Алькасар-сарай был словно венец Сумеру, коронующий в камне и дереве её сокровенные пейзажи. Ив стоял на возвышенности, поглощённый неповторимым видом. Сюда его привела не только жажда знаний, но и страсть к искусству фотографии. Каждую линию, каждый уголок дворца он хотел запечатлеть вечностью кадра. Отступив от суеты у врат дворца, где толпились люди в ожидании аудиенции, караванщики, торговцы и даже его соотечественники — репортёры, Ив выбрал уединение на холме. Здесь, среди пышной зелени и цветущих акаций, он был один на один с предметом своего восхищения.

Скрупулёзно, с непревзойдённой тщательностью, Ив начал подготовку к съёмке. Его пальцы ловко обхаживали каждую деталь фотоаппарата, проверяя чистоту объектива, аккуратно выставляя фокусное расстояние. Он чувствовал каждый винтик, каждую шестерёнку своего верного, собственноручно собранного инструмента, который был для него больше, чем просто машина для запечатления моментов — это был продолжение его собственного взгляда, начало его души.

Ветер играл с его волосами и угрожал сорвать шляпу, когда Ив присматривался к композиции. Он искал идеальный ракурс, где каждая линия, каждый контур дворца гармонировали бы с окружающей природой. Солнце уже начинало наклоняться к горизонту, и свет становился мягче, теплее, окутывая Алькасар-сарай золотистым сиянием. Это было то самое время — волшебный час, который фотографы считают идеальным для создания шедевров.

Ив осторожно присел на землю, устроившись поудобнее. Он настроил треногу, убедившись, что фотоаппарат надёжно закреплён. С каждым движением его сердце билось всё быстрее, ведь он знал, что сейчас произойдёт магия. Он вдыхал полной грудью ароматы Сумеру, позволяя им наполнить своё сознание и вдохновить его на создание искусства. Отчего-то этот флёр был пронизывающе знакомым, но словно только в переписке, а теперь состоялась их первая встреча, с этим фантомным экзотическим déjà vu.

Кадр был готов. Алькасар-сарай величественно возвышался перед ним, украшенный тенью и светом, между листьями склоняющихся деревьев, от переливающихся цветных вставок витражей, до самых высоких шпилей, улавливающих мерцание водопада и преломляющих в окутывающий всё пространство вокруг ореол. Ив затаил дыхание, его палец коснулся спусковой кнопки, и в этот момент время словно замерло. Щелчок затвора разорвал тишину, и вот уже на плёнке осталась запечатлённой красота, которую не передать словами.

Отредактировано Yves Niepce (2024-10-04 14:23:49)

Камера была наготове, штатив установлен, а видоискатель настроен на захват грандиозного здания. Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо в золотисто-розовые оттенки, и Ив хотел запечатлеть этот момент во всей его красе. Он внимательно смотрел в видоискатель, пытаясь поймать идеальный кадр. Но, к его разочарованию, множество людей сновали туда-сюда, нарушая гармонию сцены. Туристы, местные жители, дети, бегущие по тропинке, — все они казались неуместными в его кадре. Ив уже готов был отстраниться от камеры и поискать новое место для съёмки, когда вдруг заметил что-то необычное.

Один из людей в кадре, высокий мужчина с золотистыми волосами и яркими глазами, внезапно остановился и посмотрел прямо в объектив. Ив замер, поражённый этим взглядом. Мужчина улыбнулся и помахал рукой, словно приветствуя его через линзу камеры. Ив невольно прищурился, пытаясь лучше рассмотреть незнакомца. Мужчина начал приближаться, и Ив, слегка растерявшись, поднял взгляд над камерой. Он увидел, как незнакомец с лёгкостью и грацией двигался в его сторону. Чем ближе подходил мужчина, тем яснее становились его черты: тонкие, но выразительные черты лица, глубокие глаза, излучающие тепло и доброжелательность, и лёгкая, непринуждённая походка. Ив почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он был поражён красотой этого человека, и это смущение заставило его поспешно отвести взгляд. Раздался дружелюбный голос, когда мужчина подошёл ближе. Ив, чувствуя, как его щеки заливает румянец, неловко поднял глаза.

