Едва взобравшись над заснеженными вершинами, солнце заливало Долину Чэньюй золотистым светом. Туман, словно призрачное покрывало, окутывал склоны, цепляясь за изумрудные кроны старых сосен. В родовом поместье клана Чаци, спрятанном в самом сердце гор, среди искристых сапфировых озёр, царила необычная суматоха.

Лунь Юэ, младший сын и наследник чайного дела, стоял перед зеркалом, с выражением вселенской тоски взирая на своё отражение. Обычно его мятно-нефритовые волосы были растрепаны, но сегодня они должны были быть уложены в строгий пучок, а лёгкие шёлковые одежды смениться на церемониальное ханьфу из парчи, расшитое золотыми нитями.

— Ох, небо и земля! — вздохнул юноша, проводя ладонью по непослушным волосам. — Неужели нельзя обойтись без этого маскарада?

Его отец, всегда строгий и суровый, объявил о предстоящей встрече без лишних подробностей, лишь многозначительно сказав: «Это очень важно для будущего нашего клана». Лунь Юэ, привыкший к свободной жизни среди чайных плантаций и тихим беседам с духами гор и рек, чувствовал себя словно пойманная в силки птица.

Он нехотя начал делать причёску, то и дело роняя тонкие шпильки из сандалового дерева. Его пальцы, привыкшие к изящным движениям при сборе чайного листа, казались неуклюжими и неповоротливыми.

— Младший брат, собери волосы наверх и заколи шпилькой, — раздался из-за ширмы голос Рен Су, его старшей сестры. Её проницательный взгляд, казалось, видел насквозь любые уловки. — Не пристало тебе являться пред гостями в виде растрёпанного духа-проказника.

Лунь Юэ, поморщившись, послушно выполнил указание. Рен Су, старшая из его сестёр, напоминала ему горного орла — зоркую, мудрую и немногословную. Её замечания всегда попадали в цель, словно стрелы опытного охотника.

Он натянул нижнюю рубаху из тончайшего белого шёлка, ощущая, как ткань приятно холодит кожу.

— И рубаху заправь, — донеслось из-за ширмы. Этот голос принадлежал его второй сестре, Мэй Хуа. Её имя означало «Сливовый Цветок», и она полностью соответствовала ему — нежная, хрупкая, но с острыми шипами.

— Сестрица Мэй Хуа, право слово, я не дитя малое, — пробормотал Лунь Юэ, оправляя складки рубахи.

Он накинул верхний халат, чувствуя, как тяжёлая парча сковывает движения. Золотые волны, вышитые на ткани, словно оживали в лучах утреннего солнца, сверкая нефритами и извиваясь в причудливом танце рек.

— Пояс не забудь, — напомнила третья сестра, Юэ Гуан, чьё имя переводилось как «Лунное Сияние». Она была самой тихой и мечтательной из сестёр, часто витала в облаках, но при этом обладала удивительной интуицией.

Лунь Юэ вздохнул и подпоясался широким поясом из тёмно-синего шёлка, украшенным нефритовыми подвесками. Лёгкий звон камня о камень успокаивал, словно тихая мелодия флейты.

Он ещё раз оглядел себя в зеркале. Вместо привычного озорного юноши на него смотрел статный молодой господин, готовый к любым испытаниям. Но в глубине тёмных глаз всё ещё таилась искра непокорности, готовая вспыхнуть в любой момент.

— Надеюсь, сие действо не затянется надолго, — прошептал Лунь Юэ, обращаясь к своему отражению. — Ибо душа моя жаждет воли, а ноги — тропинок горных.

Он вышел из комнаты, оставляя позади суету и приготовления. Впереди его ждала неизвестность, но в сердце теплилась надежда, что даже самая важная встреча не сможет отнять у него ласковый вечер досуга.

⁂

Лунь Цзянь, глава клана Чаци, распахнул дверь, словно приглашая не только свет утреннего солнца, но и саму судьбу. Его фигура, облачённая в тёмно-зелёный ханьфу, расшитый серебром, казалась высеченной из камня. Лицо, изборождённое морщинами, хранило следы пережитых лет и бремя ответственности за свой клан. Проседь в густых волосах лишь подчёркивала его мудрость и опыт. Взгляд пронзительных глаз, казалось, видел душу насквозь.

