- Эм, беседка?.. - Василий смотрит поверх списка и давится воздухом, поймав взгляд Сказителя напротив. Больше мушкетёр вопросов не задавал и просто исчез из поля зрения, молча кланяясь. Возможно, этот человек был единственным толковым в отряде Скарамуччи, за что его стоило немного ценить. Как минимум он умел вовремя заткнуться и не бесить, выполняя что велено.
В этот раз Василию было поручено абсолютно несложное дело: найти на засекреченной базе фатуи посреди пустыни крытую ажурную беседку, предпочтительно кованную, из червлёного железа, пару стульев и стол в комплект, набор чайной утвари из Иназумы и портативный очаг. Ерунда, за день справится!
На следующий день, получив желаемое в полном объёме и не став выяснять причины появления седой пряди волос у Василия на виске, Сказитель просто велел оставить всё купленное как есть и освободил агента. Человек вновь молча поклонился, - через маску на его лице послышался не то вздох, не то всхлип, - и удалился. Больше о нём думать не стоило.
Оставшись в благословенном одиночестве, Скарамучча проверил каждую вещь по списку и по большей части остался доволен увиденным. Беседка, увы, оказалось золочёной, пошло выкрашенной краской. Осознав, что это вовсе не дело, и заказ был на червление, кукла мгновение думает, как быть. У богов нет проблем, только задачи, что необходимо решить, и так уж вышло, что на своём веку он немало поработал с металлами. И прямо сейчас в мастерской огромный металлический каркас дожидался момента воплотиться в божественное... но это будет спустя несколько дней, а пока надо поступить по-взрослому и занять себя чем-нибудь, чтобы не начать убивать всех вокруг в ожидании желанного дня.

Взяв ящик с беседкой, Сказитель отправился в мастерскую и выгнал оттуда всех рабочих ультиматумом, в котором неповиновение каралось немедленной и очень болезненной судьбой. Потом, с помощью нехитрых манипуляций с электро и составом для травления железа, он наконец привёл беседку к удовлетворительному состоянию. Это было вовсе несложно и заняло всего ничего времени.
- Господин, - севшим голосом обратился к вышедшему из мастерской Сказителю один из рабочих, - что-то пошло не так?..
- В каком смысле «не так»? - нахмурился он, резко останавливаясь.
- Там электро так ударило, что сначала мы подумали, что вся мастерская рванула, и...
- Дуракам вредно думать, избавь меня от своих досужих речей, - отмахивается кукла, и уходит, вслед лишь бросив приказ всем возвращаться к работе. Внутри люди не найдут ничего необычного: все целое, ни единого повреждённого механизма или детали. Лишь в резервуаре для травли немного меньше раствора, чем было, да рабочий инструмент собран и рассортирован с необычайной аккуратностью.

Над царством Фарахкерт испускал дух день, воспламеняя закатом пески и горы. Алый свет на миг переменился фиолетовым, когда из мигнувшей вспышки стихии посреди оазиса появился Сказитель. Не один, а в компании тех вещей, что велел своему человеку приобрести днём ранее. Без спешки, но явно со знанием дела, кукла берётся за приготовления.
Он обходит оазис, распугивая всех живших здесь духов. Самым смелым из них объясняет на простом и понятном языке боли, что будет с теми из них, кто помешает божественным делам своим любопытством. После, разобравшись с назойливыми феями-океанидами, кукла выбирает живописное местечко на свой вкус, полагая его уместным на грани безупречности: у озера, с видом на волшебные цветы и светящуюся траву. Там Сказитель устанавливает беседку и стол, расставляет стулья для удобного любования пейзажем. Очаг же прячет с глаз в стороне, чтобы не нарушать очарования природы и разводит огонь, чтобы вскипятить воды для чая. Он у куклы тоже с собой, а чашки уже дожидаются на столе своего часа.
Зажигаются на небе звёзды и вот, наконец, появляется последняя.