— Здравствуйте, — пробормотал он, стараясь не встречаться взглядом с незнакомцем. — Извините, если я вам помешал.

Мужчина с поразительно выразительной речью огляделся, словно оценивая местность, а затем указал на возвышенность неподалёку. Ив посмотрел в указанную сторону и прикинул угол съёмки, выставив перед лицом пальцы под прямым углом. Действительно, с того места вид обещал быть гораздо лучше. Он кивнул, признавая дельность рекомендации.

— Спасибо за совет, — сказал он, начиная собирать штатив. — Вы, случайно, не увлекаетесь фотографией? Вы так точно нашли подходящее место.

Отредактировано Yves Niepce (2024-10-04 14:24:10)

Ив сначала насторожился, но незнакомый юноша, с удивительной лёгкостью и дружелюбием, предложил свою компанию. Ив даже не успел осознать, как оказался в компании этого человека, который словно заполнял пространство звуком и светом. Он активно включился в сборы, помогая собирать фотооборудование, и Ив, обычно осторожный с незнакомцами (да и в целом с людьми), почувствовал себя удивительно комфортно.

Пока они шли на возвышенность, Ив не мог оторвать глаз от незнакомца. Этот человек был не только красив внешне, но и обладал невероятной харизмой. Его речь, наполненная увлекательными оборотами и красочными фразами, завораживала Ива. Тот говорил о дворце с живой вовлечённостью, о том, как памятна и влиятельна эта архитектура, и Ив, обычно склонный к научным размышлениям, почувствовал, как его сердце откликается на эти слова. Ив почувствовал, как его сердце снова начинает биться быстрее. Этот человек был словно катализатор, вызывающий бурю эмоций и вдохновение. Ив слушал его, погружаясь в каждое слово, и понимал, что этот день станет одним из самых ярких моментов в его поездки, и не только из-за восхитительного вида и памятных снимков.

Страшно хотелось поднять камеру и навести её на незнакомое лицо с яркими, в любом другом случае — запоминающимися чертами. Но нет, рано, слишком рано, и помни: сначала спросить, потом снимать. У сумерцев совсем иной темперамент.

Он должен был бы что-то ответить, но не смел прерывать речь внезапного попутчика, боясь разрушить этот магический момент. Когда они наконец достигли возвышенности, Ив начал устанавливать штатив. Он снова и снова поглядывал на юношу, поражённый его присутствием. Внезапно он заметил, как тот начал обращаться к своему неизвестному оборудованию, которое до этого походило на обычный чемодан. Ив проморгался, словно отойдя от чар, и, наконец, решился спросить:

— ...а что это за устройство и что оно делает? — и только затем, вспомнив про манеры, быстро добавил: — Ах, да, прошу прощения. Меня зовут Ив Шарлотт Ньепс. Приехал из Фонтэйна.

Отредактировано Yves Niepce (2024-10-04 14:29:17)

Ив стоит неподвижно, опираясь на свой штатив, камера аккуратно выставлена на ночную съёмку. Его тонкие пальцы нервно прокручивают винтики на корпусе устройства, следящего за великолепием полуночи. Лицо эльфа затянуто тенью, глаза пристально следят за Кавехом, который рассказывает о Мехраке. Внутри Ива вихрь чувств: растерянность смешивается с необъяснимым очарованием. Он не до конца понимает, почему слова Кавеха так притягивают его внимание. Возможно, это причудливое инженерное новшество или сама личность говорящего. Но Ив цепляется за то, что ему знакомо и понятно — за точные науки.

— Итак, источник энергии Мехрака основан на...? — начинает Ив, голос несколько дрожит от волнения. Его глаза быстро бегают по деталям устройства, пытаясь уловить каждый нюанс описания Кавеха. Он всё ещё склоняется над штативов, но его разум активно работает, составляя формулы и схемы в голове. «Интересно, — немо думает он, — насколько это сложно, и каков реальный потенциал такой технологии?»

