Ярость царапает глотку рычанием. Якса и рад бы выдохнуть, отступить на шаг от погони и бдения, да только чувства не подчиняются воли адепта – демоническое закрывает собой волю и разум, заставляя лишь крепче перехватывать древко копья, болезненно всматриваться в знакомые пейзажи и искать, снова и снова, до тех пор, пока этот гнилой запах отродий Бездны не исчезнет без остатка, пока каждое пятно, каждый клочок земли, которого коснулась скверна не будет очищен.

Сяо, несомненно, зол, и у злости нет выхода, кроме как через меткие удары по противникам. Да только нет тех противников, что выдержали больше двух ударов. Но в этом даже есть своя польза: за обыденностью прошлых столетий Алатус словно бы стал менее бдительным, позволил врагам проникнуть на земли Владыки Камня и пустить свои гнилостные корни, взращивая ядовитые плоды собственных планов. Непростительная ошибка, за которую адепту не получить прощения ни перед собственной совестью, ни перед взором господина, будь то каменное изваяние могучего божества или же его личное присутствие. И поэтому, воин стал больше внимания уделять движениям смертных: эти слепцы, глупые искры жизни, что тухнут так же быстро, как сменяются сезоны и ветра, очарованные дармовой силой так и тянутся к мерзкой скверне, пачкая не только собственные руки, но и все, к чему прикоснутся после. Тащат грязь и гниль на порог Гавани, с восторгом смеются, чувствуя крупицы силы, не зная, какую цену уплатят за мнимую иллюзию могущества. Какую боль они познают и без вмешательства защитника земель Ли Юэ.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда он почувствовал что-то странное еще у перевала Линцзю. Знакомый след энергии, примешанный к чему-то неправильному, словно бы кто-то по глупости посмел смешать янтарный блеск и грязь запретного. Следуя по едва приметным потокам силы, адепт лишь крепче сжимал кулаки, смутно предчувствуя, что ему не понравится то, что он обнаружит.

Совсем недалеко от Извилистой тропы, что вела в старую обитель Ожидания среди цветов персика, стояли смертные. Толпа против одного, и, если судить по происходящему, вряд ли то была приятная встреча. Скорее уж попытка ограбления или что-то подобное, и в любое другое время Сяо проигнорировал был происходящее: не в его принципах влезать в дела смертных, какими бы они не были. Но не сейчас.

Тот, кто стоял против всех, и был причиной, что привела адепта к старым развалинам: броская одежда северянина, нарочито расслабленная поза, как будто не против него выставили оружие разбойники, и знакомый, едва уловимый шлейф энергии, что не мог не узнать Алатус, тысячи лет служа своему господину и богу.

Смертный нес в себе отголоски силы Моракса.

Кипевшая внутри ярость больно полоснула сердце демона, настолько, что он почувствовал солоноватый аромат ихора в воздухе, как будто эта рана был осязаемой и реальной. Единым прыжком преодолевая расстояние, что разделяло воина от его невольной добычи, Сяо в полете крепко стиснул древко Коршуна, мечтая швырнуть его без раздумий в спину, а не выяснять, отчего благословение Архонта коснулось смертного, что не мог оценить и сотой доли оказанной ему милости.

– Кто ты такой? – острие копья упирается ровно между лопаток неизвестного, болезненно настолько, чтобы можно было понять, что в рычащем голосе адепта нет пустой угрозы или насмешки. Только ярость и жажда услышать ответ на свои вопросы. Находясь так близко к человеку, Сяо узнал и слабые следы сил скверны: единожды коснувшись, избавиться от подобного было уже не в силах ни живых, ни мертвых. Пусть след был совсем бледным за давностью времени, но факт оставался неизменным: чужеземец видел Бездну.  – Откуда у тебя Его благословение? – Алатус не называет имени, это и не нужно. Он уверен, что смертный его поймет и без уточнений. А если нет – то разверзнется гора клинков и море огня, а земля с удовольствием впитает свежую кровь невежды, посмевшего обманом получить себе благословение Архонта.

На других людей Сяо все равно. Пусть демон и считал их глупыми, но внезапное появление и яростный голос, сквозь который прорывалось рычание, заставили банду нерадивых грабителей (или, быть может бродяг, кто разберет этих оборванцев) отступить от Яксы и его собеседника.

