгляд скользнул по конструкции, и он узнал в ней корпус корабля. Огромный, недостроенный, он напоминал скелет гигантского морского чудовища. Металлические рёбра переплетались, образуя сложную сеть, а сквозь щели проглядывало тёмное пространство.

Вокруг корпуса располагались рабочие столы и верстаки, заваленные инструментами, заготовками и чертежами. Здесь кипела работа, но сейчас всё замерло, словно по команде.

Флорентин почувствовал, как в груди поднимается волна восторга. Чистого, наивного, как у мальчишки, которым он когда-то был, когда впервые попал на завод по производству дирижаблей. Он помнил тот день, как сейчас: запах свежей краски и металла, гул машин, голоса рабочих. Всё это казалось ему волшебством, чудом инженерной мысли.

И сейчас, глядя на этот недостроенный корабль, он испытывал те же самые чувства. Его сердце забилось быстрее, а в глазах загорелся огонёк. Он мечтал коснуться корпуса, изучить чертежи, поговорить с мастерами.

Но он не мог этого показать. Он не мог позволить себе выдать свой восторг. В конце концов, он был в тюрьме, и он был здесь не по своей воле. Он должен был держать лицо, сохранять спокойствие и сдержанность.

Он сделал глубокий вдох и выпрямился. Он постарался придать своему лицу выражение незаинтересованности, хотя внутри него бушевал настоящий ураган эмоций. Он должен был быть осторожным. Он не мог позволить себе совершить ошибку. Он должен был сыграть свою роль до конца.

В просторном ангаре, где эхо шагов заглушалось гулом далёких механизмов, они остались наедине. Флорентин, стараясь сохранить невозмутимость, окинул взглядом верфь, но его глаза выдавали неподдельный интерес. Он не мог скрыть ту искру любопытства, что вспыхнула в нём при виде столь грандиозного зрелища.

Он медленно двинулся вперёд, скользя взглядом по рабочим столам и верстакам. Его движения были осторожными, почти нежными. Он касался заготовок, словно ласкал кожу возлюбленной, проводя пальцами по гладкой поверхности металла и ощущая прохладу дерева. Флорентин поднимал инструменты, рассматривал их с вниманием, как будто изучал произведение искусства. В этих жестах проскальзывала нежность и уважение к труду, к мастерству, к самому процессу создания.

Он замер у одного из чертежей, на котором был изображён разрез корабля. Его глаза бегали по линиям и схемам, пытаясь понять замысел конструкторов. Флорентин невольно прикусил губу, сдерживая вопросы, которые рвались наружу.

Постепенно, словно привлечённый магнитом, он начал приближаться к Ризли. В каждом его шаге чувствовалась нерешительность, как будто он боялся нарушить некую невидимую границу.

Остановившись в нескольких шагах от герцога, Флорентин вздохнул и покачал головой. В его голосе звучала наигранная печаль, но в глазах искрилось восхищение.

— Ах, герцог, — произнёс он с деланным сокрушением. — Вы просто невыносимо жестоки! Показать такое чудо, такое великолепие… и при этом запретить задавать вопросы! Это же настоящее мучение для такой любопытной особы, как я.

Он развёл руками в притворном отчаянии.

— Что ж, — продолжил он, сдаваясь. — Признаю своё поражение. Я заинтригован. Заинтригован до глубины души. И отдал бы многое, чтобы узнать больше об этой красавице. О её предназначении, о её создателях… о её будущем. Но, увы, я всего лишь заключённый, лишённый права голоса.

Он посмотрел на Ризли с лукавой улыбкой.

— Так что, герцог, — закончил он, — мне остаётся лишь любоваться издали и мечтать о том, чтобы однажды увидеть её в деле. Если, конечно, вы позволите мне… свидетельствовать достаточно долго.