Неожиданно разговор прерывается внезапным загорающимся светом фонарей во дворце. Кавех указывает в сторону, и Ив, словно под гипнозом, направляет взгляд туда же. Фонари словно оживают, их тёплый свет образует ореол вокруг цветов, превращая обычный сад в сказочное место. Окружающий пейзаж преображается под воздействием света, каждая деталь приобретает новую, почти магическую нотку.

Ив ощущает, как его сердце бьётся быстрее. Он быстро делает несколько снимков, каждое движение руки точное и уверенное, хотя внутри все еще чувствуется неуверенность. Камера, подготовленная к ночной съемке, оснащена высокой чувствительностью и специальными фильтрами, позволяющими уловить мельчайшие детали в темноте. Ив слегка наклоняет камеру, настраивая диафрагму и выдержку, чтобы зафиксировать идеальный момент.

Подняв взгляд к Кавеху, Ив слегка смущён и говорит неуверенно:

— Ваши знания о дворце так обширны, будто вы здесь жили всю жизнь. — В его голосе слышится нотка удивления и восхищения. Затем он добавляет с легкой улыбкой: — ...а ваше чувство композиции просто потрясающе.

Глядя на свою фотокамеру, Ив чувствует, как нежность прорывается через мрачную оболочку его характера.

— Не могу дождаться, чтобы проявить плёнки. Вид был захватывающим, и я рад, что смог его запечатлеть. Спасибо за этот момент, — добавляет он, и в его глазах мерцает тёплая благодарность. В этот момент он произносит слов больше, чем за всё время пребывания в Сумеру.

Ив замедленно осознаёт, что говорил слишком много, и его голос звучал неуверенно, как будто он сам не верил в свои слова, — в сам факт, что он так беззаботно болтал (по его суждениям) с незнакомцем. Он продолжает смотреть на Кави, в том числе через видоискатель своей камеры, и внезапно смущается, понимая, что его слова были слишком громкими для этой тишины. Он опускает взгляд, теребя край своего длинного пиджака, и слегка кивает в ответ на предложение Кави. Логосу, как и нагретой вспышке, нужен перерыв.

Собирая штатив, Ив спешит, его руки движутся быстро и уверенно, хотя мысли всё ещё путаются в голове. Он не снимает объектив и вспышку, решив, что ночная прогулка по саду станет отличной возможностью для снимков. Камера, повисшая на шее на ремешке, слегка покачивается, когда он спускается с холма. Каждый шаг отдаётся в его груди, как звук удара сердца, а щелчки фотокамеры раздаются в тишине, словно эхо его внутреннего мира. Он выбирает выдержанные кадры, ловя, как тропический лес начинает обретать геометрические формы, превращаясь в ухоженный сад дворца.

Мысли Ива стремительно мчатся, и у него так много вопросов, что он не знает, с чего начать. Наконец, он выбирает знакомую тему. Его голос тихий, почти шёпот, когда он обращается к Кави:

— Я... вышлю альбом. Но... у меня нет оборудования для проявки.

Он снова нервно теребит одежду, в этот раз вытягивая бледный рукав рубашки, его слова сливаются в неразборчивую тираду:

— Если... если вы оставите визитку, я вышлю фотокарточки... в следующем году. Я мог бы обратиться в местный салон, но… у меня своя техника и реагенты. Не хотел бы повредить пленку…

Ив спохватывается, осознавая, что его слова могут быть восприняты неправильно. Он быстро поправляет себя, почти спотыкаясь на словах:

— Не то чтобы я не доверял... местным мастерам. Просто привык делать всё сам.

Сад вокруг них наполняется ночным светом, и Ив ощущает, как тишина становится почти ощутимой. Легкий ветер играет с листьями деревьев, и он ловит себя на том, что отвлекается, восхищаясь красотой окружающего мира. Каждый щелчок камеры — это не просто фотография, это попытка запечатлеть нечто большее, чем просто момент. Это его способ понять мир, который он не всегда может распознать.

