- Эм, беседка?.. - Василий смотрит поверх списка и давится воздухом, поймав взгляд Сказителя напротив. Больше мушкетёр вопросов не задавал и просто исчез из поля зрения, молча кланяясь. Возможно, этот человек был единственным толковым в отряде Скарамуччи, за что его стоило немного ценить. Как минимум он умел вовремя заткнуться и не бесить, выполняя что велено.
В этот раз Василию было поручено абсолютно несложное дело: найти на засекреченной базе фатуи посреди пустыни крытую ажурную беседку, предпочтительно кованную, из червлёного железа, пару стульев и стол в комплект, набор чайной утвари из Иназумы и портативный очаг. Ерунда, за день справится!
На следующий день, получив желаемое в полном объёме и не став выяснять причины появления седой пряди волос у Василия на виске, Сказитель просто велел оставить всё купленное как есть и освободил агента. Человек вновь молча поклонился, - через маску на его лице послышался не то вздох, не то всхлип, - и удалился. Больше о нём думать не стоило.
Оставшись в благословенном одиночестве, Скарамучча проверил каждую вещь по списку и по большей части остался доволен увиденным. Беседка, увы, оказалось золочёной, пошло выкрашенной краской. Осознав, что это вовсе не дело, и заказ был на червление, кукла мгновение думает, как быть. У богов нет проблем, только задачи, что необходимо решить, и так уж вышло, что на своём веку он немало поработал с металлами. И прямо сейчас в мастерской огромный металлический каркас дожидался момента воплотиться в божественное... но это будет спустя несколько дней, а пока надо поступить по-взрослому и занять себя чем-нибудь, чтобы не начать убивать всех вокруг в ожидании желанного дня.

Взяв ящик с беседкой, Сказитель отправился в мастерскую и выгнал оттуда всех рабочих ультиматумом, в котором неповиновение каралось немедленной и очень болезненной судьбой. Потом, с помощью нехитрых манипуляций с электро и составом для травления железа, он наконец привёл беседку к удовлетворительному состоянию. Это было вовсе несложно и заняло всего ничего времени.
- Господин, - севшим голосом обратился к вышедшему из мастерской Сказителю один из рабочих, - что-то пошло не так?..
- В каком смысле «не так»? - нахмурился он, резко останавливаясь.
- Там электро так ударило, что сначала мы подумали, что вся мастерская рванула, и...
- Дуракам вредно думать, избавь меня от своих досужих речей, - отмахивается кукла, и уходит, вслед лишь бросив приказ всем возвращаться к работе. Внутри люди не найдут ничего необычного: все целое, ни единого повреждённого механизма или детали. Лишь в резервуаре для травли немного меньше раствора, чем было, да рабочий инструмент собран и рассортирован с необычайной аккуратностью.

Над царством Фарахкерт испускал дух день, воспламеняя закатом пески и горы. Алый свет на миг переменился фиолетовым, когда из мигнувшей вспышки стихии посреди оазиса появился Сказитель. Не один, а в компании тех вещей, что велел своему человеку приобрести днём ранее. Без спешки, но явно со знанием дела, кукла берётся за приготовления.
Он обходит оазис, распугивая всех живших здесь духов. Самым смелым из них объясняет на простом и понятном языке боли, что будет с теми из них, кто помешает божественным делам своим любопытством. После, разобравшись с назойливыми феями-океанидами, кукла выбирает живописное местечко на свой вкус, полагая его уместным на грани безупречности: у озера, с видом на волшебные цветы и светящуюся траву. Там Сказитель устанавливает беседку и стол, расставляет стулья для удобного любования пейзажем. Очаг же прячет с глаз в стороне, чтобы не нарушать очарования природы и разводит огонь, чтобы вскипятить воды для чая. Он у куклы тоже с собой, а чашки уже дожидаются на столе своего часа.
Зажигаются на небе звёзды и вот, наконец, появляется последняя.
- Вовремя, - отмечает кукла её появление и отодвигает стул. Принцесса может сделать несколько шагов от портала, чтобы покрасоваться своим нарядом прежде, чем присесть.
- Чай вот-вот будет готов. Мой любимый, - чуть раньше он пообещал ей это угощение. Правда, никаких десертов на столе нет, отчего ютящаяся там посуда выглядит сиротливо. Но вместе с тем, этот крохотный столик точно бы и для двоих слишком мал - так не лучше ли дать чашкам свободу?

