Новости Гавани адепт часто узнавал с задержкой. Вернее, «узнавал» не то слово – случайно и невольно слышал, как постояльцы Ваншу обсуждали те или иные сплетни, последние указы от Цисин или любое другое событие, что могло взволновать смертных. Глупые слова, пустые и бессмысленные, они потонут в потоках времени так же быстро, как речная галька уходит на дно, стоит закинуть камень к воде.

Сяо не был заинтересован в делах смертных. У него и своих забот хватало, и силы нужно было тратить на бдение, на еженощный дозор, на бой, которому нет конца, и все равно, что для других это было лишь старой историей или выдумкой, коей пытались пугать нерадивый детей, взывая к послушанию. Делами смертных занимались другие: просветленные Адепты Заоблачного края и помощники Цисин, что решили осесть среди смертных, сам Владыка Камня, в конце концов. Усилий Алатуса в этом не требовалось, да и не обладал он достаточными знаниями, чтобы направлять мудростью и предвиденьем кого-либо, тут бы с собой справится…

Но то, что услышал Охотник на демонов, устраиваясь на крыше Ваншу после всех дел с Гань Юй и очищением Увана от скверны, совершенно отличалось от привычных пустословных шепотков.

Обеспокоенные слова и тихие причитания.

Паника, звучащая в дрожании голоса, тяжелые вздохи и пустота между фразами.

Беспокойство о будущем, сомнение в том, что у тяжелых времен будет конец.

  – А вы слышали?..

  – Как же это могло случиться, прямо перед церемонией Сошествия!

  – Думаете, Владыка Камня и вправду мертв?

Сяо кажется, что он оглох, потерявшись во всех звуках сразу. Сошел с ума и слышит то, что произойти никак не могло. Замирает, пораженный, и лишь спустя миг (минуты? Часы? Дни?) делает глубокий болезненный вдох, отзывающийся болью под ребрами.

«Ложь»,  – болезненно бьется мысль о разум, мешая, отвлекая, заставляя без раздумий, без отдыха или передышки прыгнуть в потоки ветра, не заботясь ни о черепице крыши, которую раздробило от силы, ни о месте, куда приземлился Якса, оставляя после себя лишь вмятину в камнях и мелкое крошево и пыль над головами смертных, что о чем-то говорят  между заданиями Равновесие и Стеклянное сердце.

Ложь, – воет ветер голосом Яксы, нефритовым звоном сквозит в ударах копья, сверкает в бирюзовых вспышках, обрушивающихся на мелких и беззащитных к гневу адепта тварей. Он не заботится ни о себе, ни о том, что останется после него, лишь бежит от слов, от мыслей,  от чувств, что сжимают израненную душу так крепко, как никогда в его долгом бытие. Знал ли Бог Гнева, что страшнее всего не боль от ран плоти, не агония от кармического долга, а бессилие, что следует за людской молвой?

Ложь!  –  тихо скулит Якса у каменного изваяния Моракса, не чувствуя потока времени, ветра, жизни. Совсем как зверь, одинокий и дикий, потерявшийся, забывшийся. Но камень молчит, взирая на разбитого демона холодно, отстраненно. Камень хранит в себе лишь черты от Владыки Камня, его образ, подобный отражению цветка в глади воды, но тронь его – и он обратится пылью, не оставив после себя и следа.

Сяо не знает, сколько прошло времени, как он оказался у статуи Архонта. Ему нужно встать, подняться на ноги, взять в руки копье и следовать своему обещанию быть защитником Его земель до конца. Но только сил нет, нити кармы натягиваются, становясь как небесные канаты непреодолимыми, болезненными, они неизбежно выворачивают суставы, ломают каждую кость тела, иголками впиваются не в плоть, но душу, медленно пытая тихим шепотом.

