Тяжело сохранить те остатки рассудка, что остаются в руках. Мыслей постепенно не стало. Ни одной. Только стук собственного сердца, который он невольно считает про себя, пропуская цифры. Сколько он должен сосчитать, чтоб они вернулись и были дома? А сколько - чтоб были в порядке? Если бы всё решалось простым счетом и ожиданием, из рук бы всё не валилось.
Что-то меняется в окружающей темноте и напряжении. Резко и стихийно. Всё, что осознает разом Фреми - объятия. Это вызывает удивление само по себе и возвращает его в реальность. Он не понял, как сам загнал себя на виток мыслей, прекратив воспринимать всё, что его окружало. Пропустил, когда дверь входная распахнулась. Теперь же потерянно смотрит парниша на брата.
Лини вернулся. С ним рядом не было Линетт.
Эти мысли чеканно звенят в голове. Будят моментально, как и готовый действовать брат. И придает решимости, заставляет ожить и собраться из осколков развалившегося механизма. Ледяная собранность морозной дымкой заставляет его воспрять, не отставая от Лини. Им в нижний город. По улице вверх, завернуть в проулок, на лестницу и ниже, ниже, до самых дверей, куда не достает свет звезд. Где-то там сестра..!

Это происходит само. Расступаются тени под лунным светом, и даже Лини остановлен прямо в дверях особняка, хотя с выпущенной стрелой, знающей направление, это сложно. Фреми за ним не сразу понимает, широко раскрыв глаза. Льдистый взгляд удивлён, ведь поиски завершились не начавшись. И как же становится легче.
Объятия теплые. Намного теплее и теснее, чем это могло быть в любой другой день. Отпускать не хочется, цепляется за старших. Будто наконец глоток свежего воздуха. От волнения мыслей совсем не остается, кроме одной, что является фактом. Фремине ослабляет напряженные плечи, ведь теперь они все втроем дома. Это подтверждает и тихий голос Линетт. Они были живы, целы и вместе. Зажмурившись, отпускает всё настороженное напряжение и с трудом концентрируется на происходящем, отдавшись этому потоку. И только чудом не дает себе на пороге дома плакать. Только дрожит.

Отредактировано Freminet (2024-05-16 22:00:26)

Родная кухня встретила их безмятежной сонной тишиной, в которой запах жаркого и кексов с прошедшего ужина напоминал о том, что жизнь в Буфф д'Этэ все это время продолжала просто и буднично идти своей, отработанной годами, чередой. Где-то сверху, попрятавшись по своим комнатам, дети уже спали, а кошки вышли на ночное дежурство: кто на улицу, через сделанную специально для них дверцу на задний двор, а кто-то остался в особняке, чтобы проследить за каждым шорохом. Или дождаться своих людей, иногда задерживающихся до самого утра.

Сидя в любимом углу стола, аккурат между массивной печью, где так хорошо греться зимними вечерами, и большим окном, откуда прекрасно осматривается улица, Линетт хотелось тут же и уснуть, окончательно освободив голову от ненужных и неприятных переживаний, и положив ее прямо на стол. Но она всего лишь сняла маску с капюшоном, не без удовольствия расправила уши, и следила за братьями, безмолвно и зорко пронзая затопившими радужку зрачками густой, уютный полумрак.

Ибо то, что произошло с ней, Линетт, конечно же, знает. Но Лини одет и пахнет улицей так, будто только что и сам вернулся. Движения его порывисты и непривычно неуклюжи, руки ассимметрично трясутся. А бледный как смерть Фремине дрожит, как не дрожал и после самых сложных своих "уборок". Линетт снимает перчатки, повертев несколько секунд оценивающе перед лицом ладони (эти странно лиловые вены, выступившие на коже после "яда" уже попрятались назад), и, протянув руку к лицу младшего брата, поправляет ему челку. Аккуратно, ненавязчиво, пока не спрашивая ничего. Но иногда и жеста достаточно.