Отредактировано Raiden Rei (2025-01-09 16:55:45)

Сливаясь с тёмно-синим небом, она, тем не менее, была настоящей, в отличие от своей подложки-фона: Сказитель полюбовался тем, как принцесса показала себя, отделяясь от непроглядной тьмы портала в тьму иного толка. Более изящную, эфемерную, похожую не то на сумерки, не то на шлейф духов.
И пока Люмин любуется на посуду - «имя мастера тебе не назову, но могу вспомнить фамилию этой школы» - кукла берёт из корзинки одну сливу. Сейчас на руках у него нет перчаток, и переливчато светятся в ночи знаки кхемии на ладонях, тенями отражаются на белом фарфоре грани шарниров на пальцах. Он касается губами тонкой кожицы ароматного плода и делает вдох, чтобы почувствовать запах, терпкий и кислый, далёкий и болезненный, как и вся Иназума. После чего откладывает сливу на стол. Не сейчас, ещё рано, ещё не разлит чай. Да и время ли думать о прошлом и далёком в компании принцессы Бездны? Чуть позже, за тем они здесь и собрались.
Звенят чистым стеклянным звуком колокольчики, подвешенные на шляпе у куклы, он весь алый, контрастный сдержанной и загадочной синеве Люмин. Возвращается за стол, чтобы завершить первый акт их приватной встречи.
Заварка уже готова и переполняет чайник, всё пространство там спешит заполнить обжигающая, кипящая вода. Мелкие чаинки крутятся внутри, словно насекомые, а потом оседают вниз, напитавшись водой. Скарамучча всё ещё не торопится разливать чай, и садится рядом с принцессой.
Ей интересно, что происходит в мастерской Дзёрури, что не удивляет. Может, отчасти поэтому Сказитель сегодня одет так, чтобы немного напоминать свою механическую часть. Разрезы на кимоно открывают плечи, дают взглянуть на линии знаков на теле точно так же, как сейчас в мастерской под обшивкой видны механические части исполинского рукотворного тела.
- Не так быстро, как я ожидал, - Скарамучча вновь обращает внимание на сливу, что отложил. - Люди медлительны, это утомляет меня, временами злит. Думаю, моё новое тело готово процентов на семьдесят-восемьдесят, уже были успешные пробные запуски с синхронизацией... ты же его до сих пор не видела, точно. Оно прекрасно.
Двумя руками кукла держит сливу, любясь ей словно украшением, а третьей протягивает Люмин сложенную пополам бумагу. Четвёртой руки божества не видно за складками одежды, но она несомненно есть, точно так же, как и у нарисованного механического бога. Мазки кистью резкие, а само изображение подходит для создание гравюры, но в то же время прекрасно передаёт внешний вид.
- Пока что это тело разделено на две части, которые уже скоро будут соединены, наконец, - Сказитель указывает на место сочленения двух частей. - Вот здесь я помещу гнозис, что будет питать меня, а тут я воссоздам моё царство Катарсиса, откуда и буду править.
Плавно кукла переходит к рассказу о том, как именно идёт работа, немного говорит о людях, что строят своего господина. О том, как работа не прекращается даже ночью, как множество незнакомцев из разных стран собрались в пустыне для величайшего дела своей жизни.
- К концу месяца мне уже надлежит полностью принять новое тело. Как говорят, покинуть его я не смогу, но мне это безразлично, - на этих словах Скарамучча тянется к чайнику и разливает напиток, сначала для принцессы и потом уже для себя. - Тебе стоит навестить мастерскую, когда это наконец произойдёт. Тогда ты будешь для меня малышкой, которую я смогу подержать на ладонях... и посмотреть, как я сжимаю всех, кто не подчинится моей воле, в другом кулаке, конечно же.
Прикрыв глаза, кукла с наслаждением делает первый глоток чая, что вовсе не успел остыть за то время, пока заваривался. Чёрнее самой ночи, горче отчаяния - его любимый. Оставляет после себя только пустоту и, пожалуй, желание выпить ещё чашку.

Отредактировано Raiden Rei (2025-01-09 16:55:56)