– Ты остался один,  – нежно, как мать, что баюкает свое дитя, шепчет сводящий с ума образ себя самого, сильнее вдавливая плечи, заставляя склониться к земле Яксу. –  Он покинул тебя, и теперь ты остался один. Ни друзей, ни страну, ни Господина сберечь не смог, –  слова терпким ядом капают на обращенное к статуе лицо, они застилают взор, стискивая грудную клетку в крепких тисках.  – Убийце не под силу сохранить жизнь. Таков твой рок, твоя расплата.

Воздуха не хватает, его замещает собой боль. Это ли чувствовал Босациус, сходя с ума от кармического долга? Это ли ощущали противника Алатуса, когда он пожирал их кошмары и сны, выедая им душу изнутри? Шепот смеется, звенит в ушах переливом колокольчиков и мягким звуком шагов, что приближаются к Яксе.

Но он не верит ничему из всего, что слышит.

Сомн голосов, их крики и стоны, шепот и проклятия стихают, оставляя Яксу в бессильной тишине.

Короткий вздох – просто чтобы убедиться, что Сяо способен еще дышать, что движение воздуха все еще неизменно, оно не застыло, не обернулось хрусталем в легких, разрывая собой тело адепта изнутри. Он знает эту энергию. Чувствует, как гео окружает его, согревая от собственных кошмаров, и от этого становится только горше.

Вслед за тишиной приходит стыд.

Как только разум освобождается от оков неконтролируемых эмоций, адепт чувствует почти осязаемую боль от того, что он подвел Владыку Камня. Сколько раз он получал помощь, наставление и мудрость, что должны были вывести глупого демона из собственной тьмы сердца? И сколько из всех раз он оправдал ожидания, с достоинством, присущим Адептам и сильнейшим Яксам, стойко перенося невзгоды и тяготы, что выпали на его судьбу?

Кулек с лекарствами лежит перед ним. Сяо бережно берет его, но не раскрывает, слишком далеко ушел в размышлениях, которых не позволял себе раньше.

Конечно же, он думал о том, что произойдет, когда кармический долг возьмет свое и кара падет на голову Яксы. Но никогда, ни единого раза за тысячи лет, Сяо не мог и подумать, что это произойдет уже после того, как уйдет за грань Владыка Камня. Это звучало глупо и бессмысленно. Непростительно. Богохульно. За подобные высказывания Охотник на демонов уничтожил бы любого, посмевшего предречь подобное будущее.

– Зачем? – голос Сяо глух, он царапает горло хрипотой. Так же, как острые мысли сейчас царапают ему разум изнутри, словно бы желая прорваться словами и быть услышанными.

Он согласен быть оружием без воли, подчиняясь каждому указанию и контракту, быть карающей дланью, убийцей, вечным Охотником на демонов. Согласен быть щитом, тем, кто примет удар противника на себя, лишь бы уберечь божество от падения. Согласен умереть, если того пожелает Архонт, но только не оставаться последним, быть хранителем памяти и воли ушедших. Слишком неподъемный груз для полых костей Алатуса, что так и не коснулся неба крылом. Слишком ненадежен Алатус, он запачкан, пропитан грехами и гневом, и потому не может быть тем, кто останется после. Только не он.

– … должен ли я… знать? – ему все еще больно, но вместе с привычным дыханием к Сяо возвращается и благоразумие. Ладонь накрывает лекарство, и воин смотрит на блеклый Глаз Бога, мягко пульсирующий бирюзой, будто бы следующий ритму биения сердца. Поднимать взгляд на Архонта он опасается, не доверяя себе, боясь, что все те непростительные мысли будут слишком явными для Моракса, что он увидит в глазах Яксы страх и отчаянье, коих быть не должно.

Кончики пальцев словно сводит от желания прикоснуться к мороку, но Сяо удерживает себя и от этого порыва. Хватит с него непростительных поступков, что пятнают Господина, хватит подчиняться внутренним демонам, терзающим сердце.

– Такова Ваша воля? Я должен остаться… после? – Алатус знает, уверен в том, что его слова поймут верно. Мудрость Гео Архонта, его память и суждения никогда не были ошибочными, он видел Яксу и в минуты отчаянья, и когда сил противостоять ненависти осколочной воли падших богов не осталось вовсе. Моракс был свидетелем всех поступков и решений Сяо… и все равно верил в него?