— Сын мой, — голос Лунь Цзяня звучал низко и властно, но в нём чувствовалась едва уловимая нотка… тревоги? — Пора встречать гостей.

Лунь Юэ, повинуясь, склонил голову в поклоне. Он следовал за отцом по лабиринту коридоров поместья, стены которых были украшены старинными свитками и, вместо традиционного оружия, всеми чайными инструментами каждого из поколений. Каждый шаг отдавался эхом, подчёркивая торжественность момента.

Вместо привычного выхода во внутренний двор, где обычно принимали почётных гостей, Лунь Цзянь повёл сына в небольшой боковой сад. Отсюда начиналась узкая, едва заметная тропинка, уходящая вглубь гор.

Недоумение Лунь Юэ росло с каждой секундой. Вопросы роились в голове, словно потревоженные пчёлы. Почему для столь важной встречи отец взял с собой лишь горстку самых доверенных слуг и пару стражей? Где пышные процессии, где приветственные речи, где все те церемонии, которые сопровождали прибытие даже самых незначительных гостей?

— Отец, — не выдержал Лунь Юэ, нарушив молчание, — куда мы направляемся? И кого же мы удостаиваем чести встречать в столь уединённом месте? Неужели…

Он запнулся, не решаясь произнести вслух свои предположения. В его сознании всплывали образы заброшенных храмов, затерянных в непроходимых ущельях, древних алтарей, где, по легендам, обитали духи предков и могущественные хранители этих земель. Неужели к ним пожаловали столь высокие гости?

Лунь Цзянь бросил на сына быстрый, изучающий взгляд, но промолчал, лишь слегка качнув головой.

— Терпение, сын мой. Скоро сам всё узришь. Долг клана превыше любопытства. Чайный дом уже подготовлен?.. Хорошо.

Тропа вилась между вековыми соснами, чьи корни, словно когти, цеплялись за каменистую почву. Сквозь густые кроны деревьев едва пробивался солнечный свет. Воздух был пропитан ароматом хвои, влажной земли и тонким запахом диких трав.

Поднявшись на небольшую площадку, с которой открывался захватывающий вид на долину, Лунь Цзянь остановился. Долина Чэньюй, укутанная утренним туманом, казалась сказочной страной, затерянной между небом и землёй.

Лунь Юэ, помня об этикете, встал по правую руку от отца, сохраняя молчание и стараясь скрыть своё нетерпение.

Слуги, двигаясь бесшумно и слаженно, словно тени, принялись зажигать большие бумажные фонари, развешенные вдоль тропы. Тёплый, мерцающий свет, исходящий от них, разгонял утренний сумрак, создавая атмосферу таинственности и предвкушения. Лазурные и золотые фонари, украшенные изящными иероглифами и изображениями мифических существ, казались живыми, трепещущими на лёгком ветру, словно перешёптываясь друг с другом, предвещая нечто важное.

Лунь Юэ, затаив дыхание, вглядывался в даль, пытаясь разглядеть приближающихся гостей. Но тропа оставалась пустой, лишь лёгкий туман лениво клубился над склонами гор, да слышался тихий шелест листвы, словно сама природа замерла в ожидании. Сердце его билось чаще, предчувствуя нечто необычное, нечто, что могло изменить судьбу не только его самого, но и всего клана Чаци.

Отредактировано Lun Yue (2025-02-11 15:58:46)

Величественная гора Цуйсунби гордо возвышалась над Долиной Чэньюй, словно мудрый старец, охраняющий свои владения. Тропа, змеёй вьющаяся среди вековых деревьев от усадьбы клана Чаци выше в горы, наконец, обрисовала силуэт первого гостя.

В то время как благородный и мудрый Лунь Цзянь оставался невозмутимым, словно горный утес, Лунь Юэ, обернувшись, с трудом сдерживал восторг. Он словно пульсировал от любопытства, подобно молодому побегу бамбука, тянущемуся к солнцу, когда на тропе появился первый гость. Сердце юного чайного мастера забилось чаще, предвкушая нечто необычное. Щёки его тронул лёгкий румянец, а в глазах заплясали озорные искорки.