- Куда пожелаю, - с тенью улыбки кукла пожимает плечами. Боги - натуры непостоянные, все это знают, и их пути неисповедимы. Сейчас Сказитель думает одно, но как знать? Небо в тучах переменчиво, может грозу принести с ужасающим ливнем, а может шторм со шквальным ветром. Вроде для смертного всё едино катастрофа, но разная же! Настолько же разнообразен и напиток в чашке, который сейчас оценила принцесса.
- Я пробовал много чая, - он делает ещё один долгий глоток. - Может, весь, какой есть в мире. Или почти весь. Но этот - мой любимый. Горечь со вкусом горечи.
В тишине ночи лёгкий пустынный ветер колышет колокольчики, что еле звенят, взвесью стекла их звонкий шёпот летит над оазисом, кукла не говорит больше. Лишь наполняет драгоценные чашки со своей далёкой родины вновь чаем, что успел завариться ещё сильнее, горче, пронзительней. В этом вкусе уже не было даже тлена, что распробовала Люмин - лишь иссушающее душу ничего, оставляющее на послевкусии грусть и усталость, в которой даже злости или досаде нет места. Прекрасный пейзаж для прекрасного напитка: звёздная ночь темна и бессмысленна, поддельное небо мнится наблюдателю омерзительной дешёвкой, равно как и весь мир. Чем же ещё запить это зрелище, как не самым дешёвым чаем из невероятно дорогой посуды? Даже сделай наоборот, вышло бы не столь подобающе моменту.
- Дальше... - нарушает Скарамучча устоявшуюся тишину, и фарфор скрипит о фарфор, когда он сжимает чашку крепче. - Буер. Мне нужно разобраться с ней, потому что она недостойна ни своего титула, ни даже своей жизни.
Досада на дендро архонта звучит протяжно, кукла опускает ресницы, отводит взгляд в сторону и поджимает губы. Вновь неприятно вспоминать их встречи, ибо каждая оставила точно бы шрам внутри, или какой-то запах, или что-то... напоминание, которое от себя не оторвать и не выкинуть. Это злило время от времени и Сказитель решил, наконец, что умертвить Буер и уничтожить её божественный престол будет подобающим решением. Обычно эти мысли посещали его в нечётные дни месяца и вечером в пятницу, в остальное же время Вечный владыка сокровенной мудрости думал о том, что аранар всё-таки нужно отобрать себе. Просто так, без всякой причины.
- Ты знала о том, что она дайкон? - кукла смотрит на Люмин так, словно рассказывает презанятный факт из жизни животных ради того, чтобы заполнить неловкую тишину, которой тут вовсе не было. - А её фамильяры - капуста. Словом, можно сделать окономияки. Пф. Я... всё ещё хорошо готовлю, и не важно, еду для идиотов или дур к смерти.
Сказитель сдержанно всплеснул нижней парой рук, закатывая глаза, на его безупречном лице проступила гримаса отвращения и скуки. Пожалуй, ему нравилось готовить, но в то же самое время было неприятно. Ну разумеется. Все же знают, что боги - натуры непостоянные. Это нормально.
- Я уже поставил её перед фактом скорой и унизительной гибели, - несмотря на то, что это было сообщение об объявлении войны, кукольная интонация говорила скорее о том, что он жалуется, подобно ребёнку, на то, что его кто-то обижает. - Может, посмотреть на это я тебя и унесу, как знать? Кажется, это будет моё второе свершение в новом облике.

Отредактировано Raiden Rei (2025-01-09 16:56:05)

- Чай? Для этой?.. - слова тянутся с хмурым сомнением. С одной стороны, Люмин предлагает очень изящное и достойное завершение жизни Буер, лаконичное и красивое, с этим можно только согласиться. Но с другой, заваривать для поверженного врага любимый чай? Звучит как-то... так, что поначалу Сказитель не может и описать, что по этому поводу думает и чувствует. Представить - сколько угодно, но и только. Множество раз он уже прокручивал в голове сценарии, оценивая свои и чужие силы, и думал о битве, которую обязательно выиграет. Однако хороший вопрос, что будет после того, как всё свершится.
Сомнение разлилось по столу без ответа. Скарамучча ставит пустую чашку, делая небольшой перерыв, и наконец пробует сливу. Едва созревшая, свежая и кислая, очень освежающая, её вкус был втрое сильней после чая, который собой точно стирал все ощущения, и оттого они возвращались обратно такими яркими... но то было мимолётное впечатление, которое скоро исчезнет.
Как и звёзды с луной, как и эта тихая тёплая ночь, как и этот мир. Кукла едва успеет моргнуть - всё уже исчезло, как оно вечно бывало. Останется ли он снова сидеть в комнате с клёнами и ширмами после этого? Нет, конечно. Теперь он знает, как открывать двери и не тратить на это долгие годы.
- Тц. Да, повстречал, - и, только лишь подтвердив это, Скарамучча чувствует, что не хочет говорить больше. И осознав это, понимает - а уже всё, а придётся, уже сказал начало, придётся и середину с концовкой рассказать, иначе странно и глупо получается. Это не тайна, уж тем более не секрет от Люмин персонально, но всё же распространяться о деталях той встречи как будто не хотелось.
Внутри пустота, что обычно сопровождала Вечного владыку сокровенной мудрости, вдруг стала неуютно колючей, клокочущей, выворачивающей наизнанку. Что же такого случится, если принцесса узнает? «Ничего,» - отвечает себе кукла, прекрасно осознавая это разумом. Смехотворно даже. Но эмоции внутри требовали чего-то другого. Может, стол перевернуть, сказать, что не твоё это дело, Люмин, что у меня за дела с аранарами, и чего ты вообще пристала?
- Выгнал одну эту капусту из лагеря, - выдёргивает из себя слова Сказитель, не глядя ни на Люмин, ни на звёзды, ни на пустыню. - Полагаю, эта шпионка Буер должна быть нижайше благодарна за то, что я сохранил её жалкую жизнь нетронутой.
Интонация куклы впрочем даёт понять, что эти благодарности получены не были, но, несмотря на это, грибонара на них совсем не в претензии. Аранары были ужасно нелепы, смехотворно, и возможно из-за этого хотелось смотреть на них чуточку дольше.
- А ты, - вдруг Сказатель понимает из слов Люмин одну вещь. - Когда их встречала?
Возможно, её слова окажутся полезными? Если принцесса знает, как забрать аранар себе.