«Так вышло», - коротко отвечает Владыка, а эхо его слов колокольным звоном бьется в голове. Они неизбежные как высокие горы, что не сдвинуть усилиями смертных. Необъятные смыслом как земные тверди, что возвышаются над морем. Неизменные и равнодушные как крепкий холодный камень, что никак не может согреться под солнечным светом.

Моракс говорит мудрые вещи. Он был правителем и судьей так долго, что эти слова, эти привычки и поступки стали частью его тела, они выбиты глубоко в костях, неизменно согревая своего создателя янтарным сиянием. Он думает наперед – о смертных, о землях, что некогда находились под руководством Рекса Ляписа, о своих подчиненных и друзьях; о тех, кто ушли и тех, кто остались; о памяти былого и грядущем, так тесно сплетенных, что не отделить одно от другого.

Но тогда почему от слов, что Владыка Камня мертв из уст самого Архонта Сяо еще больнее, чем раньше?

Алатус молчит, не зная, что говорить. Медленно, звуки возвращаются в его мир, они укрывают собой, силясь убаюкать испуганное сердце не генерала, но мальчишки, что словно бы лишился своей опоры.

Холодный воздух пробирается под кожу. Он холодит не тело, но сердце, заставляя чувствовать пустоту там, где еще недавно была уверенность. И демон не знает, как и чем заполнить эту дыру, куда стремиться и что делать дальше.

Сяо никогда не думал о себе, как о достойном. Сурово молчал, когда смертные нарекали его Адептом, не чувствуя истины в подобном возвышении. Это с его-то грехами он просветленный и мудрый? Недовольно кривился, слыша свой титул генерала – и ломанного осколка моры не стоят старанья того, кто не смог уберечь от гибели подчиненных и друзей. Все, чем он мог гордиться – это служение своему господину, своей бесстрашности и неотступности в том, как он нес свой дозор, свое бдение над землями Ли Юэ. Но теперь, когда нет господина, нет Владыки, коего восхвалял этот демон, значат ли его старания хоть что-то?

– Не смею перечить Вашему слову, – глухо молвит Якса, принимая и этот долг как новый Контракт. Он не возмущается, не ропщет о несправедливости и тяжести этой просьбы, словно бы смиряется со своей судьбой. Кармический долг тяжелеет от этих слов, но Алатус лишь выпрямляет спину. Владыка наметил путь и для Охотника на демонов, и потому у него нет причин, чтобы просить о большем. Он – оружие, разящее тварей, он – страж и хранитель, Бог Гнева и Ярости.

И все же, когда теплая ладонь аккуратно касается головы, Сяо вздрагивает подобно испуганному зверю, что не доверяет себе.

… Сяо – не камень. Он глиняный сосуд с ветрами внутри, треснутый и скрепленный заново, но каждая неровность, каждая шероховатость ощущается пальцами; тронь его чуть сильнее – и сосуд расколется на тысячи осколков, выпуская запертые ветра и чувства, что разлетятся по всем землям ужасающим смерчем. На теле адепта нет видимых шрамов, но пред взглядом Владыки его душа подобна разбитому зеркалу, в котором отражается его господин.

– Неужели вы оставите… эти земли? Скроетесь ото всех, перестав внимать их молитвам? – Алатуса мало волнуют смертные. Они мелочны и тщеславны, шумны и глупы в своем стремлении коснуться недостижимого. И если Владыка направлял и служил ориентиром для всех, то Якса служил только Архонту. Кому же тогда будет служить Сяо, если Владыка Камня мертв?

Он крепко сжимает кулек с лекарством, невидящим взглядом глядя вперед, сквозь статую в даль, до самой границы мира. Слышал ли Моракс его молитвы хоть раз? Будет ли слышать их теперь, когда сам отрекся от титула и призвания?

