Тепло его кожи, его дыхание на щеке и его сердцебиение, которое с каждой отдаляющейся звонкой нотой аранар всё больше синхронизировалось с её собственным. Простая карта очевидных жестов, не раз вычитанных со страниц множества и множества романов, и здесь сейчас — первопричина понятного волнения, за слоями которого, разобрать только дрожащими мыслями, понимание, что в моменте она так близка к нему, как никогда прежде.
Люмин замирает, её сердце останавливается, словно пойманное врасплох, а дыхание замирает. Она чувствует, как его губы касаются её кожи, и как его тепло распространяется по лицу. Это было так нежно, так бережно, что она чувствует, как её сердце начинает биться снова, оттеплённое моментом ласки и признания, вопреки всем резонам и здравому смыслу, наперекор очевидной безвыходности, — но раз позволительно быть слепыми мечтателями здесь и сейчас, то почему нет, почему нет, почему нет?..
Кожа горит от его касаний, тело сковывает трепетным ужасом от этой близости, реагируя на заветное и загаданное. Это мир снов, что здесь произошло, то в реальности лишь наивная идея о сладких дрёмах. В этом моменте Люмин не думает о будущем, не думает о прошлом. Она думает только об этом поцелуе, об этом моменте, об этом чувстве. Она мечтает.
И если тело Люмин замирает, то мышцы напрягаются, как если бы она не хотела вдруг отпустить Дайнслейфа, как если бы он вдруг мог проснуться и исчезнуть из этого сна. Глаза закрываются, тяжёлые веки опускаются, сохраняя это ощущение в чистой темноте сознания, сосредоточенного на миге.
Дыхание её замедляется, грудь едва поднимается и опускается, когда она задерживает даже дыхание в ожидании. Руки, обвившие тело Дайнслейфа, сжимаются крепче прежнего, как если бы она хотела привязать себя к нему. Голова, ещё до этого слегка откинутая назад, чтобы сопроводить поцелуй Дайнслефа ото лба дальше, так и замирает.
Тело, напряжённое от ожидания, кажется собранным от лёгких вибраций, от энергии, как если бы каждая клетка была жива и трепетала от волнения во время этого поцелуя, первого и последнего, выпрошенного, но заслуженного, такого неправильного, но самого ревностного и справедливого.
Таким и хочет запомнить его: от кончика языка и уголка губ до контура спины и плеч, все приметы запомнить и сохранить, убежать из сна в реальность с ними как с подарком, и беречь самым любимым девичьим сокровищем. Пусть и не повадно, пусть и против судьбы.
Но пока аранары ткут из своих мелодий сновидения, так и ей доступно счастье изнеженных миражами чудес. Потому Люмин не отвечает на поцелуй положенной доле взаимности и трепета, а едва ли не жадно его принимает, стремясь изучить, выбрать из него весь жар и склонность, руками собрать каждую новую черту в привычном рыцарском стане. Дайнслейф смелый и храбрый, сильнее любых воинов, но в этот момент руки тянутся накрыть его лицо, укрыть от тревог и волнений, нащупать в уголке глаз невыплаканные слёзы о потерянной родине, смахнуть их, неосязаемые, забрать на себя всю боль от ран полученных и пропущенных мимо тела сразу в душу.
И только лишь когда горло начнёт саднить от недостатка воздуха, отпрянет на столь краткое расстояние, что и дыхание у них теперь одно на двоих, и лихорадка эта, напоенная болью и одиночеством, заставшая их обоих слабыми и нуждающимися, тоже одна на двоих. Так и тянется Люмин дальше, не выпуская лица Дайнслейфа, целует в скулы, в щёки, в веки, бережёт всего, беспокоясь, что миг распадётся на лоскуты принятия, и торопится, не жадная, но напуганная, что не соберёт всех моментов достаточно.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/5c/7f/86/705859.png[/icon]
Отредактировано Abyss Princess (2024-11-17 22:25:10)