Отредактировано Raiden Rei (2025-01-09 16:56:16)

Подсвеченная лунным светом, объятая холодным ночным ветром, легче мысли, темнее старых болезненных воспоминаний, Люмин была подобна слезе в тот миг, когда обернулась к Сказителю и позвала к себе. Мимолётное сравнение её образа с сияющей каплей на бледной щеке, что чертит по коже влажную дорожку печали, кукла оставляет за столом вместе с чашками, чаем и сливами.
Он не любил слёзы и не желал о них думать больше. Отчего же принцесса Бездны, всегда столь отстранённая от бренного, сдержанная и величественная, вдруг напомнила о таком? Сухость её голоса и мелкая дрожь в теле были от холода ночи, верно?..
Кукла поднимается легко и неслышно, останавливаясь по правую руку у присевшей возле пропасти Люмин. Смотрит туда же, куда и она, но едва ли видит то же самое, что и принцесса. Она об этом и говорит, о времени, когда никаких сосудов вечности ещё не существовало. О том моменте, когда сама суть времени была другой, быть может.
Голос Люмин становится ещё тише, словно она перенеслась назад туда, в тот век о котором сейчас говорила, и огромное расстояние мешает слышать её ясно, делает её бледнее, на миг смазывая образ в нечёткую рябь. Всего лишь на миг. И Сказитель  качает головой, пускай принцесса этого не видит.
Его не существовало в тот период, информации было не так много. В основном это были знания предвестника фатуи, который проводил бесчисленные операции по разведке Бездны и, пусть вкратце, знал, где и что именно происходило пятьсот лет назад. Но его знания - это сухие строчки текста на бумаге, невыразительные и бездушные, прямо как сама кукла. То же, о чём помнила Люмин, было совсем другим.
У всех есть безрадостные воспоминания.
- Хорошо, - соглашается Скарамучча на просьбу позаботиться об аранарах. Звучит он очень просто, но на деле не знает, что и думать про этих смешных лесных созданий. Не появляются перед кем попало, говорит Люмин, и хочется то ли гордо заметить, что бог кем попало априори не является, то ли тихо порадоваться где-то совсем глубоко внутри, что они были с куклой дружелюбны и вежливы.
Или, ещё раз прокрутив в голове ту глупую первую встречу с сахарной воровкой, просто промолчать, чтобы не портить Люмин настроение ещё больше.
- Расскажи мне, что здесь было, - просит Сказитель после небольшого молчания, разбавленного лишь музыкой ветра от его колокольчиков на одежде. Он просит, чтобы навсегда запомнить эту историю и, может быть, понять лучше. Понять лучше саму Люмин, и её столь искреннюю просьбу оберегать аранар.

Отредактировано Raiden Rei (2025-01-09 16:56:26)

Что же видит девушка, обернувшаяся к созданию подле себя? За всей этой видимостью писанных канонов идеальности, за всем этим чисто людским пониманием того, что красиво, совершенно, божественно - если отбросить всю эту бессмысленную мишуру восприятия и обратиться к сути, что она там видит? Истинные звёзды в его глазах, что отличались от подделок в небе? Или же она, как всегда глядя глубже, наблюдала как те звёзды - такие же подделки! - складываются в знак кхемии? Что она видела там? И у кого спрашивала?
У иназумской куклы, что никому не была нужна, даже себе? От неё хотела она услышать ответ на свой вопрос? Или же она задавала его предвестнику фатуи, что собирал сердца бога и ходил на разведку туда, где никто другой жить не может. Желала ли она слышать ответ от этого равнодушного к себе и миру офицера? Быть может, она хочет задать этот вопрос Куникузуши, что уже двести лет как мёртв, вместе со своим желанием уничтожить всех кузнецов страны? Со своим близнецом Куронуши, как его записали и потом выдумали люди, он ответил бы крайне озлобленно. Она желала услышать это? Или же обращалась к богу, что вскоре взойдёт на престол и начнёт новый виток войн за власть? Она хочет услышать этот очевидный ответ?
На самом деле любой из них был предсказуем для того, кто знает куклу так хорошо, как знала Люмин.
- Его назвали Безумным не просто так, - Сказитель продолжает стоять рядом с принцессой и долго на неё не смотрит. Вдаль, в то место, где когда-то началось то неистовство бездны, с которым до сих пор всему миру приходится иметь дело. - Обычно такие, как он, воюют против себя, даже если и не понимают этого. Безумец, глупец - всё одно и то же.
Кукла не знает много. Никогда не интересовался, пускай Пьеро знал больше и словно мог бы поделиться, несмотря на всю скрытность. Но Скарамучча задавал ему только равнодушные вопросы по делу: куда идти, что узнать или забрать, куда принести. Жалел ли он теперь об этом отсутствии любопытства? Нет. Без удивления, без вообще какой бы то ни было эмоции, он понимает, что ему до сих пор всё равно. Хочет ли он, чтобы желание Царицы сбылось? Ответ будет такой же - без разницы. Ему так точно абсолютно без разницы. Теперь.
У всех свои цели.
- Наверняка он думал, что борется против Небесного Порядка. Может, ещё думал, что вокруг враги, - кукла поднимает глаза и кивает вверх, а потом всплёскивает нижней парой рук. - Спрошу в ответ: зачем задавать мне вопрос, на который ты знаешь ответ?

