Первое, что узнал Кави о своём возвращении: он вернулся в угасающее лето. Уже позже, когда они с аль-Хайтамом искали в гавани Лиюэ корабль до Порта Ормос, он понял, что это лето того же года, и для Тейвата прошло но больше девяноста дней, когда его внутренние часы отсчитывали по меньшей мере две тысячи раз по столько.
Странности в течении времени по ту сторону Тёмного моря Кави отмечал и раньше. Когда он впервые за долгое время выбрался на риф Маска, чтобы провести контрольные замеры и убедиться, что будущая башня не перекроет вход в Витую Бездну, а станет её защитой, он увидел в небе созвездие райской птицы и понял, что скоро его день рождения. Тогда он вспомнил о друзьях с таким светящимся под рёбрами теплом, и со следующим же заказом на стекло для башенных витражей отправил традиционные юбидейные письма, не подумав, какой эффект они произведут.
Меньше всего на свете он ожидал, что из-за них в Бездну явится сам аль-Хайтам и снова взбесит Кави настолько, что вся былая боль пробудится в нём стократно и сгорит в одночасье.
Аль-Хайтам пережил эту вспышку, а Кави понял, что боли в нём больше не осталось. Совсем.

[html]<div>Я попросил Захарию не говорить о моей болезни никому. Если элеазар неизлечим, никакого прока в лишних переживаниях нет, особенно сейчас, когда у всех столько забот.<br>
На доске Бимарстана цитата госпожи Пурсины. Что же, вслед за упадком духа тело действительно стало угасать.</div>
<style>
  @font-face {
    font-family: 'Arabic';
    src: url('https://forumstatic.ru/files/0019/37/10/87760.ttf');
    font-style: normal;
    font-weight: normal;
  }
  div {
    font-family: 'Arabic', serif;
    font-size: 2.2em;
    padding: 0 8px;
  }
</style>[/html]

Он покидал чужой и чуждый ему Сумеру, тусклый как смерть. То не была вина освобождённого Архонта, это вообще нельзя было взвалить на кого-то конкретного.
Но теперь Кави шёл по новому, живому городу, хотя ничего в нём не поменялось. Разве что на досках поменялись листки с объявлениями, да людей с книгами в руках стало гораздо больше.
С аль-Хайтамом он расстался в конце улицы Сокровищ. Кави сказал, что должен встретиться с Малой Властительницей Кусанали один, и аль-Хайтам согласился с ним так быстро, будто давно искал повод отделаться от спутника и пойти домой отдыхать. Когда-то и это бы задело Кавеха, но теперь он не отказал себе в удовольствии постоять у объявлений, отметить появление кружка сновидцев и подписать рекомендацию о сорте вина какому-то гурману сомневающемуся, что монштадское стоит своих бешеных денег.
Если Владычица Трав не позволит ему остаться, будет хоть кому-то полезен.
Восхождение до Академии далось ему так же легко, как в студенчестве. Знакомые дороги знакомого города сами несли его по маршруту не кратчайшему, но наиприятнейшему — ровно так, как он ходил на занятия, заранее планируя пройти мимо самых красивых строений города. Правда, несколько раз Кави отступал в тень, пропуская знакомые лица. Без дозволения Нахиды мог ли он вполне считаться вернувшимся? Пожалуй, мнения одного аль-Хайтама было маловато, и потому контактов с приятелями и друзьями Кави до времени избегал.
Но когда чужие намерения хоть в чём-то мешали генералу Махаматре? Он соткался из теней садов Разан в то кратчайшее время, что нужно ресницам для объятий. А, разомкнув веки, Кави уже был узнан и переполнен щемящей радостью встречи.

***

— Сайно! Алмаз моего сердца, это ты!
Кави делает шаг, чтобы обнять друга, расцеловать в обе щеки, но протянутая рука останавливает его. На ней нечто смутно знакомое, и Кави с неуверенным узнаванием оглядывает лиственную оправу вокруг тусклого стекла. Прикосновение угольно-чёрной руки не будит кристалл, он такой же чужой и безответный, и проходит время прежде, чем Кави понимает: это был его глаз бога.
— Я шёл испросить у Малой Властительницы Кусанали, да освещают звёзды её устланный цветами путь, позволения остаться в Сумеру. Но, кажется, прежде я должен просить тебя о возможности говорить с ней.
Кави улыбается, сплетая в себе безграничную радость и безбрежную печаль. И соглашается, конечно, пойти за Сайно куда тому будет угодно. По напряжённой спине видно: угодно Сайно пойти в Пушпу, но ведёт он Кави вовсе не в ту сторону.
По пути Кави замечает, что заменённой в прошлом году бронзовой рыбке у питьевого фонтанчика рядом с лекционным залом Вахуманы снова до блеска натёрли на удачу губы. Что библиотека теперь выдаёт книги на руки, и что знакомые штампы теперь можно увидеть даже на художественной литературе.
Что Сайно действительно повесил табличку “Допросочная” на академический Храм Молчания.
— Ты своему чувству юмора всё более верен, мой друг, — роняет Кави, отдавая должное тому, что Сайно отправил его в комнату, Кавехом же и подписанную.
Здесь есть два стула, и совершенно очевидно какое взаимное расположение участников в них задумано, но Кави занимает тот, что предназначен вопрошающему. Оно удобнее, а Сайно не нужен бьющий в глаза свет, чтобы читать архитектора как открытую книгу. Да и сидеть он, как будто, не собирается.
— Должно быть, я должен начать с того, как в конце весны я попал в Разлом…
И он рассказывает. О том, как по несчастному стечению любопытства и обстоятельств оказался в древних шахтах и встретил там выточенного из тёмного льда рыцаря Бездны. Как наблюдал за хиличурлами и узнавал от рыцаря их судьбы, разбивающие сердце. Как сложен был путь на поверхность, и как часть тёмных глубин поселилась внутри Кави по возвращении.
Как лекарь в Бимарстане принял симптомы за элеазар и подписал Кавеху приговор, которым он ни с кем не захотел делиться.
О том, как он искал поддержки, но каждый раз невовремя, невпопад, неправильными словами, под руку, Кави молчит. Когда-то он уже откричался об этом, излил на страницы дневника, но сейчас его это больше не гнетёт. Всё выгорело вместе с болью в тот раз, когда он пытался вышвырнуть аль-Хайтама прочь из Бездны.
Зато он рассказывает про то, как смотрел на хиличурлов во время прогулок по Сумеру. Как снова встретил ледяного рыцаря и согласиля отправиться в последнее путешествие ради возведения дома для изгоев Небесного Порядка, где незаслуженное проклятие не будет их тяготить, а искатели приключений не обидят ради рейтинга в гильдии.
Кави, такой радостный только что, в рассказе о доме для хиличурлов, вдруг в одну секунду померк и посерьёзнел.
— Я не обо всём могу тебе рассказать, как бы ни желал, генерал. Есть слова, которые нельзя произносить, ведь через тебя они попадут в Ирминсуль, а через него — к возлюбленной миром Нахиде, да будут дни её светлы и полны ликованием. А это запрещено Небесным Порядком и опасно для живых.
Он ищет в Сайно понимание и заранее формулирует парадокс: доказать существование запрета может лишь архонт, но чтобы увидеть архонта нужно доказать существование запрета. Впрочем, это лишь умственное упражнение.

Отредактировано Kaveh (2025-03-17 10:33:28)