Мысль, наконец, спрыгивает с прошлой неловкой темы на новую. В серых глазах мелькает искра интереса, когда он вспоминает о своём увлечении изобретательством. Он не может удержаться от того, чтобы не расспросить Кави о его Глазе Бога:

— Как... используете... Глаз Бога? Как источник... энергии?

Глядя на свои фотоустройства, Ив не может не думать о заимствовании технологии. Он воображает, как мог бы интегрировать эту силу в свои устройства, как мог бы создать нечто совершенно новое. В его голове возникают образы, как механизмы, управляемые энергией, создают уникальные снимки, которые могут запечатлеть даже самые мимолетные моменты. Ив снова обращает внимание на Кави, его глаза полны ожидания, как будто он надеется, что тот поделится своими размышлениями о Глазе Бога. Он ждёт ответа, его дыхание становится чуть более частым, а сердце бьётся в унисон с незримыми ритмами этого таинственного сада.

Сумерки в Алькасар-Сарае были особенными. Они не просто опускались на землю, а медленно, словно густой дым, заполняли всё пространство, укрывая его мягким, но неотвратимым покрывалом. Воздух был наполнен ароматами экзотических цветов, смешанными с лёгкой горчинкой песка, принесённого ветром из пустыни. Водопад, низвергающийся с высоты, искрился в последних лучах заката, словно жидкое серебро. Мост, перекинутый через ущелье, казался тонкой нитью, связывающей два мира.

Иввстал у самого края моста, его длинные пальцы с такой силой сжимали ручку камеры, что костяшки побелели. Обычно рассеянный и не способный надолго сосредоточиться на чём-то одном, сейчас его взгляд был прикован к водопаду. Он медленно поднял камеру, прищурившись, словно пытаясь поймать идеальный кадр в этом хаосе света и тени.

— Ещё один, — прошептал он себе под нос, голос его был настолько тихим, что слова едва ли долетели до его собственных ушей.

Он опустил камеру, и на его губах появилась едва заметная улыбка. Удовлетворение. Это было редкое чувство для него, но сейчас оно переполняло его. Он аккуратно сложил камеру в кофр, его пальцы с привычной лёгкостью скользили по металлическим деталям. Этот кофр был его убежищем, его миром, где всё было под контролем. Он закрыл его с щелчком, звук которого был почти успокаивающим.

Ив развернулся и зашагал к беседке, которую Кави указал ему как место встречи. Его шаги были медленными и немного неуверенными, словно он всё ещё сомневался, правильный ли путь выбрал. Беседка была скрыта в тени высоких деревьев, ветви которых переплетались в причудливые узоры, создавая ощущение, будто он попадает в другой мир.

Он сел на каменную скамью, поставив рядом с собой кофр. Его пальцы нервно постукивали по крышке, а взгляд блуждал по округе, пытаясь найти что-то знакомое. Однако всё вокруг казалось чужим, и это вызывало в нём лёгкое беспокойство.

Когда Кави наконец появился, Ив, хоть и ожидал его, вздрогнул. Он поднял голову, его глаза сузились, словно он пытался разглядеть что-то в темноте. Несколько раз моргнув, он окинул взглядом лицо Кави, словно пытаясь собрать его по кусочкам. Это было привычное для него состояние — лица всегда казались ему размытыми, нечёткими, как будто он смотрел на мир через запотевшее стекло. Но сейчас он старался изо всех сил, его пальцы сжались в кулаки, а губы слегка дрожали.

— Простите, у меня... нет с собой альбомов, — наконец произнёс он. Его голос звучал тихо и неуверенно, словно он оправдывался. — Есть только памятные портреты, но они... не такие интересные.