- Вовремя, - отмечает кукла её появление и отодвигает стул. Принцесса может сделать несколько шагов от портала, чтобы покрасоваться своим нарядом прежде, чем присесть.
- Чай вот-вот будет готов. Мой любимый, - чуть раньше он пообещал ей это угощение. Правда, никаких десертов на столе нет, отчего ютящаяся там посуда выглядит сиротливо. Но вместе с тем, этот крохотный столик точно бы и для двоих слишком мал - так не лучше ли дать чашкам свободу?

Сливаясь с тёмно-синим небом, она, тем не менее, была настоящей, в отличие от своей подложки-фона: Сказитель полюбовался тем, как принцесса показала себя, отделяясь от непроглядной тьмы портала в тьму иного толка. Более изящную, эфемерную, похожую не то на сумерки, не то на шлейф духов.
И пока Люмин любуется на посуду - «имя мастера тебе не назову, но могу вспомнить фамилию этой школы» - кукла берёт из корзинки одну сливу. Сейчас на руках у него нет перчаток, и переливчато светятся в ночи знаки кхемии на ладонях, тенями отражаются на белом фарфоре грани шарниров на пальцах. Он касается губами тонкой кожицы ароматного плода и делает вдох, чтобы почувствовать запах, терпкий и кислый, далёкий и болезненный, как и вся Иназума. После чего откладывает сливу на стол. Не сейчас, ещё рано, ещё не разлит чай. Да и время ли думать о прошлом и далёком в компании принцессы Бездны? Чуть позже, за тем они здесь и собрались.
Звенят чистым стеклянным звуком колокольчики, подвешенные на шляпе у куклы, он весь алый, контрастный сдержанной и загадочной синеве Люмин. Возвращается за стол, чтобы завершить первый акт их приватной встречи.
Заварка уже готова и переполняет чайник, всё пространство там спешит заполнить обжигающая, кипящая вода. Мелкие чаинки крутятся внутри, словно насекомые, а потом оседают вниз, напитавшись водой. Скарамучча всё ещё не торопится разливать чай, и садится рядом с принцессой.
Ей интересно, что происходит в мастерской Дзёрури, что не удивляет. Может, отчасти поэтому Сказитель сегодня одет так, чтобы немного напоминать свою механическую часть. Разрезы на кимоно открывают плечи, дают взглянуть на линии знаков на теле точно так же, как сейчас в мастерской под обшивкой видны механические части исполинского рукотворного тела.
- Не так быстро, как я ожидал, - Скарамучча вновь обращает внимание на сливу, что отложил. - Люди медлительны, это утомляет меня, временами злит. Думаю, моё новое тело готово процентов на семьдесят-восемьдесят, уже были успешные пробные запуски с синхронизацией... ты же его до сих пор не видела, точно. Оно прекрасно.
Двумя руками кукла держит сливу, любясь ей словно украшением, а третьей протягивает Люмин сложенную пополам бумагу. Четвёртой руки божества не видно за складками одежды, но она несомненно есть, точно так же, как и у нарисованного механического бога. Мазки кистью резкие, а само изображение подходит для создание гравюры, но в то же время прекрасно передаёт внешний вид.
- Пока что это тело разделено на две части, которые уже скоро будут соединены, наконец, - Сказитель указывает на место сочленения двух частей. - Вот здесь я помещу гнозис, что будет питать меня, а тут я воссоздам моё царство Катарсиса, откуда и буду править.
Плавно кукла переходит к рассказу о том, как именно идёт работа, немного говорит о людях, что строят своего господина. О том, как работа не прекращается даже ночью, как множество незнакомцев из разных стран собрались в пустыне для величайшего дела своей жизни.
- К концу месяца мне уже надлежит полностью принять новое тело. Как говорят, покинуть его я не смогу, но мне это безразлично, - на этих словах Скарамучча тянется к чайнику и разливает напиток, сначала для принцессы и потом уже для себя. - Тебе стоит навестить мастерскую, когда это наконец произойдёт. Тогда ты будешь для меня малышкой, которую я смогу подержать на ладонях... и посмотреть, как я сжимаю всех, кто не подчинится моей воле, в другом кулаке, конечно же.