Отредактировано Raiden Rei (2025-01-09 16:56:36)

Кукла приходит в движение, услышав просьбу, и мелко, беспорядочно, хаотично звенят колокольчики у шляпы, которую он снял с головы и положил рядом на песок прежде, чем сесть сам. Очень близко к Люмин - если бы она пожелала устало опустить на плечо Сказителя голову, спасаясь от тягот всего мира в этом жесте, то её бы никто от этого не остановил.
И ей было бы очень удобно так сидеть.
Но она этого не желает. Может быть, пока, а может, вообще; лишь смотрит с недоумением и спрашивает. Не то куклу, не то себя саму, не то пустоту или эту прореху в небе, которая кровоточит скверной. Судя по всему, она и правда не знает, что было на уме у Ирмина, это и не удивительно. Каждый безумец словно в собственном мире живёт, Скарамучча много таких видел, пока сам путешествовал по миру. Только вот он никогда не пытался понять, о чём эти ненормальные думают и зачем они поступают так, а не иначе.
Всё равно. Всё равно, всё равно...
- Нахожу поступок Ирмина смехотворным, - замечает Сказитель с лёгкой улыбкой равнодушия того, кто наслаждается чужим горем, но недостаточно искренне, пусть и старается. - Все его стремления, и все стремления его народа, столь противоположные, привели к неизменному финалу, какой вопрос ты не задай. Действительно глупец, легендарный глупец, который даже сгореть со стыда от последствий не может! Так смешно и так... глупо.
Впрочем, кукла не смеётся, разве что насмехается. Мёртвым-то какая уже разница, что о них говорят. Но он прерывается и коротко кивает, когда Люмин спрашивает про Орден Бездны. Для него с самого начала было понятно, пусть и смутно, что между Бездной и Орденом не стоит знак равно, и чем больше Скарамучча общался с принцессой и её окружением, тем очевиднее это становилось.
Вопрос лишь в том, зачем им всё это? Такой риторический, спокойный и невысказанный вопрос, но его произнесла сама Люмин, пусть немного другими словами. Она говорила о том, что было, а потом - о том, что её не устроит ни один из возможных финалов. Словом, и зачем это всё?
Хороший вопрос.
- Эта кукла помнит себя с самого создания, - начинает он неторопливо, отвечая словно бы на другой вопрос из другого разговора. - И может точно сказать, сколько дней прошло с этого момента до того, как создательница решила, что кукла бесполезна. Пять дней, после которых началась неизвестность. Кукла может в точности описать тебе убранство павильона, в котором создательница его оставила, но не сказать, сколько лет прошло. С самого рождения куклу окружали только предатели. С самого рождения кукле дали понять, что его появление на свет ошибочно. Так бессмысленно, правда? Прямо как всё, что ты сейчас рассказала. Такое знакомое чувство пустоты.
Последние слова на выдохе произносятся с мягкой нежностью, похожей на ностальгию, но это вовсе не такое светлое чувство, и оно перекипает злобой и ненавистью, что срываются в голосе на последних звуках.
- Тысячи людских смертей ничего не решат, это кукле уже довелось проверить. А... сотни тысяч? А смерти не людей, а богов? Что вообще сможет повлиять? Только гибель всего. Всех этих лжецов и предателей.
Он поднимает голову и взгляд выше, желая смотреть не на небо, а чуть выше него. Как жаль, что отсюда не дотянуться и не высмотреть, что там, за этой подделкой!
- Я стану началом и концом. Я стану их ужасом и карой. Я стану всем. Единственный, кто никогда не врал и не предавал.

Отредактировано Raiden Rei (2025-01-17 00:46:55)

