это было рискованно. но риск был оправдан. по крайней мере, я на это отчаянно надеялась. кто-то мог бы решить, что глупо вот так открыто подставляться, назначать личную встречу, пусть и в общественном месте, раскрывать своё лицо, не скрываясь от камер "большого брата", но я действительно не видела другого выхода. обычный анонимный донос, даже с железобетонными доказательствами, мог бы не просто затеряться в архивах бюро или же быть уничтоженным, а более того, привести к порогу моего дома нежелательных гостей. которые вряд ли были бы со мной вежливыми и тактичными.

впрочем, даже в самом худшем сценарии развития событий, я даже предположить не могла, что всё обернётся вот так. что я обнаружу себя в паршивом дешевеньком отеле где-то на краю города в самом "опасном" районе. единственным плюсом этого места был лишь тот факт, что всем было плевать на документы и платить можно было наличкой. несмотря на довольно приметную внешность Амена, особого внимания мы не привлекли, да и он старался сильнее ссутулиться и прикрывал лицо и волосы капюшоном. не то, чтобы это сильно помогало, конечно, но к счастью, в этом месте никому до нас не было никакого дела. предполагаю даже, что парень за стойкой ресепшена, передававший нам ключи с отвратительно-сальной улыбкой, мог предположить, что Амен просто решил поразвлечься с проституткой [довольно дешёвой, стоит признать, выглядела я не лучшим образом после недель подобной жизни]. впрочем, даже если бы на следующий день в номере обнаружили бы мой уже не слишком привлекательный труп, то полиция вряд ли появилась бы в этом месте. что было нам только на руку.

в номер мы заходим в молчании, но оно не кажется мне гнетущим. на удивление, мне достаточно спокойно и комфортно рядом с тем, от кого я должна уносить ноги. мы вообще не должны были встречаться, н и к о г д а. наши дороги не просто параллельные, мы словно вообще происходим из разных галактик. но что-то в груди неизменно сжималось, стоило мне бросить на Амена даже короткий взгляд. по коже бежали мурашки, когда мы оказывались в непосредственной близости, заглядывая в экран моего планшета, изучая новые полученные данные. запах его тела пробуждал в глубине души ранее неизведанные мне желания, но разумом я старалась держаться от него на расстоянии, потому что понимала — вместе нам быть нельзя. мы взаимно уничтожим друг друга, а это недопустимо. я разрушу всю его жизнь до основания, если правда обо мне когда-либо всплывёт и доберётся до нужных ушей. лучшим для нас обоих будет, если я снова просто исчезну. но не раньше, как мы разберёмся с тем хаосом, который я невольно устроила.

стоит двери номера закрыться за нами, кидаю на ближайшее кресло свою сумку с самым необходимым оборудованием, стягивая кроссовки, подавив желание отправить их в полёт куда-нибудь подальше. вряд ли Амен оценит. оглядываю комнату, с трудом сдерживаясь, чтобы не скривиться в брезгливой гримасе. хотя, стоит признать, могло быть и хуже. по крайней мере, кажется, здесь относительно чисто, ну на первый взгляд. тараканов тоже не наблюдается на открытых поверхностях и хорошо, иначе клянусь, я взлетела бы на спину мужчины в мгновение ока. ненавижу всяких ползучих тварей. единственное, что меня неимоверно смущает, в комнате всего одна кровать, и не сказать, что она размера king-size. будем надеяться, что кресло раскладывается. распускаю волосы, позволяя им вуалью прикрыть лицо, чтобы скрыть покрасневшие щеки и скулы. чёрт, палишься, Эва. пользуясь случаем, первая скрываюсь в ванной, сбегая от испытующего взгляда. честное слово, словно наизнанку выворачивает. и с каждым разом всё сложнее сдерживать срывающиеся с губ слова признания.

стоит двери ванной комнаты закрыться за мной, расслабленно выдыхаю. тебе пора прийти в себя, Эва. если ты сломаешься сейчас, вы оба с агентом покойники. мне просто нужно ещё немного времени, чтобы сплести более плотную паутину вокруг того, кто на самом деле стоит за всем этим. чтобы у него не было ни единого шанса ускользнуть от наказания.