Они отправились в путь, и Ив ощутил необычайное облегчение. Кави шагал рядом, его голос звучал легко и уверенно, наполняя окружающую тишину, которая обычно казалась Иву гнетущей. Ив следовал за ним, его шаги были почти бесшумными, а взгляд то и дело возвращался к лицу Кави, которое маячило где-то на периферии зрения. Он прислушивался, улавливая не столько слова, сколько интонации и ритм речи. Это было для него в новинку — обычно он избегал долгих разговоров, а совместные поездки с коллегами из института до Кур-де-Фонтэйна, даже на самом скоростном аквабусе, были для него невыносимы. Но сейчас он чувствовал... удивительное спокойствие и комфорт.

— Вы... не такой, как другие, — вдруг произнес Ив, и его голос был настолько тихим, что Кави, казалось, мог бы и не услышать его. Ив не отрывал взгляда от него, его глаза были широко раскрыты, словно он сам удивлялся своим словам. Затем, опустив взгляд, он продолжил: — Эти призмы... они интересны. Если они могут записывать информацию напрямую... это может изменить всё.

Он внезапно замолчал, будто осознав, что сказал слишком много. Его пальцы снова начали нервно барабанить по крышке кофра, но на этот раз это были скорее нервные, чем успокаивающие движения.

— Я... работаю с твёрдыми носителями, — продолжил он уже тише. — Современные фонтэйнские камеры... они удобны, но... теряют качество. Быстро, просто, можно продать людям... Я использую плёнки. И... совершенствую процесс проявки.

Его речь, обычно отрывистая и сбивчивая, внезапно стала более плавной, хотя всё ещё тихой.

— Желатиносеребряный процесс... — он произнес это слово с особой осторожностью, словно боялся, что оно рассыплется в воздухе. — Этот метод позволяет переносить изображение с небольших носителей на большие, сохраняя все детали. Цвета, акценты — всё. Представьте себе маленькую фотографию, которую вы хотите увеличить до размера плаката. С помощью желатиносеребряного процесса это становится возможным без потери качества. Каждый миллиметр, каждая линия остаются четкими. Процесс начинается с нанесения слоя желатина на стеклянную пластину. В последнее время я экспериментирую и заменяю желатин эссенцией из слизи слаймов. Затем, используя светочувствительный раствор, я экспонирую изображение. Свет, проходя через негатив, оставляет отпечаток на пластине. После этого я проявляю пластину, фиксирую изображение и удаляю лишний желатин. В результате получается позитивное изображение, которое можно увеличивать до любых размеров. Одним из главных преимуществ этого процесса является его универсальность. Он позволяет работать с различными материалами, будь то стекло, бумага или даже металл. Это делает его идеальным для создания плакатов, открыток, портретов высокого качества и многого другого. Кроме того, желатиносеребряный процесс обладает высокой степенью детализации. Он способен передавать мельчайшие нюансы изображения. Даже самые тонкие линии и мягкие переходы света и тени остаются четкими и выразительными. Химия света... Конечно, это сложнее, но результат... Фотографии должны хранить память, служить ярким маяком среди ненадёжных, неорганизованных и тёмных воспоминаний несовершенного человеческого разума.

Ив замолчал, его губы сжались в тонкую линию. Он не привык так много говорить, и это ощущение было одновременно странным и... несколько приятным. Он посмотрел на Кави почти с вопросом, как будто ожидал, если не одобрения, то хотя бы прощения за свой слишком подробный ответ.

Ив чувствовал, как по его телу пробегает дрожь, то ли от вечерней прохлады, то ли от необычного ощущения. Он, привыкший к тишине лабораторий и щелчкам затвора камеры, оказался вовлечён в разговор. Долгий, обстоятельный, с вопросами и, что удивительно, с ответами.

Ив шёл по пыльной дороге, стараясь не отставать от своего спутника. Он уже не видел его лица, лишь смутный силуэт впереди и яркое пятно — чемоданчик, плывущий рядом. Механическое создание то и дело взмывало вверх, сканируя местность, и его мягкое жужжание на мгновение заглушало неумолчный стрекот цикад. Это жужжание давало Иву короткую передышку, позволяя собраться с мыслями, которые разбегались, словно испуганные мыши.

