Память — сокровищница, драгоценная шкатулка жизни, тем более удивительная, что не скудеет от щедрости обладателя. Сорэн никогда не был скуп и не отказывал в своих дарах: смехе долгожданных встреч, слезах очищающей скорби, глубоком молчании истинной любви.

Почему же ему отказали в праве предложить свои дары? Почему?

Память — проклятие, пыточная камера жизни. Тем более удивительная, что рубцы в ней не теряют чувствительности, и мучают равно действенно годы спустя. Потери зазубренными зубами выдирают из сердца куски, но стоит обратиться к воспоминанию, и боль повторится.

Почему они обрекли его на вечность с этой болью без надежды на утешение?

Личный сад под вечно нежным рассветным небом хранил воспоминания в каждом из мерцающих лотосов, и Сорэн перебирал эти жизни снова и снова, падая от сокровищ к инструментам истязания.

Они оставили его в месте без историй, жизни, воспоминаний живых. Они поступили с ним так же, как со всеми остальными богами.

Им… им нравилось это новое время, где богами остались лишь они. Сильнейшие, славные Архонты.

Потому он и предал. Он не желал возвращения прошлого.

Но ведь так было не всегда. Сорэн верил, что их дружба тогда была искренней. И он мог бы вернуть даже это… но когда он поднимал руки, чтобы оттолкнуться от земли и позвать их, объяснить, убедить — он натыкался на рёбра клетки.

И с каждым разом руки становились тяжелее, тяжелее, тяжелее. Когда клетка его разлетелась, он попробовал ощутить раскрывшиеся подобно цветку края, вытащить себя, но уронил, не добравшись даже до установленных Барбатосом границ. Тогда он понял, что жар, окативший его — это не пламя. Это солнечный свет. А глаза его истлели, как истлели его руки и сердце.

Смахнув песок непослушными веками, точно ворочая заржавевшим водяным затвором, Сорэн смог различить тень над собой. Живую тень, одну из многих, первую из всех, что окружали его, держась на почтительном расстоянии.

— Подойди ближе, благодетель ты или враг. Чтобы я мог тебя увидеть.

Голос ему почти не повиновался, и потому он вложил то, что мог вспомнить о себе, в чужую память. Как если бы он мог говорить как прежде.