Уловив на себе пристальный взгляд незнакомца, Лунь Юэ поспешил сначала соблюсти традиции, ведь рядом находился строгий отец, зорко следящий за соблюдением этикета. Юноша, собрав всю свою волю в кулак, постарался унять внутреннее трепетание. Он выпрямился, придав своему лицу выражение почтительного спокойствия. В вежливом жесте, отточенном годами тренировок, он сложил перед собой руки и плавно поклонился, стараясь, чтобы поклон вышел одновременно и глубоким, и исполненным достоинства. Но даже в этом жесте, заученном до рефлексов, он продолжал украдкой, словно любопытный воробышек, рассматривать неизвестного юношу, медленно приближающегося к ним.

Внутри Лунь Юэ всё пело и ликовало. Он был в полном восторге и томительном ожидании, словно перед раскрытием бутона редчайшего цветка. «Светлые волосы!» — пронеслось в его голове. — «А какие глаза! Словно два осколка чистого неба, упавшие на землю!» Он знал весь свой клан, каждого слугу, каждого из многочисленных торговцев и паломников, что приходили на гору Цуйсунби в поисках умиротворения и чая, приготовленного по древним рецептам. И абсолютно точно, совершенно уверенно, мог поклясться всеми богами и духами, что никогда, ни при каких обстоятельствах не видел подобного юноши.

Тело Лунь Юэ слегка подрагивало от нетерпения. Он то и дело переступал с ноги на ногу, стараясь скрыть своё волнение за маской учтивости. Брови его то взлетали вверх, выражая крайнюю степень удивления, то сдвигались к переносице, когда он пытался сосредоточиться на словах отца.

А когда бесшумно, словно призрак лунного света, появилась, вероятно, матушка юноши, Лунь Юэ и вовсе еле сдержал тихий, восхищённый писк. Он судорожно вздохнул, пытаясь унять рвущийся наружу звук. Губы его непроизвольно приоткрылись, а глаза округлились, отражая весь спектр переполнявших его эмоций — от изумления до благоговейного трепета.

Тем временем Лунь Цзянь медленно и торжественно выступил вперёд. Его движения были исполнены достоинства и спокойствия, подобно плавному течению горной реки. Он расправил плечи, и складки его одежд, расшитых золотыми нитями, заструились вниз, словно водопад. Голос его, глубокий и бархатистый, зазвучал в тишине, нарушаемой лишь шелестом листвы и пением птиц:

— Приветствую вас, о, досточтимые гости, в нашем скромном доме, — каждое слово, произнесённое им, казалось, было наполнено древней мудростью и силой. — Мы глубоко тронуты тем, что вы, сойдя с самой вершины, приняли наше приглашение. Это великая честь для нашего клана.

Лунь Юэ, следуя вековым правилам этикета, склонился в почтительном поклоне, стараясь, чтобы его движения были столь же плавными и грациозными, как у отца. Однако внутри него бушевал ураган эмоций. Он едва сдерживался, чтобы не подпрыгнуть на месте от переполнявшего его любопытства и изумления.

Но когда Лунь Цзянь продолжил свою речь, обращаясь к гостям с таким уважением и почтением, с каким он не говорил ни с одним из смертных, Лунь Юэ и вовсе замер, словно поражённый молнией.

— О, священные хранители горы Цуйсунби, — голос Лунь Цзяня дрогнул, выдавая его глубочайшее волнение, — мы преклоняемся перед вашей мудростью и силой…

Лунь Юэ, услышав эти слова, чуть не лишился чувств. Он едва не подпрыгнул на месте, но вовремя вспомнил о приличиях и лишь судорожно вцепился в рукава своего ханьфу, чтобы не выдать своего крайнего изумления. Его глаза, и без того выразительные, ярко подведённые, распахнулись ещё шире, став похожими на два фарфоровых блюдца. Он переводил взгляд с отца на незнакомого юношу, пытаясь найти в его облике хоть какие-то признаки божественного происхождения. Ноги его подкашивались, а в голове роились тысячи вопросов. Он едва не запутался в собственных рукавах, пытаясь унять дрожь в руках. Нижняя губа его слегка оттопырилась, выдавая крайнюю степень недоумения и восторга. «Священные хранители?» — пронеслось в его голове. — «Отец никогда… никогда прежде…» Он не мог поверить в то, что слышит. Словно во сне, он смотрел на незнакомого юношу, не в силах отвести взгляд.