Может они и волновались из-за ее долгого отсутствия, но явно не настолько. Не первый раз Линетт возвращается невовремя, а Флев Сандр не то место, где ей не у кого попросить помощи, если что-то пойдет не так. Что-то произошло. Что-то не менее пугающее, нежели то, с чем пришлось столкнуться самой.

Следом за суетным осмотром от Росселанда, на колени к Линетт, чуть побуксовав пушистым задом на полу, легко запрыгнула Мистигри, моментально устроившись на них в любимой кошками позе буханки, подобрав под себя лапы и обернувшись гладким серым хвостом. Линетт погладила ее, машинально, бездумно, и кошка боднула протянутую к ее голове ладонь, как бы говоря, что теперь все хорошо, и она никому не даст хозяйку в обиду.

- Я смогла договориться о встрече с герцогом Меропида, - ответила Линетт брату с обычным своим прохладным спокойствием в голосе. Как ни в чем не бывало, она высвободила хвост, обмотанный вокруг талии и спрятанный за пояс, двигаясь плавно и аккуратно, чтобы не потревожить устроившуюся на коленях кошку, - Во всяком случае, тюремщица пообещала приложить все усилия со своей стороны, а у меня нет никаких причин ей не верить.

Всегда нужно начать с хороших новостей. Какими бы важными и пугающими ни были плохие.

- В момент переговоров меня пытались отравить. Если можно так сказать.

Тон будничный, будто сообщила братьям, что завтра ожидается дождь, или что у них сегодня на ужин. Но выпущенный на волю хвост выдал ее с головой, моментально распушившись как ершик для чистки бутылок, и сердитой змеей дернувшись на полу.

- Официантка из рюмочной принесла нам чай и подлила туда что-то соленое. Мне стало... странно, жарко. Голова закружилась, но я встала и окликнула ее. Она явно ждала другого.

На колени опустила голову Мистигри, и, прикрыв глаза, замурлыкала как мотор, оглушительно для своих миниатюрных размеров.

- Она пыталась убежать, но случайно пролила это что-то на себя. Закричала страшно, и просто исчезла. Растворилась на лужу воды. На глазах у всех.

Волнение и переживания изматывают. И так на пределе, Фремине погружается легко в рассказ сестры, что оканчивается хорошо. Конечно, он заканчивается хорошо - они же сидят все вместе, целые и невредимые. Самому парнише становится легче, будто напряжение, так и натянутое, ослабляется. Да и реакция брата, эмоциональная, но не сдерживаемая, подкупает. Будто действительно можно отпустить этот день. И вместе с этим пониманием приходит усталость, и боль в теле напоминает о себе. Словно кто-то переключил тумблер, включая восприятие человеческого тела, его изъянов и проблем. Царапины досадно жжёт, а в мыслях уже выстраивается порядок дальнейших действий. То, что Лини расскажет о том, зачем его приглашала леди Фурина, казалось маловероятным, пусть и было любопытно. Фремине не переходит к действиям только потому, что почти полулежит на столе. И ведь сонливости он не ощущает, только усталость. Вот бы и дальше слушать голоса Линетт и Лини, еще с кухни перейти в гостиную, где будет уютное и теплое пламя очага, знакомые запахи и мягкость одного из больших кресел…

