Легкий ветер едва ощутимо колышет изумрудно-зеленый травяной ковёр, густо устилающий величественные скалистые вершины, а медленно плывущие низкие облака постепенно растворяются в вечернем сумраке, из-за чего создаётся впечатление, что горы касаются самого неба. Если прищуриться, можно даже на пару мгновений обмануться и представить, что перед тобой не край камня и контрактов, а оставшиеся далеко за морем родные земли. Сегодня это особенно легко: в преддверии фестиваля Иродори раскинувшаяся у подножия гор Гавань украшена в традиционном стиле и цветах владений Электро архонта.
Хаку даже не нужно спускаться вниз, чтобы заметить разницу.

И всё же печаль зрелище не навевает, ведь он не из тех, кто тоскует по прошлому. Хаку и раньше не был привязан к заменившему дом святилищу, а за годы подвижничества так и вовсе отвык подолгу засиживаться на одном месте. Даже клеймо чужака нисколько не тяготит юношу. В самом деле, тут жаловаться совершенно не на что: он жив, конечности целы, копьё при нём, Адзуки рядом, да и Глаз Бога работает исправно — Хаку знает, что многим его соотечественникам, бежавших с закрытого архипелага позднее, повезло многим меньше.

Конечно, жизнь без какой-либо опоры и моры в кармане влечёт свои сложности, и скромному монаху остаётся лишь поблагодарить собственные привычки аскета, позволяющие легко обходится без крыши над головой и пропускать парочку приемов пищи. Чего, впрочем, нельзя сказать о его пернатом товарище, который возмущенно чирикает и, переступая с лапы на лапу, настойчиво тянет за ворот одежд, привлекая внимание.

— Я о тебе не забыл, не волнуйся. Как только выполним работу, куплю тебе рисовых пампушек, идёт?

Осмотревшись по сторонам, Хаку наклоняется, чтобы сорвать душистое нежно-зеленое соцветие. Должно быть, местная диковинка: раньше ему не доводилось видеть подобных растений, но на здешних скальных пиках их великое множество. Не проходит и мгновения, как цветок оказывается перехвачен маленьким острым клювом, а в следующий миг ночной воробей, резво вспорхнув с плеча своего спутника, взмывает в воздух, кружа высоко над головой. Надолго новой игрушки не хватит, но она займёт настырную птаху хотя бы на какое-то время.

Воспользовавшись безупречно сработавшим отвлекающим манёвром, Хаку выуживает из рукава небольшой свиток, который на поверку оказывается картой. Воскресив в памяти слова Катерины, он внимательно вглядывается в растёкшийся от времени и влажности рисунок, ведёт острым ногтем по выцветшим линиям, обозначающим дороги между Гробницей Дуньюй и Перевалом Линцзю, сверяясь ещё раз. Что же, кажется, он всё правильно запомнил.

Кивнув самому себе, он сворачивает свиток и возвращает на прежнее место, подняв глаза к небу только для того, чтобы обнаружить, что к этому времени его компаньона-ёсудзумэ и след простыл.

Стоило догадаться раньше.

— Адзуки! Адзуки! — Всё же пытается позвать Хаку, ни на что особо не надеясь. Ответом, ожидаемо, служит тишина, нарушаемая лишь его собственным обречённым вздохом.

— Во что ты ввязался на этот раз, маленький мошенник?

<...>

Несмотря на поздний час, город и не думает спать, маня своими разноцветными огнями и дразнящими ароматами. Расправив лиловые крылья, крошечный ёкай парит над крышами домов, не замеченный никем, придирчиво и зорко высматривая сегодняшнюю добычу глазками-бусинами.

Наконец, его внимание привлекает мелькнувший в толпе янтарный блеск, наполненный энергией Гео. Недолго думая, ночной воробей ловко пикирует вниз, минуя проходящих мимо зевак, пока не оказывается у заветной цели.

Щелк! Цветок цинсинь падает к ногам девушки, а Глаз Бога оказывается крепко зажат в клюве.

Всего несколько взмахов крыльями, и Адзуки присаживается на плетёный край крыши торговой палатки, самодовольно глядя сверху-вниз, кажется, полностью осознавая, насколько неравноценным получился обмен.

Покусывая резную оправу и помогая себе при этом лапой, ёсудзуме словно пытается снять скорлупу с ореха. Склонив голову набок, он бросает последний недоумённый взгляд на бывшую владелицу краденного Глаза Бога, и, встрепенувшись, улетает прочь.