Прижав ухо к кукольному плечу, принцесса ничего не слышит. Нет внутри боя сердца, не вздымается его грудь от дыхания, даже притворного, лишь ветер едва шевелит рукава кимоно, когда Сказитель поднимает обе левые руки и легко обнимает прильнувшую к нему Люмин. Словно закрыл её, усталую, от всего ненавистного ей Тейвата. И от ветра, что в пустынной ночи так холоден.
За многими ли принцесса Бездны могла себе позволить так спрятаться? А хотела ли вообще? Скарамучча мог ей обещать, во всяком случае, что её никто не предаст, и ничего лишнего не будет. Ни слов, ни мыслей... ничего. Всё то же самое «ничего», из которого состоит Сказитель, всё то же самое, о чём он рассказал ей сейчас. Что-то общее между ними - похожее на этот вечер и тот чай, что остался на столе позади недопитым. В этом было то самое необходимое, особенное и неназванное чувство, с которым смотрела на него принцесса. И названия у него не было вовсе не потому, что это чувство столь редкое в своей мимолётности, оттого и не обладало названием.
Просто это не нужно.
Но, склонив голову к Люмин, кукла всё-таки делает один глубокий, медленный и очень реалистичный вдох, за которым потом не следует выдоха. Не потому, что это нужно его безупречному телу. Просто Скарамучче захотелось ощутить аромат цветов от её волос, тех самых цветов, что в этом мире нигде не растут. Этот запах смешивается с холодом ночи и растворяется, навсегда оставаясь лишь в кукольной памяти.
- Я, честно говоря, не знаю точно, что именно она считала изъяном, - кукла качает головой. Он об этом очень много думал когда-то, и эти мысли доводили его до полного бессилия. И ещё он считает сейчас, что его создательница посчитала дефектом не какую-то отдельную черту в нём, а целиком. Он целиком весь - один большой изъян, словно... Скарамучча поднимает взгляд на рваную рану прорыва Бездны в небе, как будто смотрит в отражение. А потом усмехается этому виду, слушая дальше то, о чём говорит Люмин.
«Некоторые после потери вообще умирают,» - думает он, вспоминая свою собственную смерть. Вернее, самоубийство, ведь как ещё назвать тот трижды проклятый вечер, когда кукла, в слезах сжигая дом вместе с телом ребёнка, вырвала из своей груди сердце?
Сказитель опускает голову ещё чуть ниже, обращая взгляд на Люмин уже без улыбки, даже без той вечно жестокой и совсем не весёлой, поддельной, что на его лице бывала обычно. На самом деле ему очень хотелось верить в слова, что говорила принцесса. И он верил, как это могут делать лишь человеческие дети или бессердечные куклы, от человечности отказавшиеся: с искренней надеждой и убеждением, что каждое слово - истина в последней инстанции.
Ведь иначе зачем это всё?
Даже создания без сердца и имени желают смысла для своего существования. Кукольные пальцы легко дрожат на девичьем плече, пускай лицо Сказителя не выражает эмоций. Лишь светится немного изнутри призрачным светом электро, отчего его глаза горят ярче любой холодной и далёкой звезды.
И теплее.
- В безумстве и глупости они стали подобны своему правителю, - Скарамучча легко пожимает плечами. - До горечи смехотворный финал.
Несмотря на этот комментарий, он не смеётся. Но и не осуждает, и не сочувствует: эта история для куклы есть лишь итог существования сегодняшнего мира таким, какой он есть. А ещё он и сам искал силы, которая даст ему возможность пошатнуть основы мироздания.
- Я Вечный владыка сокровенной мудрости, а не Безумный король, - фыркает он на совет про личную гвардию. - Конечно я буду умнее со своим окружением, ведь уже говорил тебе: раздавлю любого, кто не понравится. Обязательно позову тебя на это посмотреть, у меня уже есть список тех, кого обязательно нужно убить в первую очередь. И, сразу после этого, я подчиню себе выживших, - кукла немного молчит, добавляя уже гораздо тише. - И аранар.

— Тревожит...
Мягко звучат слова, что подхвачены ветром и унесены далеко-далеко, в разрез в небе, в другой мир, возможно. Куда угодно, но это слово и его смысл стоит убрать подальше. Тревог вообще не должно быть у всемогущего божества, уж тем более тревог о тех, кто в бренном мире этом уже скоро окончит свой путь. Вот был — а вот перестал, всего лишь вспышка в ночи, лишь краткий отзвук капли дождя о лист лотоса, туман поутру.

Смех куклы, холодный и сухой, бьётся о крышу небес, отскакивает от неё и словно пытается найти там трещинку и проскользнуть наружу, в то самое место, куда должны уйти и тревоги, о коих речь ведёт принцесса. Но ведь нет тревог, а в смехе без веселья лишь... ох, что там? Кроме злости, обиды и жажды мести? Кроме, может быть, старательно задушенных слёз?

Перестав смеяться, Сказитель спокойно замолкает, закрыв глаза, в точности так же, как и Люмин. И наступает пауза, не нарушаемая ничем, никто не посмел бы сейчас. Ни единая душа не решится сейчас влезть в их разговор, и не рискнёт мешать новому богу этого мира бороться с той бурей эмоций, что возникла внутри от этого, казалось бы, простого вопроса. Точно бы Скарамучча и не ожидал, что принцесса спросит, хотя всё к этому вело. Или думал, что готов к ответу — но не был.

— Сон или явь?
Трепетанье зажатой в горсти
Бабочки... — кукла выдыхает последнее слово медленно и кровожадно, с затаённой яростью и одновременно с тем поднимает ладонь на уровень лица и сжимает пальцы в кулак, словно раздавливая ту самую бабочку из хайку. Иных слов от предвкушения о грядущем у Сказителя поначалу не находится. Но лишь поначалу.

— Первым делом я убью человека по имени Сиканоин Хейзо, — и если на первых словах основной нотой в дрожи голоса куклы была ненависть, то к концу фразы, на имени, она видоизменилась в сложное сплетение обиды, горького любопытства и злости. — Эту помеху на моём пути!.. Если бы моя голова могла болеть, то из-за него. Какой-то смертный, — Сказитель легко всплёскивает руками в недоумении от того, сколь назойливым и приставучим может быть такая жалкая форма жизни, как человек. — Лезет в мои дела, точно в собственный дом, да и в твои, собственно, тоже. Кто он такой и как смеет?