Собственное имя царапает слух и сразу прогоняет подкрадывающуюся расслабленность. Парниша садится прямее. Теперь хочется стать незаметным и маленьким, бесцветным призраком забиться в угол и… нет. Хочется убежать. И так бледный Фремине поднимает свой пустой взгляд на руки сестры. Даже не на фотографию. Понимание проскальзывает, почему Лини спрашивает именно об этом, оставляя вопросительную пустоту. Если сравнивать пережитое, то Линетт досталось куда серьезнее. Это точно можно сравнивать? Внутренний голос еще пытается донести появившуюся проблему, но затихает быстрее.
Сжав колени, чуть наклонившись к столу, Фреми выдыхает тихо и мотает головой. Ему нужно собраться. Солгать не сложно. Он знает как, его учили. Потом поворачивается к близнецам. Они не должны беспокоиться. Надо их убедить.
- Это правда важно? Не вижу ничего не-е…
Льдистые глаза натыкаются на взгляды старших. Фремине даже чуть вздрагивает от того, как к нему оборачивается Линетт. И внутри натягивается разом и резко всё до предела, застывая. Внимательно, пристально смотрят. Их не обмануть. Им вторит взгляд кошки с колен сестры. Кошачьи глаза всегда пристально смотрят, не моргая. Будто выжидают чего-то. И ведь… ждут. Становится страшно. Желание убежать становится только сильнее, но пошевелиться не может. Хочет спрятаться в самый дальний и темный угол, где не найдут и не тронут. Где не будет вопросов и ожиданий.
- Я… я…
Запинаясь, Фремине хватается за рукав собственной рубашки пальцами. Забывает сделать вдох. Лгать не сложно. Но как это у них получается так естественно?...
Льдистый взгляд к себе приковывает фотография и фигуры на ней. Его собственная и…
Мертвецов он видел много раз. Убивать не страшно. Получать раны не страшно. Быть в темноте не страшно. Страшно, когда мир грез заменяет собой реальность. Когда не знаешь, что настоящее, а что - плод собственной фантазии. Всё знакомое оборачивается иным и работает по-другому. Эта грань тонкая и зыбкая. Когда два мира сольются в один пропустить так легко.
Невнятные звуки, которые все не складываются в осмысленные слова и то стихают. Судорожно Фремине делает вдох, впиваясь ногтями в ладони, и начинает говорить. Негромко и бесцветно.
- Мы сделали эту фотографию в том… том цирке. Там была арка, вся в лентах, цветах. Очень красивая. Это то, что я видел... в-вижу... видел на фотографии. И девочку. Она вроде бы артистка цирка, но тоже красивая. И… и она на фотографии. С-со мной. Вроде девочка немного младше нас. Сейчас... у неё странное платье, не такое, какое было на ней. И образ совсем другой. Она была такой красивой, будто фигурка на музыкальной украшенной шкатулке. А здесь… здесь я не вижу ничего похожего на неё. Т-только немного. Некоторые части ткани похожи на её платье, что было на ней. И арка другая.
Он говорит всё тише, переходя почти на дрожащий шепот под несколькими парами глаз. Взволнованный голос чуть хрипит.
- И… мы её потом опять видели. Когда закончили с коробом пневмы. Она выглядела грустной. Ей еще помогал мальчик. У него был зашит рот, а одет он был… Они вдвоем шили что-то. Нет, он помогал девочке зашить платье. Вернее, её саму и платье. Она где-то поранилась. Ей... ей, наверное, было очень больно. Мальчик сказал, что мы были немного грубыми из-за того, что смотрели. Он порезал нитку. Думаю, это тоже неприятно. Я… я не успел извиниться. Это было и правда, наверное, грубо. Еще там были…
Суховатый севший голос продолжает дрожать и быстро описывает вспыхивающие образы воспоминаний. Пусть Фреми перебирает их, но они стоят будто здесь, прямо с ними на кухне. Тот взгляд девочки в белом, пренебрежительный, ощущается опять. Кажется, даже звучит старенький, будто игрушечный, аккордеон того маленького клоуна, что встречает и провожает гостей. Тоскливо и надрывно.
И всё это не останавливает его рассказ. Хотелось хоть как-то избавиться от отпечатанных в голове образов. Казалось, высказаться было самым лучшим из вариантов, но отчего-то это не помогало. И с каждым образом будто утягивается Фремине всё глубже в этот оживающий цирковой кошмар, едва ли уже воспринимая, где он в настоящем. Смотрит, будто очарованный, в одну точку у края стола, даже не шевелясь. Если автоматон говорит, то двигаться не может, такова ошибка его цепочки программ.
И когда описан цирковой городок из потертых старых шатров и осевших трейлеров, оно уже идет легче. Со сценой, с персонажами и основным тоном легко представить, что увиденное и как отличается. Предположить, что цепи костюма, похожие на сочленения позвонков, настоящие кости. Директор, так правдоподобно и ловко играющий ожившую куклу, и является ею. Звери, умные и внимательные, тянущиеся к рукам в надежде получить вкусного, испытывающие этот голод, что не утолить. Фремине мечтает ярко и много, но никогда волшебство и чудо не оборачивались злым колдовством так ядовито и больно. Кошмары тоже могут быть масштабными и разными, вплетаясь в мир грез так легко и естественно.