Прикрыв глаза, кукла с наслаждением делает первый глоток чая, что вовсе не успел остыть за то время, пока заваривался. Чёрнее самой ночи, горче отчаяния - его любимый. Оставляет после себя только пустоту и, пожалуй, желание выпить ещё чашку.

- Куда пожелаю, - с тенью улыбки кукла пожимает плечами. Боги - натуры непостоянные, все это знают, и их пути неисповедимы. Сейчас Сказитель думает одно, но как знать? Небо в тучах переменчиво, может грозу принести с ужасающим ливнем, а может шторм со шквальным ветром. Вроде для смертного всё едино катастрофа, но разная же! Настолько же разнообразен и напиток в чашке, который сейчас оценила принцесса.
- Я пробовал много чая, - он делает ещё один долгий глоток. - Может, весь, какой есть в мире. Или почти весь. Но этот - мой любимый. Горечь со вкусом горечи.
В тишине ночи лёгкий пустынный ветер колышет колокольчики, что еле звенят, взвесью стекла их звонкий шёпот летит над оазисом, кукла не говорит больше. Лишь наполняет драгоценные чашки со своей далёкой родины вновь чаем, что успел завариться ещё сильнее, горче, пронзительней. В этом вкусе уже не было даже тлена, что распробовала Люмин - лишь иссушающее душу ничего, оставляющее на послевкусии грусть и усталость, в которой даже злости или досаде нет места. Прекрасный пейзаж для прекрасного напитка: звёздная ночь темна и бессмысленна, поддельное небо мнится наблюдателю омерзительной дешёвкой, равно как и весь мир. Чем же ещё запить это зрелище, как не самым дешёвым чаем из невероятно дорогой посуды? Даже сделай наоборот, вышло бы не столь подобающе моменту.
- Дальше... - нарушает Скарамучча устоявшуюся тишину, и фарфор скрипит о фарфор, когда он сжимает чашку крепче. - Буер. Мне нужно разобраться с ней, потому что она недостойна ни своего титула, ни даже своей жизни.
Досада на дендро архонта звучит протяжно, кукла опускает ресницы, отводит взгляд в сторону и поджимает губы. Вновь неприятно вспоминать их встречи, ибо каждая оставила точно бы шрам внутри, или какой-то запах, или что-то... напоминание, которое от себя не оторвать и не выкинуть. Это злило время от времени и Сказитель решил, наконец, что умертвить Буер и уничтожить её божественный престол будет подобающим решением. Обычно эти мысли посещали его в нечётные дни месяца и вечером в пятницу, в остальное же время Вечный владыка сокровенной мудрости думал о том, что аранар всё-таки нужно отобрать себе. Просто так, без всякой причины.
- Ты знала о том, что она дайкон? - кукла смотрит на Люмин так, словно рассказывает презанятный факт из жизни животных ради того, чтобы заполнить неловкую тишину, которой тут вовсе не было. - А её фамильяры - капуста. Словом, можно сделать окономияки. Пф. Я... всё ещё хорошо готовлю, и не важно, еду для идиотов или дур к смерти.
Сказитель сдержанно всплеснул нижней парой рук, закатывая глаза, на его безупречном лице проступила гримаса отвращения и скуки. Пожалуй, ему нравилось готовить, но в то же самое время было неприятно. Ну разумеется. Все же знают, что боги - натуры непостоянные. Это нормально.
- Я уже поставил её перед фактом скорой и унизительной гибели, - несмотря на то, что это было сообщение об объявления войны, кукольная интонация говорила скорее о том, что он жалуется, подобно ребёнку, на то, что его кто-то обижает. - Может, посмотреть на это я тебя и унесу, как знать? Кажется, это будет моё второе свершение в новом облике.