Если первые минуты после вопроса Вечный владыка сокровенной мудрости ещё мог поддерживать некий должный его образу и титулу возвышенный тон, то после он довольно быстро надулся и начал просто жаловаться на детектива, который слишком активно лез, куда его не просили. Ну ладно, может, немного просили. Но потом Скарамучча передумал! И было с чего, в самом-то деле. Он ведь в самом деле наивно решил, что этому человеку можно поверить — словно бы за четыреста лет жизнь его так и не научила тому, что люди по своей натуре ниже крыс в своей жадности и наглости!

— Лжец. Лжец и предатель, — сбежавший после того, как ему сделали предложение, от которого нельзя отказаться. Так долго бежал за богом, от которого потом решил отвернуться. — Не прощу. Я его не...

Кукла прерывается, поджав губы, вдруг поняв кое-что. Это он уже не раз проходил и давно выучил. «Обида». Это чувство может возникнуть не к любому человеку. И как же так вышло, что Сиканоин вошёл в какую-то категорию, кроме как «презренный смертный»?

Сказитель ощущал, что обида пронзает его насквозь, словно стрелы.

— ...я его не просто убью, — продолжает Скарамучча уже очень тихо, но спокойствие его слов обманчиво, словно омут с затаившимся чудовищами. — Я заставлю его страдать перед смертью, чтобы он молил меня о прощении, которого не получит. Чтобы он... понял. Детектив же, любит понимать — вот пусть попробует. Червяк.

Смех Люмин подобен ведру ледяной воды, что выливается на голову сверху. Столь же неожиданно, воспринимается почти как удар, сбивая с мыслей, и меняет происходящее на до и после.

— Что смешного, — хмурится Сказитель, не понимая причин веселья. Он, вообще-то, делился планами уничтожения человечества! О, ну то есть, это конечно бывает довольно весело, думать о таком и предвкушать, бесспорно. То есть, Сиканоина убивать вообще не весело! Она что, не понимает, что это другое?..

Рассеянная ярость, смешанная с непониманием и толикой злости, немного смягчилась, когда Люмин объяснила причины своего необычного поведения. Понятнее от этого, правда, не стало, потому что, Скарамучча был в этом уверен, он никогда не был милым. Прекрасным, совершенным и идеальным — да. Но сейчас Люмин, удивительным образом, несла какой-то бред. Это очень сбивало с толку, и кукла уже не совсем понимает, как реагировать и отвечать. Он поджимает губы и смотрит на принцессу вопросительно, без негатива и гнева, но словно бы немного зловеще.

— Я не... — пытается возразить Сказитель на слова о том, что в его душе нашлось какое-то там место для детектива, но его попытку отрицать всё до последнего прерывает нежный жест Люмин. Её плавный, спокойный голос мешал злиться, перебить принцессу не вышло. Пришлось слушать до конца то, что она хотела сказать.

«Ну да, сорняк,» — в мыслях соглашается он с утверждением, забывая о том, что согласившись с этим, он автоматически соглашается и со всем тем, что сказала Люмин до: о том, что Сиканоин сделал и как именно это было. — «И червяк. Жалкий смертный. Да, всё так. Всё так.»

— Тц, — шипит кукла сквозь зубы и хмуро, склонив голову, слушает дальше. У него как-то не сходится предложение Люмин с тем, что он сам намеревался совершить в будущем, но одновременно с тем принцесса говорила как будто мудрые вещи. Или нет? Она... она неплохо понимала людей и то, что их страшит и отвращает, как воплощение Бездны. Тот ужас, что она устроила в Ли Юэ, тому подтверждение. То есть, Люмин ну точно знала, о чём говорит. Это был её дружеский совет? Настоящий?..

«Но то, что она говорит,» — задумчиво коснувшись подбородка шарниром пальца, Сказитель решил немного остыть и обдумать предложение принцессы. По всему выходило, что это очень долгий, но злонамеренный и расчётливый план по медленному уничтожению детектива, что будет... хм... что будет...

— Ты предлагаешь подарить ему медленную смерть подле меня, чтобы он самолично лицезрел моё величие и правление, так? Чтобы этот жалкий человек обречённо наблюдал, как мой — а не его! — великолепный план приходит в исполнение. И как я своею рукой вершу новый мир.

Рассудив так, Скарамучча подумал ещё немного, пробуя этот вариант унизительной пытки для Сиканоина на вкус. Вроде бы звучит жестоко. Наверное стоит признать, что немедленная смерть видится теперь стократ милосерднее, даже если она будет очень мучительной. И, поняв это, Сказитель вновь недовольно поджимает губы и хмурится.

Он не хотел быть милосердным с этим человеком. Ни с кем не хотел, но с этим предателем - особенно!