Замолчать было непросто. Накопившиеся эмоции и мысли душили, будто топили. Где-то в глубине скребутся отголоски о собственной слабости. Линетт за сегодня досталось больше всех, но сестра показывала образцовую собранность и сдержанность, каким и должен быть воспитанник Дома Очага. Ответственность, что лежит на Лини, и тем, как он старается поддержать всё сейчас, лишь подчеркивает его заслугу как старшего брата для них всех. Фреми рядом с ними ощущает себя совсем развалившимся меком, забывшим о заложенных в него программах и правилах. Близнецы не позволяли себе так распустить эмоции.

Зажмурившись, парниша старается выдохнуть хоть как-то, но вместо этого просто резко становится совсем тихим. Ко всему, невероятно болит… всё. Именно сейчас надсадно скребется в пересохшем горле. Сердце отчаянно бьется в волнении - лучше бы не говорил. Молчать же не сложно, главное вовремя прикусить язык. Молчать и держать глаза опущенными его научили еще давно не просто так. Но не говорить Фремине будто и не мог - даже маленькая заводная игрушка под давлением разлетится на десятки частей. Сложно одновременно проводить диагностику и пытаться чинить, когда всё вокруг вот-вот рухнет.

Фремине резко вздрагивает, когда ощущает, как Лини его прячет в собственных объятиях. Широко раскрыв глаза в удивлении, слыша слова брата, парнишка очень неуверенно едва поворачивает голову в сторону Линетт. Если это останется между ними тремя… Досада от собственной несдержанности давит не меньше впечатлений за этот день. Показывать слезы, проявлять эмоции, да даже тихо мечтать казалось чем-то неправильным. Стыдным. И вот так просто, в тенях ночи, там, где не увидит и не узнает даже Отец… Кошки очень хорошо хранят тайны, и свои, и чужие.
Фремине и не знал до этого момента, что слезы уже стоят в его глазах. Наверное, потому так легко поддаться этому разрешению. Не где-то в приглушенной тишине подводного мира, среди тидалий и ромаринов. Вот те слушатели, что никогда не осудят эмоции и мысли Фреми. Чувствовать себя уязвимым вот так перед кем-то, даже если это близнецы - все равно очень чувствительно. Лучше вернуться раненым, залитым кровью, выполнить задание ценой потери экипировки - что угодно. Но не плакать на тихой кухне Дома. И ведь чем дальше, тем больнее.

Разрешил ли бы такое Лини на самом деле? Действительно ли Линетт в порядке?

Миру вокруг нельзя верить, но так хочется поддаться. Потому Фреми и поддается. Только сейчас. Только немножко, когда рядом только кошки. 
Утереть остатки тихих слез не сложно, пусть и собственными рукавами. Сейчас бы нырнуть в воду - её прохлада помогает успокоиться. Собственный поток течения кажется нестабильным, а уж про старших говорить Фреми не ручается. Сейчас он не уверен даже в том, что действительно настоящее. Действительно реально.
Завтра.
Хорошее слово. Завтра действительно может быть спокойнее, лучше, другим. Только рассеянно кивает Фремине. Верить, что лучшее завтра наступит - малое, что можно пожелать.