Поддельные звёзды расходятся блёстками в зеве открывшейся посреди круглого зала прорези. Большое и тускло освещённое помещение; стерильная темнота с запахом Луны, каменной пыли и холода скрадывала незримое присутствие того, что здесь несло свою стражу. Лёгкое жужжание систем, неутомимо несущих службу в автономном режиме, было неслышно из-за звона сузу из портала.
Сора выпрыгнул оттуда первым, утягивая за собой девочку за руку, даже дёргая её из прорехи в реальности, как растение из земли. Сделал шаг вперёд за очерченный рунами транспортный круг и жестом столь же резким, как и предыдущий, направил Широ к себе за спину; быстрым движением выхватил из-за спины меч. Легко подкинул, закручивая Банни, и перехватил наизготовку, едва ступив в Витую Спираль.
- О, не смей, не смей, не смей это делать, тупица, - пропел мальчик руинному стражу, что зажёг свой глаз и обратил взор на человека. Тонкий писк на грани слышимого ухом говорил о том, что робот нарабатывает мощность для выстрела, и он размножился полусотней схожих звуков: по всему кругу многометрового зала один за другим начали зажигаться из полудрёмы ожидания стражи. Они взяли двух детей в кольцо тёплого жёлтого света, но он не был ни солнечным, ни дружелюбным.
- Заткнись, - посоветовал Сора ближайшему стажу руин, покачивая кончиком лезвия вверх и вниз для убедительности своих слов. Защитники портала тем временем закончили анализ ситуации и, распознав в спутнице Соры очередную жертву, не представлявшей угрозы, вновь вошли в режим ожидания.
- Вот так, - мальчик мельком обернулся на Широ прежде, чем потащить её отсюда дальше.
По бесконечным закрученным лестницам, что могут вести одновременно вверх и вниз, не иметь начала или конца, вести в разные стороны или не иметь направления вовсе, свернувшиеся в ленту. По тёмным и узким коридорам, где не видно в темноте потолков, где на стенах нет ни окон, ни украшений, только эхо от колокольчиков, запертое во временной спиральной петле. Голос Соры тихий, бьётся резонансом о эти стены тем же эхом, и со звоном сузу и скрежетом лезвия меча о камень стены это ему играет музыкой.

Сора достаточно хорошо знает путь, но идти всё же долго. Достаточно, чтобы человеку, живому и чувствующему, можно было устать, но пока ещё не сбиться с ног. Разве что как следует замёрзнуть без обуви - в этом месте всё сделано из толстого камня.
Но нельзя перебивать Сору, пока он поёт «Торянсэ», ведь только он один и знает, какая именно дорожка может привести в нужное место.
Наконец они идут по другим камням, по аккуратно и с любовью выложенной каменной дорожке, что ведёт к ажурной белой беседке со столиком внутри, сейчас пустому. Там не сидит лунного кролика и она не пьёт чай, не замешивает звёзды и не рассыпает их по подолу своей юбки, не топчет жизни каблуком и не зашивает цветы с мыслями в бумагу. Нет её и у клумб с белыми цветами без запаха, которые можно трогать только лунным кроликам. Нет её голоса, звучащего и беззвучного - только стоны едва живые, что раздаются из той части сада, что принадлежит Соре.
Но мальчик останавливается пока что не там, а возле беседки, осматриваясь внимательней в своих поисках.
- Цуки не здесь. Время лунного чая не настало, - заключает Сора. - Времени нет, о. Это очень удобно, ведь оно настанет только тогда, когда захочется. Значит, его достаточно, чтобы приготовить тебя прежде, чем это начнётся.

- Тебе не нужна коралловая заколка, - откликается Сора почти безучастно, и не садится рядом. Напротив, отходит чуть дальше и смотрит на Широ, точно художник на холст. Рассматривает тщательно, но не каждую черту в отдельности, а её целиком, в общем.
Мальчик качает головой, видя изъяны и недоработки, однако он согласен в том, что встречать Цуки в таком виде совершенно нельзя. Нужно принести некоторые изменения в облик Широ. Немножко изменить, немножко убавить, немножко прибавить.
- Мы знаем о бонсае всё, - всё то, что можно было увидеть в тех книжках, которые принесли Соре по его просьбе и которые он не читал. С увлечением потратив несколько часов на то, чтобы пролистать их все и выдрать страницы с иллюстрациями, мальчик развесил их по стенам своей комнаты. Потом он делал свои собственные цветочные композиции, и у него получалось гораздо лучше, чем на примерах - это отмечали все.
На чайном столике Цукуёми не стояло бонсая сейчас, но оставалось немного частей прошлого - пара зубов, сложенных на краю стола. Сора сделал их и украсил бабочками, которые хорошо сочетались с жемчужными нитками платья принцессы.