Он всё ещё чувствовал фантомное тепло на щеках. Неужели покраснел? От смущения? От того, что говорил… так много? Обычно слова давались ему с трудом, застревая в горле, словно колючие комки. А тут… Он говорил о своих исследованиях, о формулах и реакциях, о тонкостях настройки объектива и проявки плёнки. И его слушали. Не перебивали, не зевали, не смотрели с вежливым безразличием, не слали прочь и подальше.

«Невероятно…» — пронеслось в голове Ива.

Он чуть не споткнулся, засмотревшись на очередное пике механического помощника. Тот, словно живой, изящно описал дугу и вернулся к своему владельцу. Ив невольно залюбовался. Тонкая работа, безупречная механика, воплощение инженерной мысли.

«Красиво…» — прошептал он почти неслышно.

Он снова ощутил, как к горлу подступает ком. Слишком много эмоций. Слишком много впечатлений. Слишком много… общения. Обычно ему бы уже хотелось спрятаться в темноте, раствориться в ночном воздухе, исчезнуть, как проявляющееся на фотобумаге изображение. Но он продолжал идти, сжимая в руке ремешок своей камеры, словно спасательный круг.

Застигнутый врасплох любопытством Кави, Ив начал осторожно отвечать, словно пытаясь нащупать почву под ногами. Он прекрасно понимал, что его увлечения могут показаться странным, если не сказать больше. Он привык к снисходительным улыбкам и покровительственным кивкам. Но Кави, казалось, действительно внимал каждому его слову.

— Большинство... фотоаппаратов, — начал Ив, стараясь говорить как можно более отстранённо, — делаются... для удобства.

Он поморщился. Слово «удобство» прозвучало в его устах почти как ругательство.

— Они сами... печатают, — продолжил он, — небольшие... карточки. Для альбомов. Оптика... встроенная. Настроена... универсально.

Он сделал паузу, словно собираясь с духом.

— Чтобы... никто не возился. С фокусом. С... светочувствительностью.

В его голосе проскользнуло едва заметное презрение. Он не любил, когда вещи упрощались до предела, когда терялась возможность творчества, когда всё сводилось к бездумному нажатию кнопки. Фотография для него была алхимией света и тени, искусством улавливания мгновения, а не просто способом запечатлеть картинку.

Заметив, что Кави всё ещё внимательно слушает, Ив почувствовал, как внутри него что-то зашевелилось. Словно тонкая струна, натянутая между осторожностью и желанием поделиться своими мыслями, зазвучала с новой силой.

— Моя камера — это нечто особенное, — начал он, и его голос наполнился уверенностью. — Устаревшая модель, — продолжил он, нежно обнимая ремешок камеры. — Она не печатает сама, для этого требуется сложный процесс проявки.

В его словах больше не было ни капли презрения. Только гордость и... нежность.

— Зато, — он сделал паузу, подбирая слова, — я могу использовать разные объективы и вспышки. Под любой свет, для любой перспективы. Да, это требует больше усилий и действий. Но результат...

Он запнулся, не в силах выразить словами всю глубину своего восхищения.

— Плёнка, — выдохнул он наконец, — она словно живая. Она дарит несравнимое качество. Детали, глубина, цвета...

Ив говорил с жаром, активно жестикулируя, забыв о своей замкнутости. Перед ним был не размытый силуэт, а человек, который его понимал.

— После проявки, — продолжил он, уже не в силах сдержать восторг, — можно напечатать фотографию в любом формате. И качество будет лучше. Гораздо лучше.

Он провёл рукой по воздуху, словно очерчивая размеры будущей фотографии.

— Такая фотография, — его голос дрогнул от эмоций, — не выцветает годами. Если бумага качественная и процесс выполнен точно, она словно живёт своей жизнью.