Пока Лунь Юэ погружался в свои мысли, то и дело украдкой поглядывая на незнакомца и его спутницу — оба удивительной красоты, он пытался понять, могли ли они оказаться теми самыми великими зверьми цзоу-юй, которые с незапамятных времён охраняли гору Цуйсунби. Он прочитал множество легенд о них в древних свитках отцовской библиотеки. В его воображении возникали красочные образы: цзоу-юй с переливающимися шкурами, чьи голоса звучат как небесная музыка, чья мудрость безгранична... Неужели эти существа из мифов действительно стояли сейчас перед ним, простым смертным?

Тем временем Лунь Цзянь, сохраняя невозмутимость и достоинство, продолжал встречу. Он сделал глубокий поклон, обращаясь к женщине:

— Прошу вас, о, достопочтенная… — он сделал паузу, словно подбирая слова, достойные такого случая, — …о, светлейшая госпожа, и юный господин, окажите честь нашему дому. Позвольте проводить вас в чайный дом, где мы сможем продолжить нашу беседу в более уединённой обстановке.

С этими словами Лунь Цзянь, проявляя максимальное уважение к гостям, плавным жестом указал в сторону сада. Затем, повернувшись, он медленно двинулся по тропинке, ведущей вглубь усадьбы.

Лунь Юэ, словно очнувшись от наваждения, поспешил за отцом, стараясь не отставать и не нарушать церемониал. Он чувствовал себя немного неуклюжим и растерянным, словно щенок, пытающийся угнаться за взрослым псом. Но, несмотря на внутреннее смятение, он старался держать лицо и следовать примеру отца.

Вся процессия медленно двинулась через сад, утопающий в благоухании цветущих деревьев. Ароматы жасмина, магнолии и дикой сливы смешивались в пьянящий букет, наполняя воздух сладостью и умиротворением. Сад был ухожен до безупречности: каждый камень, каждый куст, каждый цветок занимал своё место, создавая гармоничную картину, достойную для приёма божественных посланников.

Лунь Юэ украдкой посматривал на незнакомцев, следующих за ним. Юноша, как и он сам, выглядел немного потерянным, и Лунь Юэ хотелось успокоить его, сказать, что всё хорошо. Однако без разрешения отца он не мог заговорить первым, поэтому лишь обменивался с юношей тёплыми взглядами.

А вот женщина... Её взгляд, казалось, проникал в самую душу, заставляя Лунь Юэ невольно съёживаться. Он чувствовал себя так, словно его рассматривают под увеличительным стеклом, изучая каждую его мысль, каждое его движение. И хотя это пугало, одновременно вынуждало сердце Лунь Юэ трепетать, подтверждая догадки о происхождении гостей.

Наконец, они достигли чайного дома — небольшого, но изящного строения, утопающего в зелени бамбука. Лёгкий ветерок колыхал занавеси из тончайшего шёлка, прикрывавшие вход. Лунь Цзянь остановился перед входом и, с поклоном, пригласил гостей войти.

Чайный дом, словно драгоценная шкатулка, манил к себе гостей, укрывшись в тени бамбуковой рощи. Его архитектура, сочетающая в себе лучшие традиции юга Долины с горным изящным аскетизмом, дышала изяществом и гармонией. Крыша, покрытая черепицей цвета морской волны, с загнутыми вверх углами, словно парила в воздухе, как крылья мифической птицы. Стены, выкрашенные в нежный оттенок слоновой кости, были украшены резными деревянными панелями, изображающими сцены из легенд о Войне Архонтов, конкретно теми, в которых стены усадьбы Чаци использовались как убежище для раненых и бежавших от сражений людей, находящих мир, покой и здоровый дух в местных чайных домах.

Внутри чайного дома царил полумрак, рассеиваемый мягким светом, проникавшим сквозь бумажные окна. Пол был выложен гладкими каменными плитами, прохладными на ощупь. В центре комнаты стоял низкий стол из тёмного полированного дерева, окружённый плетёными циновками. На столе красовался чайный сервиз из тончайшего фарфора, расписанный изображениями сосновых ветвей и журавлей — символов долголетия и процветания. Рядом стояла небольшая жаровня с тлеющими углями, готовая согреть воду для чайной церемонии.

В углу комнаты располагался шкаф с множеством ящичков, в которых хранились различные сорта чая, благовония и другие принадлежности для чайной церемонии. На стенах висели каллиграфические свитки с мудрыми изречениями древних философов. В воздухе витал тонкий аромат сандала и жасмина.