- Тебе нужно новое платье. Тебе нужны новые украшения. Тебе нужна новая причёска, - Сора делает шаг вперёд, берёт со столика зуб и вертит между пальцев, наведя на девочку, как своеобразный прицел. Пылью и мерцающей звёздной пыльцой улетают от движения широкого рукава кусочки крылышек мёртвой бабочки, исчезают в небытие.
- Тебе нужно сочетаться. Тебе нужно быть к месту. Тебе нужно быть лучше, - подойдя совсем близко, касаясь колен девочки, он взял её за запястье и положил ей в ладонь этот зуб. - Мы дадим тебе это. Мы сделаем тебя заново. Мы украсим тебя, о... ты будешь ещё красивей.
Взгляд Соры следует за звуком, на который отозвалась Широ, интересуясь.
- Там другие цветы, - стоны, полные горестной агонии, вплетались в прохладный ручей слов мальчика, и он нахмурился. Они были какие-то чрезмерно громкие, и Цуки уже это отмечала. Как будто кому-то это нравилась! Сора спросил всех, и все ему ответили - нет, не нравится. Это никому не нравится.
- Они должны молчать, когда их не спрашивают, - мальчик скривился, точно от неприятного запаха, и сдёрнул Широ со скамейки, потащив за собой вглубь сада.

Мимо белого поля крохотных лунных цветов, мимо маленьких стриженных кустов чёрного цвета, мимо ростка Ирминсуля, мимо увитой плющом полуразрушенной башни, пустого колодца, могилы, горы костей - Сора шёл мимо всего, утащив за собой пленницу, вновь единственный зная конечную точку маршрута.
Спрятанный от всех глаз за башней, его собственный маленький сад: пока хватало взгляда окинуть поляну, везде сияли, светились и дрожали на неосязаемом ветру кровоцветы. Одни были огромными, в две ладони, и зубастыми, роняли с длинного языка капли вязкой слюны; другие столь мелкие, что были похожи на язвы, обвиваясь лентами вокруг человеческих рук или ног. Иные росли прямо изо рта, ушей и глазниц. Часть из того, откуда цветы росли, было скрыто самими соцветиями. Некоторые кровоцветы смотрели прямо на садовника, приметив его безошибочно по звону колокольчиков. Век у цветов не было, они не моргали.
- Кто, - ровно выдохнул Сора, нарушив тишину; всё смолкло, стоило ему приблизиться. - Если никто, то мы посчитаем, что это были все.

Ко всем просьбам Широ мальчик оставался равнодушен, вышагивая между цветущих кровоцветов. Какие-то росли в ямках, другие — на холмиках земли. Часть цветов была отгорожена верёвкой с бумажными талисманами, и эти цветы, вопреки обычаю кровоцветов не пахнуть, источали тяжёлый, сильный и терпкий аромат, оседающий на корне языка и обволакивающий горло.
Сора шёл не туда.
В цветочном поле не было дорожек или разметок. Никак одни цветы не были отделены от других, кроме одной запретной части, и разделение сада на зоны не бросалось в глаза. Обманчиво неочевидно, но при этом строго упорядоченно. Цветы в ямках не росли вместе с цветами на холмиках, и те, что были украшены у корней костями, находились далеко от тех, что росли возле маленького пруда.
Сора шёл не туда.
За холмиками и за ямками, полными пепла разбитых надежд и пыли кошмарных снов, находились иные насыпи из земли, больше похожие на кровати. Там, скрытые длинными цветочными стеблями, лежали они. Кто-то уже мёртв, кто-то успел разложиться, но многие были ещё почти полноценно живы, и они могли издавать признаки жизни в рамках дозволенного: ронять слёзы, стенать от мук и досады, испытывать жажду и горько молить о пощаде.
Сора шёл сюда.
Мягкая, жирная и влажная от крови земля, сладкий запах гнили, горький запах смерти, скрежет, стук; вдали поёт свою песнь созу, мерно опускаясь и поднимаясь, отсчитывая бесполезные минуты. Иногда бамбуковый шест опускался с гулом сразу же, иногда затягивал, и его бой был неравномерным, как и дыхание клумб юного садовника.
- Mitsuketa, - нараспев тянет Сора, продираясь сквозь цветочные заросли. Здесь кровоцветы высоки настолько, что их стебли ростом практически с самого мальчика. Здесь кровоцветы растут так плотно, что за ними разглядеть можно лишь слегка силуэт, да услышать тихий голос и звон колокольчика.
И скрежет лезвия, что вытягивают из ножен.
Тихий полувздох и восклик Широ синхронно, как в танце он сплёлся с воем клумбы, из которой Сора сейчас извлекал язык.
- Клумбы не разговаривают, - мерный голос как мантра и мера жестокости, в которой нет места эмоциям. Сора говорит слова безразлично, приподнимая тело за волосы над землёй, и на его лице нет ни недовольства, ни удовлетворения, когда он погружает лезвие танто в чужой рот и там проворачивает.
Охотник тянется к своей жертве, вот что есть правда этого мира. Цветы могут быть и тем, и другим в зависимости от сорта. Широ была жертвой, и кровоцветы Соры это отлично понимали: пока их хозяин разбирался с непослушной цветочной подкормкой, сами цветы, съев подношение в виде бабочки, заинтересовались и жертвой покрупнее. Они могли видеть и различать; опасались они из всех людей только садовника и его гостью. То, что могли различить цветы сейчас перед собой, не было опасным.
Убей и поглоти. Убей и поглоти!
Глаза на цветочных соцветиях закатились, став белыми жемчужинами, видимыми стали другие цветки, без глаз и светящихся красиво лепестков, но с зубами. Один такой и пожрал бабочку, а теперь желал продолжить трапезу человеком.
Сора же, напоив цветы кровью посвежее, провёл лезвие Банни по сгибу локтя, очищая его, и обернулся на возню за спиной: кровоцветы проснулись, почувствовав нечто в саду, и желали это опробовать.
- Мммм, - протянул мальчик, возвращаясь к Широ, окружённой цветами. Близко подходить он не стал, замерев у самой границы той зоны, где рос этот сорт, и, приложив палец к щеке, принялся наблюдать. Что будут делать цветы? Кто кого съест?
- Это будет бесполезно, если она не сможет жить в саду, - рассуждает Сора. - Это будет так жалко, если она не сможет жить в саду. Это будет так красиво, если она не может жить в саду. Это будет… так… о, если она не будет жить…