Он замолчал, переводя дыхание. Слишком много слов, слишком много эмоций. Ив снова почувствовал, как жар приливает к щекам. Но на этот раз это был не жар смущения, а жар увлечения, жар страсти, который он так долго сдерживал в себе.

Он посмотрел на Кави, ожидая увидеть насмешку, снисхождение или скуку. Но вместо этого он увидел... интерес. Настоящий, неподдельный интерес. И это было... невероятно.

Огни Мехрака, словно миловидная улыбка, все еще мелькали перед глазами Ива. Похоже, Кави решил пошутить, заставив механического помощника изобразить нечто подобное. Иву это показалось трогательным, хоть и немного нелепым. Он отвлекся от своих мыслей и не сразу заметил, как впереди, сквозь темные кроны деревьев, проступили огни города Сумеру.

Усталость от долгой дороги давала о себе знать. Ноги гудели, в плечах ныло от веса камеры, а в голове царил настоящий хаос. Переизбыток новых, удивительно положительных чувств навалился на него, словно лавина. Его выслушали, его поняли, с ним согласились. С ним даже пошутили?

Ив совершенно не знал, как реагировать. Он привык к одиночеству, к тишине, к сдержанности. А тут... Он попытался собраться с мыслями, но они разбегались, словно тараканы, застигнутые врасплох светом. Он хотел что-то сказать, поблагодарить, выразить... что-то. Но слова застревали в горле, словно колючки. Вместо слов получился лишь невнятный хрип. Он попытался повторить его, но снова потерпел неудачу. Ив почувствовал, как краснеет. Снова. Он ненавидел это. Он хотел быть спокойным и собранным.

Он остановился, не в силах больше идти. Он смотрел в направлении силуэта впереди. Он не видел лица, лишь размытое пятно. Но…

— Я… — начал он, но тут же замолчал. Он не знал, что сказать. «Спасибо»? Звучало слишком банально. «Я удивлён»? Слишком глупо. «Мне неловко»? Слишком… правдиво. Он просто стоял, растерянно хлопая глазами, словно олень, попавший в свет ночного фонаря. Он чувствовал себя неуклюжим, нелепым, каким-то… неправильным.

«Что со мной происходит?» — промелькнуло в голове Ива. Он не понимал, почему это вызывает в нём столько… чувств. Он просто хотел, чтобы всё это закончилось. Чтобы они добрались до города, чтобы он смог спрятаться в своей комнате и снова стать самим собой. Мрачным, замкнутым, одиноким.

Несмотря на охватившее его смятение, в глубине души Ив чувствовал, как в нём зарождается желание продолжить общение с Кави. С человеком, который, как ему казалось, разделял его взгляды на красоту и фотографию. И ради этого ему пришлось прибегнуть к тем самым функциям общения, к поддерживающим разговорам, к которым он практически никогда не прибегал. Мысль об этом заставляла его внутренне сжиматься, но желание пересиливало страх.

Когда за дорогой уже отчётливо вырисовывались очертания Сумеру, Ив, собрав остатки смелости, решился. Он должен был предложить что-то, что могло бы стать мостом между ними, что-то, в чём он действительно разбирался.

— Я могу, — начал он, стараясь говорить как можно спокойнее, — выписать из Фонтэйна фотооборудование, плёнки. Если нужно.

Он сделал паузу, ожидая реакции.

— И если захотите, — добавил он почти шёпотом, — могу научить вас с ними работать.

Он замолчал, опустив взгляд. Он не знал, что скажет Кави. Откажется ли он? Посмеётся? Проигнорирует? Любой из этих вариантов был для него болезненным. Но он сделал то, что должен был сделать. Он открылся. Пусть и немного. Пусть и неуклюже.

В ночном воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад и мягким жужжанием Мехрака. Ив ждал, затаив дыхание, словно приговор. Он чувствовал себя маленьким и беззащитным, словно бабочка, попавшая в паутину. Но в глубине души теплилась надежда. Надежда на то, что этот Кави, этот яркий и открытый человек, не отвергнет его. Надежда на то, что они смогут подружиться.