Всё в этом чайном доме было продумано до мелочей, чтобы создать идеальную атмосферу для беседы и созерцания. Здесь, вдали от мирской суеты, можно было забыть обо всех заботах и насладиться тишиной и покоем, в компании хорошего чая и приятных собеседников.

Отредактировано Lun Yue (2025-02-25 10:54:41)

С искренней учтивостью Лунь Цзянь указал на почётные места за чайным столиком:

— Прошу вас, Жун Сяо нюйши, молодой господин Шао, присаживайтесь. Позвольте нам предложить вам немного чая, чтобы наша беседа стала ещё более приятной.

Затем, повернувшись к своему сыну, он произнёс строгим голосом, не терпящим возражений:

— Сын мой, будь любезен, приготовь для наших уважаемых гостей лучший чай из наших запасов. Прояви всё своё мастерство и относись к искусству чайной церемонии с должным уважением.

Лунь Юэ, словно музыкант перед исполнением, с благоговейным вниманием изучал коллекцию подготовленной на соседнем столике чайной утвари, расположившуюся на столе, словно на алтаре. На поверхности, словно драгоценные камни, сверкали:

Посуда для знакомства с чаем чахэ — словно раскрывшийся бутон лотоса, готовый принять нежные чайные листья. Изящный чайничек чаху из чэньюйской глины, молчаливый свидетель множества чайных церемоний. Белоснежная гайвань, чаша трёх основ с фигурной крышечкой, готовая раскрыть всю палитру вкуса и аромата. Строгий чахай, ожидающий своей очереди, чтобы уравнять настой и подарить каждому гостю равную долю наслаждения. Миниатюрные пиалы чабэй, словно фарфоровые колокольчики, предвкушающие наполнение ароматным напитком. И, конечно же, верный помощник — чалюйван, ситечко для чая в форме кувшинки, призванное отделить зёрна от плевел и придать чайному настою кристальную чистоту.

Первым делом Лунь Юэ взял с очага шуйху — чайник для приготовления воды. Горячая струя кипятка, словно горный ручей, хлынула на чапань — резную чайную доску из соснового среза, омывая её поверхность.

Затем Лунь Юэ бережно, как будто умывая лицо любимого человека, стал поливать кипятком каждый предмет чайной утвари. Чахэ, словно купаясь в горячих лучах, раскрыл свои фарфоровые лепестки, источая едва уловимый аромат прогретой глины. Чаху, словно пробуждаясь от долгого сна, задышал теплом, готовясь принять чайный лист в свои объятия. Гайвань, словно нежная кожа, покрылась испариной, предвещая таинство заваривания.

Каждое движение Лунь Юэ было выверено и наполнено уважением к инструментам, словно он обращался не с бездушными предметами, а с живыми существами, способными чувствовать и отвечать взаимностью.

Особое внимание Лунь Юэ уделил чабэй. Он тщательно ополоснул каждую чашку, согревая её изнутри и наполняя предвкушением будущего вкуса. Затем, используя щипцы цзяцзы, чтобы не обжечь пальцы, он аккуратно расставил их перед гостями, словно расставляя почётный караул, готовый приветствовать чайный настой.

Время от времени, словно боясь упустить что-то важное, Лунь Юэ украдкой поглядывал на гостей. В его глазах плескалось неподдельное любопытство. Кто они? Откуда прибыли? И, самое главное, понравится ли им этот чай? Он жаждал узнать о них больше, но пока его роль заключалась лишь в том, чтобы создать идеальную атмосферу для чайной церемонии, оставаясь незаметным и почтительным. Внутри него уже клокотал вулкан любопытства, готовый извергнуться при первой же возможности.

Пока Лунь Юэ занимался приготовлением чая, Лунь Цзянь, сохраняя спокойствие, обратился к Жун Сяо:

— Великая Хранительница Изумрудных Сосен, для меня огромная честь принимать вас в своём доме. Я глубоко тронут тем, что вы, несмотря на свою занятость, уделили нам внимание. Могу заверить вас, что я и мой клан всегда будем следовать своему долгу и не подведём вас. Позвольте мне выразить надежду, что наши скромные чаи смогут хотя бы немного удовлетворить ваш вкус.