— Это... звучит любопытно и довольно жестоко. Возможно, я даже так и сделаю, — кукольный голос звучит уже спокойно, но с каплей сомнения. Он всё ещё кое-чего не понимал в предложении принцессы и ему смутно казалось, что это часть — очень важная. И в самом деле, нужно спросить.

— Но скажи мне, — Сказитель, уняв свой гнев, смотрит на Люмин ясным, открытым взглядом, полным искреннего любопытства. — Как ты узнала, что для него станет самым жестоким концом? Я рад, что ты рассказала, но теперь мне интересно.

«Мне он ничего такого не говорил,» — и кукла, против всякой воли, вновь обиженно поджимает губы.

В воцарившемся молчании, что было нарушено голосом Люмин, вдруг появился холодок, подобный тому, какой бывает, когда касаешься холодной хрустальной посуды. Вроде и перетерпеть можно, согреть тонкие стенки стакана своим теплом, но в то же время невольно мелькнёт мысль — а не лопнут ли тонкие грани, не вопьются ли осколки в кожу злыми мелкими укусами? Хочется сделать касание ещё нежней и ненавязчивей, но до конца не знаешь, будет ли этого достаточно.

Сказитель лишь кратко кивает на словах о том, что он будет мудрым правителем, не сводя с принцессы Бездны внимательного взгляда. Смотрит в её лицо спокойно и позволяет к себе прикоснуться как той, кому он верит. Как той, кому доверяет, но кукольный взгляд вовсе не такой наивный и тёплый, каким был когда-то давно. Скарамучча, при всей приязни к Люмин, затаился с небольшим напряжением. Он уже не раз и не два, и даже не десять раз наблюдал за тем, кто на него так смотрит — словно на объект для изучения. И такое внимание... что же, он при всей ненависти к себе не может сказать, что ему абсолютно плевать. Пускай он и сам соглашался, пускай это было, подумать только, добровольно — Сказитель ненавидел такой взгляд.

Но он доверял Люмин неподдельно, искренне. И у него не было причин сомневаться в том, что пристальное внимание принцессы, пусть и неуютное до желания выкинуть грубость, было чем-то плохим. Нет. Не было. И Люмин не желала ему зла.

Абсолютно точно.

И потому мимолётное напряжение пропадает, как исчезает дискомфорт, стоит только переменить позу и сесть или лечь удобно, с уютом. Должно быть, ему просто показалось, что тут что-то не так и Люмин замыслила нечто недоброе. Бог Мудрости не может ошибаться.

— В действительности я не желаю сохранять Сиканоину долгую жизнь, — Сказитель попытался спокойно объяснить принцессе мотив своей злости. Он согласен с тем, что моментально убить детектива будет уже слишком просто, но в остальном?.. Мысли куклы прервал короткий, но громкий и резкий скрип, похожий на тоненький писк, когда сухие пальцы Люмин надавили на его фарфоровые щёки чуть сильнее. Это, точно мягкая просьба молча дослушать, останавливает Скарамуччу от нового витка гнева в сторону жалкого смертного.

И всё, что говорит Люмин, разумно и правильно. Люди — ресурс, который стоит использовать по назначению. Мудрый правитель, коим Сказитель определённо являлся — уже являлся! — хорошо это понимает. И оттого лишь сильнее злится и хмурится, поджимая губы и сжимая в кулаки все четыре ладони. Отчего он, Вечный владыка, обладая столь головокружительной мощью и безграничной властью, просто не может прихлопнуть одно насекомое?! К тому же, столь назойливое. К тому же, настолько болезненно жалящее... настолько, что больно даже тому, кто боли уже чувствовать и не должен.

Гнев во взгляде нового божества смешался с яростью от этих мыслей, и с горькой обидой — опять и опять! Ему хочется возмездия, ему хочется расплаты. До ужаса ему хочется видеть и слышать, как человек страдает за свои ошибки, за свою глупость, упёртость, и как он горестно рыдает, понимая, что это была ошибка — но уже поздно!

— Ты говоришь очень разумно, — кукла отворачивается, убирая со своего лица ладони Люмин. Он всё силится подыскать слова, чтобы и самому быть правым в своём желании просто раздавить детектива, да и весь город Сумеру заодно, но отчего-то внутри лишь растёт чёрная дыра, и с каждым сказанным словом и мыслью она лишь становится больше и злей.

— Но я больше не хочу омрачать этот вечер с тобой разговорами о недостойных предателях, — Сказителю казалось, что этот разговор чем дальше, тем лишь будет сильнее его злить. А он позвал принцессу не за тем, чтобы так в пустую тратить своё время перед самым триумфом... и лишь подумав об этом моменте, он, хмыкнув, вдруг повеселел.

— Потому что я уже придумал, как его наказать перед смертью. Такого страдания он заслуживает. Спасибо, что подсказала мне, — кукла негромко смеётся. — Я дам ему надежду на успех. Я дам ему возможность полагать, что у него есть шанс остановить меня и добиться своего. Пусть бежит сюда и сходит с ума, считая, что у него что-то получится. А как прибежит... я его растопчу!