Отредактировано Xiao (2025-02-19 18:59:29)

Будь у Алатуса хоть немного меньше выдержки, копье бы уже распороло и ткань, и теплую кожу, позволяя свежей крови проступить и упасть в землю, настолько эмоции захлестывали и толкали под руку. Ярость обжигала совсем как пламя, подтачивала изнутри соблазном сорваться, отбросить приличия и правила, поставив на колени наглеца, что усмехался, не чувствуя, или скорее, игнорируя опасность.

Солнце неизбежно клонилось к горизонту, еще немного – и скроется за силуэтами гор. Последние лучи падающего светила пусть и были ярки, но совершенно не согревали, они, словно в насмешку, путались в рыжих волосах, высвечивая их до янтарного сияния, напоминая о цвете печатей, скрепляемых Мораксом.

Люди бежали прочь. С проклятиями, криками, молитвами небу, они разбегались подобно мелким ничтожным букашкам, пытаясь найти себе укромное место, где их жизни не будет ничего угрожать. Они если не понимали умом, то чувствовали сердцем или же тем, что отвечало за интуицию, что сейчас был вопрос не чести и гордости, но смерти, болезненной, яркой, пугающей.

Глаза наглеца не дрогнули, когда он смотрел на Яксу. Ни удивления, ни ужаса, ни недоумения в них не мелькнуло, лишь предвкушение и ожидание. Только восторг, маска для вида, за которой скрывалось внимательное оценивание сил и возможностей.

Он знал тех, кто искал любую возможность сразиться, жаждал опасности на поле боя, бросаясь на противника вдвое сильней. Подобные воины были той еще проблемой в прошлом: они наслаждались звоном клинков и яростью, что питала великие войны, и не было ничего, что имело значение кроме битв. Собственные жизни они считали разменной монетой, которую не жалко уплатить за хорошую схватку. И пусть Яксы и являлись элитой войск Архонта, сильнейшими среди Адептов на стезе войны, но даже им приходилось быть осторожными с такими противниками.

Сяо отпрыгнул, разрывая контакт, опасаясь, что вместе с клинками взорвется и пространство водяным куполом. Крепче перехватил Нефритовый Коршун, взмахом привычным отводя оружие для удара, готовясь отбить любую атаку. Слова, прозвучавшие о служении госпоже, болезненно отзываются где-то внутри, давая как новое топливо обжигающим чувствам, так и догадку о личности человека, что стоял перед ним. Предвестник Фатуи, посмевший нарушить покой Ли Юэ. Предвестник бурь, разрушающий старые устои во славу своей Царицы.

«Тем лучше, – мелькает быстрая мысль в голове. – Значит, его хватит больше, чем на пару ударов».

– Ты смеешь смеяться над священными Контрактами, равняя их с глупыми спорами и состязаниями? – ухмылка рассекает губы Адепта, преображая и без того пугающий взгляд в совершенно хищный и дикий. – Я научу тебя должному почтению, смертный, – в силах Яксы прикончить противника быстро, пусть это и будет стоит больших усилий, но до тех пор, пока Алатус не получит ответы, смерть глупца – невозможное действо.

И все же, под волнами шторма, что бьются о разум злостью и жаждой крови, Сяо продолжает размышлять, отчего печать Владыки Камня выглядит такой яркой и ровной, словно бы поставленной рукой самого Архонта.

«Если это так, я не должен убивать наглеца», – Алатус не знает, волнует его подобный расклад или же сейчас все подвержено злости, не знает, что истинно в словах смертного, а что есть насмешка и жажда почувствовать острие нефритовой стали у горла.

Охотник на демонов атакует первым. Ныряет в лемнискату ветра, чтобы появиться рядом в разящих сполохах холодного анемо, жалящих как оружие, рассеивая гидро вокруг, так и противника, не давая тому время отступить и перегруппироваться.

– Ты говоришь о служении, но какая цена твоим словам? Сможешь ли выбрать, какому Контракту будешь следовать, или предашь Его доверие? – яшма взгляда остается холодной и острой, как и драгоценный Кор Ляпис, сокрытый в глубинах гор.

Каждое слово – удар, резкий и хлесткий, на землю падают капли воды, а Коршун привычно танцует в руках, выводя связки приемов и выпадов. Нет звона стали, нет гула нефритовой песни о столкновениях, но Сяо нельзя расслабляться и ослаблять бдительность.