спешу включить воду в душе, понимая, что мне на самом деле не помешает освежиться. к своему удивлению, на полочке в кабинке обнаруживаю даже одноразовые бутылочки с гелем для душа и шампунем. самые дешёвые и некачественные, конечно, но всё лучше, чем мыться просто водой. скидываю с себя всю одежду, вставая под прохладные струи воды. мне действительно стоит охладиться. мысли в голове перескакивают с того, в какое дерьмо я оказалась втянута сама и куда втянула невинного человека и тем, что желанного мужчину от меня отделяет лишь достаточно хлипкая дверь. отгоняю от себя видения того, как она отворяется, как Амен заходит сначала в ванную, а после и в душевую кабинку ко мне, делая воду ещё холоднее. заставляю себя сосредоточиться на рутинных делах, промывая волосы шампунем, который пахнет почему-то мятой. намыливая тело гелем для душа, намеренно избегаю груди и низа живота, боясь не сдержать стона, не уверенная в шумоизоляции этого мотеля.

выключаю воду и подхожу к раковине с зеркалом, разглядывая своё слегка запотевшее отражение. эти недели стали для меня настоящим испытанием. под глазами залегли глубокие тени, скулы и ключицы заострились, волосы потухли. ты такая слабачка, Эва. накидываю сверху чистую футболку, которую мне хватило ума захватить с собой, возвращаясь в общую комнату, буквально кожей чувствуя недовольство Амена. пусть радуется, что здесь ванны нет, он бы меня часа два не увидел.

— ванная в твоём распоряжении, — негромко говорю, усаживаясь в кресло напротив, подобрав под себя ноги. влажные волосы рассыпались по плечам, намочив футболку. боже, надеюсь недостаточно, чтобы она просвечивала. — я сейчас волосы подсушу и схожу возьму какую-нибудь еду на вынос. надеюсь, здесь в округе есть что-нибудь приличное, — промокаю волосы полотенцем, невольно прикусывая себе нижнюю губу.

Итак, «вступительный тест» остался позади.

Чигири, глядя на своих сокомандников, не разделял их воодушевления: в отличие от всех тех, кто пришёл сюда за успехом, мировой славой или ещё какой ерундой, он не собирался тешить себя дешёвыми иллюзиями — для него присутствие в «Синей тюрьме» должно было стать беспощадным крушением всех его надежд, личной катастрофой вселенского масштаба, жирной точкой в истории, так и не успевшей толком начаться. Ему не нужна была победа — наоборот, он всем своим существом жаждал поражения; он не был даже намерен пройти самый первый, отборочный этап — пожалуй, так было бы даже лучше, если бы он вылетел сразу — позорно, униженно, — но воля случая, к его мрачному меланхоличному неудовольствию, распорядилась иначе, и ему пришлось продолжить.

Тренировки наравне со всеми Чигири проводил без особого энтузиазма — только на беговой дорожке в нём, казалось, вспыхивала ненадолго искра интереса, но он не позволял ей разгораться дальше, держался скованно и зажато — и пусть даже так умудрялся превосходить остальных в скорости, это не приносило ему былой радости. В остальное время он старался держаться от команды Z подальше, предпочитая проводить редкие свободные минуты наедине с собой и своим самопрезрением. Ему не хотелось участвовать в дурацких разговорах, отвечать на дурацкие вопросы, делиться дурацкими стремлениями; ему вообще было наплевать на эту кучку восторженных дурачков.

Чигири быстро выяснил, что самыми спокойными местами после отбоя остаются видео-комната и тренировочная, и начал использовать их в личных интересах. Сегодня пересматривать в который раз записи мировых матчей у него не было настроения, так что после ужина он направился прямиком в тренировочный зал, собираясь в очередной раз как следует покопаться в собственной голове, где, к его разочарованию, было уже занято.

Кунигами.

Чигири запомнил его имя машинально в первый день: высокий парень с копной высветленных волос и чудовищным ударом с левой — он видел, как монструозно тот забивает в ворота. Он не собирался пялиться и мог ускользнуть незаметно, пока ещё был шанс, но почему-то всё равно застыл в дверном проеме, наблюдая за тем, как Кунигами виртуозно обводит мяч вокруг ступни и посылает его в полёт через искусственное поле — в этой одинокой игре скрывалось что-то завораживающее.

Когда-то Чигири сам был таким — первоклассным игроком, увлечённым, горящим футболом, жаждущим первых мест, уверенным, что станет лучшим нападающим… Теперь всё это осталось для него в прошлом, и он не планировал к нему возвращаться. Лучше было просто незаметно выйти обратно через приоткрытую дверь, пока Кунигами не обратил на него внимания, но именно в тот момент, когда Чигири готов уже был развернуться, мяч со звоном отскочил от штанги и, прокатившись по полу, остановился прямиком у его ног.