Вздыхает коротко, рвано, почти как плач, почти как первый вдох в его жизни, страшный, испуганный, перепутанный чувствами. Молчит, позволяя холоду ночи проникнуть под кожу, слушая каждое слово, каждую надежду, что вкладывал Моракс в свои чаянья. «Уже не Моракс», – болезненно сам себя поправляет Сяо, но и это дело привычки. Совсем, как когда-то давно он привыкал звать победителя своей госпожи Владыкой Камня.

Чувства меж тем оседают в душе ровным слоем, привычным и знакомым, неподвластным иным силам, кроме времени. Находясь под защитой гео, словно отрезанный от едва заметного шума и шепота, порожденного кармой, Алатус находит в себе силы отсечь от себя эти страдания, эти эмоции, запечатать их в глухую коробку, чтобы оставаться собой, не ломаясь под тяжестью мыслей и ощущений. Так же, как делал и раньше, чтобы жить.

«Птенцы», - Сяо кривится совсем не скрываясь, усмехаясь как сравнению, слишком правдивому и простому, описывающим все человечество в целом, так и тому, как Властелин Камня напоминает адепту и о его сущности, о его позабытой форме, словно бы считает, что настала пора встать на крыло и самому Яксе.

Птенцом был и сам демон. Птицей, что отказался лететь, оставшись в безопасном гнезде, тем, кто остался в человеческом облике, пока другие Адепты предпочитали свою первоначальную форму. «Забыв о корнях своих, забываешь и суть человека», – мудрые слова эхом звучат в голове тысячью голосами, и Алатус не помнит, кто ему это говорил, кто предостерегал глупого демона, возомнившего себя сильнее судьбы и давления времени. Был ли это прочтенный когда-то свиток с учениями или же кто-то среди Адептов пытался предупредить Алатуса о беде?

– Я понял Вас, – Сяо поднимается с колен, чувствуя, как кости ломит от остаточной боли кармического долга, но молча терпит, не выказывая и тени слабости перед бывшим Архонтом. Вздыхает снова, уже спокойней, размеренней, находя для себя ту тропу, по которой ему предстоит теперь двигаться дальше.  –  Боюсь, у меня со смертными не может быть никаких общих дел, если это не связано с Изгнанием всего зла, поэтому, при случайной встрече мне придется делать вид, что мы незнакомы, – голос все еще звучит хрипло, лишь отводит виновато взгляд от стоящего перед ним собеседника, словно бы он говорит глупость, которая стала реальностью. Нелепость, за которую раньше сам лично заставил бы каяться любого, посмевшего так дерзить Гео Архонту. – Надеюсь, Вы простите мне подобную грубость.

Впервые за все это время Сяо поднимает взгляд на Архонта, чтобы… увидеть его, будто бы впереди расставание. Ясным взглядом смотрит на господина, крепко и бережно храня в руках лекарство, что предстоит еще выпить, дабы уменьшить влияние кармы. Слишком сильное для простых смертных, крепкий яд, отравляющий плоть. Болезненно-горький вкус, единственное, что способно противостоять тонким нитям проклятья, медленно изводящим последнего из Якс.

– Благодарю, что проделали этот путь ради меня, – склоняется с поклоном, выставляя вперед ладонь, прижатую к кулаку с кульком. Взятые под контроль чувства, осевшие пеплом где-то внутри, еще болезненно жгутся, но и к этому можно привыкнуть. Важнее знать, что даже так, но Архонт еще жив. – Может… вам стоит передать другим Адептам рецепт от лекарства? – не уверен в словах, сомневается в том, что говорит. Никогда ранее не осмеливался указывать Мораксу на что-либо, но беспокойство за господина сильнее всего остального. – У Вас могут возникнуть проблемы среди смертных, если кто-то увидит, что вы храните и создаете столь сильное средство. Оставьте эти заботы для Хранительницы Облаков или Владыке Лун.

Алатус не знает, о чем теперь больше волнуется: о сохранности тайны, которую теперь нужно беречь больше, чем свою жизнь, или о том, что будет мешать, доставляя вечное беспокойство своим состоянием.