Взяв изящную ложечку чашао, Лунь Юэ с особой осторожностью извлёк из фарфоровой шкатулки чахэ небольшую порцию светлого крупнолистового чая. Он поднёс чахэ ближе к лицам гостей, приглашая их насладиться красотой чайного листа.

— Позвольте представить вам, достопочтенные, гордость нашего клана — Бай Му Дань, высокогорный белый чай, — произнёс Лунь Юэ тихим, но уверенным голосом. — Возможно, этот сорт не так известен, как зелёные или красные чаи, поскольку его вкус тоньше и деликатнее. Но смею вас уверить, именно в этой скромности кроется его истинное очарование.

Он слегка наклонил чахэ, позволяя гостям рассмотреть чайные листья в их великолепии. Бай Му Дань предстал перед ними во всём своём великолепии: нежные, словно покрытые серебряным пухом, почки, переплетённые с двумя верхними листочками. Листья, напоминающие крылья крошечных фей, слегка потемнели по краям, что свидетельствовало о непродолжительном процессе окисления. В их форме угадывалась хрупкость и нежность, словно они были сотканы из лунного света и утренней росы.

— Этот белый чай, — продолжил Лунь Юэ, — собирается и завязывается исключительно вручную, с величайшей любовью и заботой. Каждый листочек, словно драгоценность, отбирается с особой тщательностью. После скручивания чай окисляется в собственном соку совсем недолго, в отличие от прочих чаёв. Именно поэтому он сохраняет свой самый свежий и естественный вкус, более травяной и чистый. Он полон чистых полезных свойств, дарованных нам самой природой.

Закончив свою небольшую презентацию, Лунь Юэ с благоговением пересыпал чайные листья в прогретый чаху. Он сделал это настолько плавно и бесшумно, словно высыпал горсть звёзд в ночное небо.

Лунь Цзянь, словно каменный страж, внимательно следил за каждым движением своего сына. Его лицо выражало спокойное внимание, но за этой маской скрывалась строгая оценка. Каждое действие Лунь Юэ, каждое его слово и движение пальцев — всё было под неусыпным контролем отца. Он надеялся, что сын не допустит ни единой ошибки, не запятнает честь семьи и не опозорит искусство чайной церемонии.

Время от времени, когда Лунь Юэ произносил особенно важные слова или совершал безупречное движение, Лунь Цзянь едва заметно кивал головой, словно подтверждая верность выбранного пути. Эти кивки были немногословным, но красноречивым признанием мастерства сына.

Завершив знакомство с чаем, Лунь Юэ приступил к самому таинству — завариванию. Он наполнил чаху горячей водой, стараясь не потревожить нежные чайные листья. Затем, прикрыв крышкой, он дал чаю настояться, чтобы тот раскрыл свой аромат и вкус.

Наконец, настал момент истины — разлив чая. Лунь Юэ взял чахай и, плавно наклонив чайничек, перелил настой в уравнитель. Затем, с помощью чахай, он начал наполнять миниатюрные пиалы-чабэй.

Первую пиалу чая Лунь Юэ с глубоким поклоном протянул самой важной гостье — Жун Сяо. Он держал пиалу на вытянутых руках, выражая тем самым своё уважение и почтение. Затем, с таким же почтением, он поднёс пиалу чая своему отцу.

Третьим в очереди на чай был молодой светловолосый юноша, Ку Шао. Лунь Юэ точно так же, с поклоном, оставил пиалу перед гостем на вытянутых руках. Но затем, словно не удержавшись, он чуть приподнял голову и, мягко и мило улыбнувшись, чуть зажмурился. В этой мимолётной улыбке, словно в лучике солнца, промелькнуло неподдельное тепло и искренний интерес. Эта улыбка была адресована не великому хранителю, а просто юноше, вызывавшему в сердце Лунь Юэ необъяснимый любопытствующий трепет.

Только когда гости сделали первый глоток чая и на их лицах отразилось удовольствие, Лунь Юэ позволил себе немного расслабиться. Напряжение, сковывавшее его движения, немного отступило. Он украдкой взглянул на отца и, к своему величайшему облегчению, увидел сдержанный кивок — знак наивысшего одобрения, которое он мог получить от этого строгого и немногословного человека. Этот кивок был словно орден, врученный за безупречное исполнение долга.