В ответ на замечание о том, что цветы кусаются, Сора лишь поднял незаинтересованный взгляд. Ну да, цветы кусаются. Небо не настоящее. Песенки можно петь. Кровь течёт. Какие ещё прописные истины ты хочешь озвучить вслух, моя глупенькая Широ?
За стеблями кровоцветов мальчик видимо терялся так же, как она сама терялась, окружённая хищниками. Взвизгнула и затребовала что-то бесполезное, жалкое, нелепое.
«Разве же красивые вещи себя ведут так?»
«Вот мы сейчас и узнаем.»
- Мы уже знаем, - заключает Сора прохладно, сложив руки на груди. Это действительно так - Широ уже сказала свои слова, повторяя из раза в раз его имя. Слышать это было приятно и противно в равной степени, ведь сейчас цветы боролись друг с другом, и имя садовника, пусть и самое главное в их мире, не должно быть озвучено.
«Но она должна так звать.»
- Да, но только если бы это делал я, а не они, - мальчик равнодушно наблюдает, не двигаясь с места. Обычно в такие моменты его гложет жадность и зависть, он не любит, когда его вещами распоряжается кто-то другой. Уж скорее Сора уничтожит того, кто зарится на его собственность, но разгадка здесь вот в чём: эти цветы все принадлежали ему одному, и он распоряжался ими, как хотел.
- Широ-чан, ты должна сделать то, что я хочу. Никто не будет делать то, чего хочешь ты, - без условий, просто ещё один равнодушный и холодный, как кожа мертвеца, факт. Однако же Сора не обременяет себя хлопотами озвучить своё желание вслух: если Широ такая глупая, что не знает, о чём речь, то оно того и не стоит. Он сам знает ответы на все вопросы в мире, и если самый красивый цветок в саду не будет знать хотя бы половины от этого всего, то достойной звания самой красивой она быть не может.
И Широ расцветает в своих попытках стать главным бутоном этого сада, вырывая с корнем то, что росло. Она втаптывала в грязь, отрывала головы, переламывала стебли, вдруг поняв самое важное: цветы были очень хрупкими. Это правда довольно проста, и даже такая, как Широ смогла её найти! Хорошо! Хорошо!
Сора хлопает в ладоши, встречая марширующую навстречу Широ поздравлениями. Голос его, впрочем, почти скучающий: холодный и почти пересохший ручей, из которого нельзя толком напиться.
- Omedeto! Omedeto! Omedeto! Omedeto! Omedeto!
Девочка подходит ближе очень быстро и Сора улыбается ей, глядя в глаза. Так ходят те, кто хочет драться - он это знает. Так ходят те, кто хочет ударить. Так ходят те, кто очень злы-злы-злы. Зная это Сора не делает ничего до тех самых пор, пока его глупый цветок не приносит свои лепестки совсем близко. Ах, она так хороша!
- Знаешь, знаешь, знаешь, Широ-чан. Поначалу эти, - мальчик кивает на мёртвый кровоцвет в её руке, - хотели съесть нас. Как тебя. О, но знаешь что? Сора - садовник. А ты - цветок. Ты знаешь, ты знаешь?
Ответ на вопрос очень близок, гораздо ближе, чем девочка может представить: он растёт вокруг самого Соры. Каждый цветок в этом саду до смертельного ужаса боится своего садовника.