Чигири, опустив глаза, уставился на него почти с отвращением.

У Серсеи Ланнистер было пророчество — выйти замуж за короля, не принца, родить трёх детей, пока муж становится отцом шестнадцати... Санса, знай она о нём, позавидовала бы искренне. В ненадёжной девичьей памяти воспоминание о том, как легка жизнь была раньше, когда путь вперёд виделся простым и предначёртанным, застряло крепко. Всё, чего она хотела, — стать хорошей женой принцу Джоффри и славной королевой Семи королевств, всё, что умела, — мило улыбаться, сладко пахнуть, красиво выглядеть, нежно говорить. Немного же пользы от её навыков сейчас, когда она не хочет показываться ни дневному, ни придворному свету, а её глупые желания выслушивают лишь деревья в маленькой богороще замка. Здесь нет ни сердце-дерева, ни чардрев, и Санса сама не знает, что именно теперь делает это место богорощей. Здесь есть тишина, и этого ей достаточно.

Иногда ей кажется, что даже земля под её ногами устала от чириканья одинокой винтерфелльской пташки. Не хочется ей сейчас вспоминать уроки истории, погружаться в оставшиеся на рассыпающихся страницах прошлое, но в настоящем она нигде не видит других воспитанниц-пленниц, способных по-настоящему понять, через что Санса проходит, дать совет. Находили ли Таргариены время для издевательств над дочерьми предателей? Она вспоминает Эйериса Таргариена и содрогается. Если он и держал в плену благородных девушек, над её страданиями они бы лишь посмеялись — странно и неприятно, перебарывая при жизни обожжённые губы и связки. Наверное, ей нужно радоваться, что Джоффри пока такого не делает.

Проплаканные дни и залитые свинцом ночи стежок за стежком вышивали её новую реальность, небрежно перекрывая старую. За серыми нитями уже почти и не видно золота, зелени, цветущей розы, а яркая и солнечная Королевская гавань теперь кажется Сансе холоднее Севера. Из глаз королевы и короля, придворных лордов и леди пропало всё тепло, а в глазах горожан его не было вовсе, в особенности тех, кто однажды стащил её с лошади. Учителя любили говорить, что доспехами девушки служит учтивость, оттого девушка нередко изводила себя, раздумывая, как вежливость спасла бы её отца от меча Илина Пейна, как мягкость уговорила бы Джоффри над ней не издеваться. Был ли Пёс галантен, говорил ли кротко, когда выпускал кишки её обидчикам? Она была так напугана, что не заметила.

Санса учится сглатывать слёзы, подавлять вздохи, прятать обиду в невинности голубых глаз, а синяки — за длинными рукавами красивого платья, сшитого личной портнихой королевы, старается говорить то, что нужно и правильно, отказываясь думать, что всем все равно, как именно дочь изменника себя ведёт. Пусть вера в привитое ей воспитание и уменьшается с каждым днём, она все равно не может представить, что сподвигло бы её вести себя как Арья. Каким бы грубым и несносным не был Джоффри, как больно не давил бы на оставленные утратой раны, она не хочет доставить ему удовольствия своей печалью, прекрасно помня, чем это обернулось в последний раз. Она благодарна Псу, Тириону, другим людям, которые проявляют к ней своеобразную доброту, смягчают удары, которые приказывает наносить король, но пытается помнить, что и их милосердие может оказаться обманчивым.

пытается.

Уродливое слово, почти такое же жалкое и несчастное, какой она себя чувствует себя, но Сансе не остаётся ничего другого. Когда выпадает снег и дуют белые ветры, одинокий волк умирает, но стая живет. Если волк остаётся одиноким из-за наивности, которую проявила она, может, и правильно, что он погибает. Робб ведёт свою войну — она радуется искренне, когда слышит о его маленьких победах, и молится, чтобы он одержал большую, когда выпадает шанс. Она не знает, где сейчас её мать, маленькие братья, младшая сестра, и молится об их благополучии тоже. Она хотела бы помочь, но не может. Какой на войне прок от её тлеющей надежды и случайной глупости-смелости сказать королю, что его помазанная септоном голова может быть поднесена ей братом? Ему нужны руки, способные нести меч и щит, уши, подслушивающие важные переговоры, и губы, их передающие. Она может предложить только молитвы; молитвы богам, которые позволили всему этому случиться.

