[icon]https://i.imgur.com/Aneai3G.png[/icon]
Взгляд напротив холодный, тяжёлый, пристальный и ничем не скрытый. Она, сжимая в руках нагинату и поджав губки, хмурилась, стоя напротив стола, но смотрела всё-таки молча, так что можно было не обращать внимания на принцессу. Почти.
- В сторону отойди, - не поднимая головы от свитка, Рэй машет рукой влево. - Свет мне загораживаешь.
Наноми молча делает шаг влево и её тень пропадает со строчек указов, которыми в данный момент занят сёгун. В комнате вновь повисает молчание, нарушаемое только шорохом пера о бумагу да звоном чернильницы, о край которой аккуратно стряхивают излишки чернил. Так проходит вся ночь и всё утро; с первыми лучами солнца над Иназумой начинает пробуждаться и Тенсюкаку. Вернее, та часть дворца, которой вообще нужно было спать.
Часть людей спозаранку вышла встречать приехавших отовсюду участников фестиваля и безмолвное окружение сразу наполнилось шумом человеческих голосов и звуками воздвигающийся палаток, прилавков и сцен. Они звучали далеко, но были хорошо слышны, а если выйти на балкон, то сверху можно и увидеть, как люди, вместе с Магу Кэнки, быстро и слаженно готовятся к Сюбун-но-хи.
Лампы гаснут от руки великой принцессы, потому что в окна во всю силу заглядывает солнечный свет. Она поднимает шторы с окон вверх и уходит за ширму в тот самый момент, когда к сёгуну с поклоном входит фрейлина. Она принесла чай, который оставила на его столе, вновь поклонилась и ушла.
Наруками Кансэй и взгляда от своих бумаг не поднял на девушку.
Позже, к полудню, начали приходить чиновники из Трикомисии - в это время Рэй взял себе за привычку заканчивать с тоскливыми документами и возиться с оружием, и все доклады он принимал там же, в оружейной. Каждый раз, когда человек напротив него запинался, сёгун поднимал взгляд от лезвия катаны и прохладно спрашивал:
- В чём дело? Почему твоя речь вдруг стала невнятной и сбитой? Я плохо слышу.
Пару раз после этого чиновники падали в обморок.
После, покончив со всеми приёмами в Тенсюкаку, Наруками Кансэй обычно выезжал из дворца до самой ночи, но перед фестивалем остался. Вместо поездок на места, требующие внимания, Рэй занялся... сестрой. Она неотступно ходила за ним второй тенью с самого восшествия на престол, но много не говорила, а если и подавала голос, то в основном для критики. Ей не нравилось всё, что делал Рэй, и замолкала Наноми только когда ей напоминали, кто теперь Вечность Иназумы. И тогда она, сильнее сжав нагинату, вновь хмурилась.
- Чем восход отличается от заката? - спрашивает Рэй, когда все слуги расходятся из его кабинета и они остаются одни. Время как раз закатное, с балкона хорошо видно, как небо пылает над Ёго.
- Временем суток, - незамедлительно отвечает Наноми.
- Дура, - делает вывод Рэй.
- Этот разум и это тело в своём величии...
- Дура, - он мрачно перебивает высокопарное возражение сестры и жестом велит ей сесть на дзабутон за его столом. Принцессе не остаётся ничего, кроме как нехотя уложить своё оружие на подставку и сесть, как было велено. Прямая и неподвижная, словно молодой побег бамбука в безветренный вечер, она замерла лицом к закатному небу в окне.
- Смотри внимательно, утром ещё раз спрошу, - теперь кабинет был занят. Не находя в этом большой проблемы, Наруками Кансэй спустился в сад перед Тенсюкаку, где и провёл ночь.
После рассвета он наблюдал, как проснувшиеся люди вновь идут к месту проведения фестиваля. Сюбун-но-хи уже сегодня, и весь Наруками становится громче и звонче от тысяч людей, что наполняют это место. Кто-то замечал сёгуна и, неловко удивляясь, здоровался. Тот молча кивал и шёл обратно в кабинет.
Наноми всё ещё сидела, как Рэй и ожидал, глядя в окно. Уже совсем рассвело.
- Собирайся. Фестиваль уже скоро, - никаких приветствий или обещанных вопросов о закатах и рассветах. - Нагинату оставь, она тебе ни к чему.
Пять фрейлин уводят с собой великую принцессу, той предстоит ещё несколько часов одеваться, причёсываться и украшаться прежде, чем вообще выйти в люди. Рэй отдельно попросил сделать для Наноми обильный макияж, как для взрослой женщины: набелить лицо и нарисовать его заново. В конце дня всё это, конечно, смоют, и она снова станет собой.
Или нет.
Сам Рэй собирался не сильно меньше, чем Наноми, пускай никакой причёски или обильного макияжа ему не полагалось. Но тут надо выслушать прошение, там - подписать документ, а потом ещё на что-то взглянуть... в итоге сёгун и о-химэ немного опоздали на открытие, но этого никто не успел заметить: на сцене людей развлекали музыканты театра кабуки.
И в тот момент, когда Рэй и Наноми, скрытые от всех, вышли из паланкинов за ширмы сцены, музыка флейт и сямисэнов стихла, а хёгиси начали отбивать темп, ускоряясь и потом замолкая. Под воцарившуюся тишину первой в полутьме вышла о-химэ, прошла справа налево всю сцену медленным церемониальным шагом, сопровождаемым боем барабана, и села на шёлковую подушку, сложив руки и склонив голову.
Всё вновь почтительно затихло, а затем тишину пронзило пение сямисэна.
Так же степенно и плавно, закрыв лицо веером, на середину сцены вышел сёгун: высокая струнная нота сопровождалась резким хлопком складываемого о ладонь веера, и музыка смолкла, а огни на сцене зажглись, подсветив мягким светом облачённую в белое и пурпур фигуру Наруками Кансэя. Он обернулся лицом к своему народу и сдержанно кивнул.
- Середина осени - время памяти об ушедших. Но человеческая память несовершенна, к тому же, охотнее впитывает в себя несчастья, а не радость, - сёгун сделал несколько шагов к краю сцены, осматривая подданных без видимых эмоций. - Но я, Вечность Иназумы, способен запомнить всё. Поэтому вы можете отдыхать и веселиться сегодня: я запомню этот день, как все предыдущие, и запечатлею его в Вечности. И так я сохраню время радости, а не время печали.
Вовсе не задорная речь, и сёгун смотрит вниз холодно, без улыбки. Но слова Наруками Кансэя ровно такие, какие нужно сейчас услышать его народу. Усталым, но не сломавшимся людям, что уже очень давно не не могли позволить себе радоваться и развлекаться.
- Отныне и всю неделю, - музыка вновь начала нарастать. - Я, Райден Рэй, объявляю Сюбун-но-хи.
Окрасившееся в сумерки небо на этих словах расцвело разноцветными огнями фейерверков.