В густеющих сумерках Лиюэ выглядит особенно уютно. Улочки залиты мягким светом множества фонарей, играющих на вывесках и декорациях будущего фестиваля, но, увы, времени рассматривать украшения совсем нет — спустившийся в Гавань Хаку торопится как можно скорее разыскать пропавшего спутника.

Обычно Адзуки не оставляет его одного надолго: маленький ёсудзумэ слишком ленив, чтобы много времени проводить в полёте, и слишком труслив, чтобы путешествовать самостоятельно, предпочитая отсиживаться на плече или за пазухой монаха.

Однако время неумолимо утекает, а знакомого хлопанья крыльев над ухом так и слышно.

Чувство досады из-за собственной недальновидности заставляет Хаку нахмурится и ускорить шаг, ловко огибая очередного задумавшегося на ходу зеваку.

В последний раз, когда тенгу решил, что Адзуки потерялся, тот нашёлся мирно спящим в его соломенной шляпе, а в предпоследний тот застрял в хётан, попросту не сумев обратно протиснуться в узкое горлышко тыквы-горлянки.

Хаку проверил свои нехитрые пожитки дважды, чтобы убедиться, что на этот раз всё иначе. Единственный вывод напрашивался сам собой: голодный ёкай не дождался исполнения обещания и решил самостоятельно отправится за едой. Иными словами, попрошайничать. Или, что ещё хуже, таскать всё, что плохо лежит.

В городе великое множество мест, где можно подкрепиться, начиная скромными чайными домами и заканчивая роскошными ресторанами, но тенгу решает начать с самого простого варианта.

Завидев фигуру в монашеском одеянии, хозяин улыбается, приветствуя Хаку кивком: они с Адзуки здесь, похоже, успели примелькаться.

— Как обычно?

— Извините, я лишь ищу товарища. Лиловая птица, всегда вьётся вокруг, — напоминает Хаку. Ему немного жаль разочаровывать этого приветливого человека, но помпушки действительно придётся отложить.

— А, твой маленький друг? — Хозяин задумывается на мгновение, вытирая руки полотенцем. — Сегодня не видел, извини.

Надежда управиться с поручениями до завтрашнего утра начинает таять, как дым от благовоний.

Хаку наугад проверяет ещё одну закусочную, а затем палатку со сладостями. Ничего.

Кто-то толкает его в толпе, задев плечом. Несмотря на позднее время, людской поток и не думает редеть, напротив, в него вливаются всё новые и новые прохожие, привлечённые, очевидно, предпраздничной атмосферой. Продвигаться становится всё труднее. Недолго думая, Хаку в два прыжка забирается на ближайшую кровлю, мимолетом вспоминая, как настоятель сердился из-за подобных выходок. Что ж, сейчас его некому отчитать, зато перемещаться становится значительно проще. Вот только куда идти?

Хаку проворно перепрыгивает с крыши на крышу, черепица под ногами трещит едва слышно, но Адзуки и след простыл. Постепенно чувство неопределенности перерастает в сдавливающую ребра тревогу.

Почему он не мог быть внимательнее? Что он за друг после этого? А если действительно что-то случилось?

Череду тяжёлых мыслей прерывает смутное узнавание.

Белое пятно, примеченное боковым зрением. Цветок с горных вершин в руках девушки, остановившейся неподалёку.

Хаку не уверен, что это тот самый, мало ли их на свете? Да и окажись это в самом деле так, едва ли она успела заметить Адзуки. Как много людей вообще обращают внимание на птиц?

Но за неимением других подсказок, тенгу решает всё-таки попытать удачу, попросту спрыгивая вниз, чтобы приземлиться подле неизвестной госпожи.

Мелькают на мгновенье чёрные перья.

— Прошу прощения, — начинает Хаку, извиняясь одновременно и за то, что отвлекает от дел, и за внезапное появление.

Отшатнувшаяся девушка в юкате цвета фиалковых дынь и правда выглядит встревоженно, глядя на монаха огромными янтарными глазами.

— Вы не видели…— Кожа у незнакомки непривычно загорелая, словно позолоченная солнцем, и Хаку запоздало понимает, что обознался, они не земляки, а значит и спрашивать про «ёсудзумэ» бессмысленно.

—…Небольшую птицу с алым шнурком на хохолке? Выглядит как нечто среднее между фасолью и мной.