Появление Тиреллов в Красном замке даёт надежду, что боги её всё же слышат.

В один день она теряет нареченного и приобретает сестру, которую давно хотела, подругу, с какой давно не разговаривала. Осторожность и недоверие, за которые Санса цеплялась, таяли под тёплой улыбкой красавицы Маргери, разливались по языку кислотой и сладостью лимонных пирожных, вкус которых она почти позабыла. Компания девушки дала ей то, какой она в жизнь в столице и представляла, — они завтракали вместе, сплетничали, катались на лошадях и вышивали. Будущая королева описывала несостоявшейся Хайгарден, и она представляла прекрасный укутанный в зелени дворец, наполненный журчанием Мандера и щебетанием пташек, далекий от злобного Джоффри и его матушки. Больше всего ей хотелось вернуться домой, но Санса думает, что могла бы найти своё счастье и в Просторе вместе с сиром Лорасом. Она стала бы хорошей леди-женой, доброй и милостивой леди-хозяйкой, справедливой леди-матерью. Её дети были бы такими же воспитанными и хорошенькими, как Мирцелла и Томмен. Как Брандон и Рикон, поправляет она себя, пугаясь того, что не подумала о них в первую очередь.

Доспехами обычной леди служат безупречные манеры, Санса же брала в дрожащие ручки щит, сотканный из плотного страха. Всё это дружелюбие могло быть гнусной уловкой Джоффри, поэтому поначалу она старалась быть осторожной. Получая небольшие письма с изящным почерком маленькой королевы и приходя в Девичий склеп, она замечала, что берет с собой щит всё реже, оставляя его лишь для встреч... со всеми остальными. Ей не приходится бояться случайно обмолвиться о нраве короля — Оленна и Маргери спрашивают её сами. Она мнётся, не сразу решается, но как только начинает говорить, понимает по-настоящему, как тяжко было об этом молчать. Страх не хочет уступать, сжимая горло угрожающими набежать слезами, сдавливая слова в зародыше, вынуждает её попросить не обрывать помолвку. Джоффри взял бы её в невесты снова в лучшем случае, и измучил бы за разрыв с домом Тиреллов в худшем. Самый вероятный исход не просится ей на язык, самая изощрённая пытка, на которую он способен, не приходит на ум.

Ей жаль добрую, красивую Маргери, пообещавшую ей свадьбу с её прекрасным братом и вынужденную выходить замуж за монстра, но подруга с ласковой улыбкой заверяет, что беспокоиться не о чем. Наверное, Санса чего-то не понимает. У розы Хайгардена есть любящий лорд-отец, своенравная бабушка, красивый и галантный брат, уже получивший шпоры, а придворные не считают её повинной в смертных грехах. Даже такой, как Джоффри, подумает дважды, прежде чем обижать девушку, родня которой будет рядом, чтобы дать отпор. Она почти что завидует — не положению, конечно. Защите. Возможно, свободе. Когда отец был жив, а его стражу ещё не перебили, ей тоже было вольно и радостно.

Утром Санса зажигает две свечи и ставит одну у ног Матери, прося её уберечь подругу от жестокости мальчишки-короля, а другую оставляет у изваяния Воина. Лорасу тоже понадобится безопасность, чтобы уехать с ней из гавани живым и здоровым. О благе семьи она в септе не молится — было бы странно, потому что на площади перед ней казнили отца, было бы глупо, потому что даже в священном месте могут быть недоброжелательные глаза и уши.

Днём она не находит уже привычного письма от Маргери. Это можно понять — у невесты короля предостаточно хлопот с подготовкой, а сам король наверняка вьётся где-то рядом. Санса предпочла бы не видеть его лишний раз. Прогулка с Лорасом очень кстати становится облегчением. Рядом с ним она снова ощущает себя обычной девушкой, которой дозволено волноваться при разговоре с симпатичным юношей, теряться и сомневаться в том, что стоит сказать (по другим причинам). Ей приятно слышать, что он тоже мечтал о свадьбе, развлечениях и турнирах, прекрасной невесте, ей отрадно знать, что ему Королевская гавань тоже не нравится. О Хайгардене она уже наслышалась, но из его уст дворец Простора звучит ещё заманчивее и сказочнее. Он столь же красноречив, как и его сестра, с удовлетворением отмечает она. И столь же красив. Помнится, кто-то говорил, что мужчинам обладать такой красотой неприлично. Глупости.