С чувством выполненного долга Лунь Юэ снова наполнил пиалы гостей. Не забыв и о себе, он налил немного чая в свою собственную чабэй. И только после этого, с облегчением откинувшись на подушку, он наконец сел за стол, готовый разделить с гостями наслаждение ароматным напитком и, возможно, услышать что-то интересное. Внутри него по-прежнему бушевал ураган любопытства, но теперь он мог позволить себе немного расслабиться и насладиться моментом.

Неожиданный комплимент Жун Сяо, прозвучавший словно нежный перезвон колокольчика в утренней тишине, и последовавший за ним вопрос, подобно искре, высекли пламя любопытства в сердце Лунь Юэ. Кровь прилила к его щекам, окрасив их нежным румянцем, словно лепестки дикой сливы. Он ощутил, как под взглядом Жун Сяо его внутренний мир словно выворачивается наизнанку, обнажая все его тайные мысли и желания. Не зная, что ответить, и чувствуя, как слова застревают в горле, он инстинктивно обернулся к отцу, ища поддержки и совета в его мудром взгляде.

К своему удивлению, он заметил лёгкую растерянность, мимолетную тень, скользнувшую даже по строгому лицу Лунь Цзяня. Эта мимолетная эмоция, словно рябь на глади озера, лишь подчеркнула необычность и значимость момента.

Однако отец, словно очнувшись от кратковременного оцепенения, быстро взял себя в руки. Словно горный ручей, пробивающийся сквозь скалы, он собрал всю свою волю и выпрямился, являя собой пример достоинства и спокойствия. Его голос, обычно ровный и уверенный, сейчас звучал с особой чёткостью и силой, словно он произносил древнюю мантру.

— Мой сын глубоко признателен вам за столь высокую оценку его скромного мастерства, госпожа Жун Сяо, — произнёс он, обращаясь к Жун Сяо с уважением, граничащим с благоговением.

Под очень строгим, но любящим взглядом отца Лунь Юэ смиренно поклонился, выражая свою благодарность за оказанное внимание и признание. Он чувствовал себя немного неловко, словно пойманным с поличным за своим чрезмерным любопытством и нескрываемым интересом к гостям. Ему казалось, что его мысли читают, как открытую книгу.

Затем Лунь Цзянь, допив свой чай одним глотком, словно призывая на помощь всю мудрость предков, начал говорить более серьёзно и сдержанно, вкладывая в каждое слово особый смысл:

— Мой младший сын избрал для себя путь, важный для всех детей горы Цуйсунби, но, к сожалению, сопряжённый с немалыми опасностями и испытаниями. Вместо того чтобы заниматься делами дома, продолжать наше семейное дело и совершенствовать искусство чайной церемонии, он посвятил себя паломническим странствиям, уходу за заброшенными алтарями и поиску забытых знаний.

Голос Лунь Цзяня стал более тихим и тревожным, словно он делился сокровенной тайной.

— Ветер в Долине Чэньюй меняется, — продолжал он, — даже в горных ключах чувствуется волнение, а дороги, ведущие к забытым святыням, становятся всё более опасными и непредсказуемыми. Тьма сгущается над нашим краем, и лишь свет чистых помыслов и добрых дел может рассеять её.

Старый чайный мастер, всегда гордый и благородный в глазах сына, вдруг склонился перед Жун Сяо так низко, как кланяются лишь самые преданные слуги своим господам. В этом глубоком поклоне было нечто большее, чем просто проявление уважения и почтения — в нём звучала мольба, надежда на защиту и покровительство.

— О, хозяйка горы Цуйсунби, великая и мудрая хранительница из древнего рода цзоу-юй, — произнёс Лунь Цзянь с благоговением, словно вознося молитву богам, — я молю вас о покровительстве и защите для моего сына, который, несмотря на все опасности, неустанно заботится о сохранении святынь и благополучии нашей земли.

Лунь Юэ, потерявший дар речи от изумления и внезапного откровения, растерялся настолько, что, покраснев ещё больше, поклонился следом за отцом, чувствуя, как его сердце наполняется благодарностью и тревогой. Он и представить себе не мог, что отец настолько серьёзно относится к его увлечению уходом за заброшенными алтарями и странствиями по опасным дорогам. Он всегда считал, что отец снисходительно относится к его «чудачествам», но теперь понял, что тот видит в его поступках нечто большее, чем просто прихоть молодости — он видит в них искреннее стремление к добру и служению своей земле.