Вечером Санса примеряет ещё одно платье, сшитое портнихами королевы. Пусть ей и придётся носить его на свадьбу короля, придётся его видеть, она может быть уверена, что это будет в последний раз. Её подчёркнутая красота будет празднованием, достаточно тихим и громким. Шая, кажется, с этим согласна. Как только получается затянуть корсет, закрепить юбки и разобраться с лентами, Санса разрешает себе выпустить смешок и покрутиться. Хайгарден видится ей сочным красным яблоком, висящим на сгорбившейся от веса плодов ветви. Стоит лишь встать на цыпочки, и его получится сорвать. Его вкус отзывается на губах воображаемой сладостью, фантомным поцелуем.

Не так уж ей и нужен непонятный план лорда Бейлиша, не сбегать во время Черноводной с Псом оказывается не упущением. Кажется, её жизнь налаживается сама собой.

Стук в плотно закрытую дверь вытаскивает её из мечтаний нежно; она даже не успевает подумать, что это мог бы быть мерзкий Джоффри, улучивший наконец момент, когда девушка была не окружена Тиреллами. Санса кивает Шае, разрешая открыть дверь постучавшей прислужнице, и продолжает возиться с завязочками платья. Она слышит характерный шум доспехов, шорох меча в ножнах, и замечает, как сердце на секунду замирает, — мог ли это быть сир Лорас?, — прежде чем вмешивается разум. На прогулке в садах он носил красиво расшитый дублет. Он юноша симпатичный и неглупый, смог бы занять сумеречный час делом поинтереснее переодевания в броню.

Когда служанка произносит имя брата-близнеца королевы Серсеи, Санса замирает полностью, изо всех сил стараясь не выдать беспокойство за своего собственного. Она слышала, что Джейме и Тайвин Ланнистеры сражались с войском её брата неоднократно, творили боги ведают что в Речных землях Талли. Если он здесь... значит ли это, что всё закончено? Она опасается оборачиваться, прекрасно чувствуя, как задавливает покои пауза. Джоффри обещал принести ей голову изменника-брата, но не говорил, что будет нести её в своих руках.

— Позвольте сиру Джейме войти.

Голубые глаза осматривают его тревожно и внимательно, ненавязчиво пробуют заглянуть за спину. Она не видит сундука, ларца, мешочка, чего-нибудь достаточно большого, чтобы вместить конечность, пищу для её страхов и кошмаров. Напряженные плечи немного расслабляются. Ей очень хочется спросить о матери, о Роббе, но Санса уже знает, что нельзя. Цареубийца не выглядит самодовольным, не похоже, чтобы он собирается глумиться или в чём-то раскаиваться. Впрочем, выглядел бы такой человек, как он, виноватым, если бы убил врагов короны? Отец не любил говорить о политике в её присутствии, но об его отношении к сиру Джейме она наслышалась. Человек без чести и совести, однако и без безумия Джоффри. Он не пришёл бы лично сообщать ей о перебитой семье, но и издеваться бы не стал.

Успокоенная своими выводами девушка заговаривает первой.

— Вы, должно быть, очень рады за племянника. Маргери — прекрасная партия, очень умная и благородная. Придёте ли вы на свадьбу?

Прощебетав бессмысленные вежливости, она сразу же осознает глубину их бессмысленности. Разумеется, лорд-командующий Королевской гвардии будет на королевской свадьбе. Не буду извиняться, решает Санса. Ей не о чем разговаривать с Ланнистерами; они наверняка предпочли бы слушать приятные слова, лишённые капли честности, чем грубую правду. Должно случиться что-то невообразимое, настоящее чудо, чтобы она могла поблагодарить их за что-нибудь искренне.

Шаю никто не отсылает, она остаётся где-то недалеко. Не болят ли её плечи от бремени бытия единственной, кто помогает Сансе ощущать себя спокойнее, не оставляет волчонка наедине со львом? Она, конечно, никак не защитит её от вооружённого мечом и статусом Ланнистера мужчины, она и не должна. Одним присутствием она проявляет больше доблести, чем трусливые рыцари Джоффри. Если завтра выдастся спокойный денёк, Санса скажет Шае пойти на выходной и заняться своими делами. На прогулках с сиром Лорасом никто не будет докучать, никто не сможет помешать им поговорить побольше об их будущей жизни в Хайгардене. Она подавляет и без того подавленный вздох; свадьба Маргери, после которой розочка обещала посеять зерно идеи, не может случиться быстрее.