Она знала. Вернее, она не знала ещё, что знала о том, что спросил Сора, и потому не дала ответ. Прошла мимо, схватив с земли кость, и принялась молотить кровоцветы вокруг. Цветы беззвучно шарахались от девочки по сторонам; прикованные по своим местам, идеально выверенным садовником, они не могли сбежать; некоторые могли слышать, иные - смотреть; все цветы хорошо знали то слово, что раз от раза повторяла Широ.
И пускай Сора его говорил это не так. Пускай Сора говорил его гораздо реже. Пускай Сора был тих и вкрадчив, работая в саду. Пускай Сора звоном колокольчиков внушал страх куда как более сильный. Пускай Сора просто стоял и смотрел. Пускай Сора лишь улыбался.

Теперь цветы боялись их обоих.

Цветочный запах ужаса густой волной захватил сад, тяжёлой вуалью осев среди тех кровоцветов, что ещё были живы. Сладкий, но одновременно горький, этот запах сочился из поверженных стеблей цветочным соком, что был сейчас для Широ вместо духов. Стойкий, теперь он втёрся в её кожу на многие дни, удушающий и кружащий голову. От этого запаха немела кожа, потому что она была жива, и пальцы гнулись совсем плохо.

Присмиревшие кровоцветы стояли неподвижно на своих стеблях, как и положено цветам, когда в звенящей затихшими капризами тишине раздался голос сузу. Сора сделал шаг, но отнюдь не навстречу рухнувшей в траву девочке. Совсем нет, даже не смотрел, он уходил в сторону от алеющего цветочного моря, в котором она потонула, и лёгкие неслышные шаги лишь едва очерчивались звоном колокольчика. Сора уходил дальше, в сторону аккуратных кустов роз белого цвета, которых из этой части сада не видно. Они и мимо не шли - это было гораздо глубже, чем даже самые далёкие кровоцветы.

- Мост Мондштада падает
падает
падает...

Медленно, по слогам, что дрожащим, сухим эхо расплывались по всей подвластной мальчику территории, он напевал песенку из тех, что слышал в городе, откуда привёз свой новый цветок. И те розы, что белым кустом боязливо жались, страшась приближения своего хозяина, тоже были привезены оттуда. Приближаясь с песней неотвратимо, Сора пренебрёг садовым инструментом и обнажил против своего цветка меч: резким движением, уже почти напоминающим технику иай, пышный белый бутон отсекается.

Безмолвный истошный крик заставляет дрожать воздух и все окружающие цветы и предметы.

Сора подхватывает срезанную розу, не дав упасть, и, несильно сжав соцветие, встряхнул: из отсечённого почти под ноль стебля показались скрытые в цветоножке жгуты, нечто среднее между корнями, коих там быть не должно, и щупальцами, что вообще иметь цветку не пристало. Рассмотрев, как эти жгутики дёргаются в агонии, Сора неторопливо вернулся обратно к оставленной работе.

- Мост Мондштада па-да-ет...

Притихшие, поникшие, опустившие в почтении головы цветы встретили Сору, окружив новенькую на почтительном расстоянии внушённого страха. Мальчик подошёл к не успевшей подняться Широ и свободной рукой быстро и крепко схватил её за волосы на макушке, заставляя задрать голову вверх. Зафиксировав девочку так в чуть приподнятом с колен положении, чтобы не дёргалась, Сора поднёс к её правому глазу розовый бутон. Жгутики, ещё вполне активные, пусть и агонизирующие, столкнулись с нежной кожей щеки и века, а потом...

Начали прорастать.

- Ore no ojou-chan!...

Она пытается делать всё, что пытались все и до неё. Пытается? Нет, она делает это: пихается и отбивается, отстраняет от себя Сору, но в этом нет смысла настолько же, насколько и успеха. Мальчик не чувствует должного сопротивления и продолжает держать свою жертву за волосы, заставляя её неудобно выгибать голову вверх. Это было необходимо для того, чтобы в тихих сумерках сада разглядеть, как именно в ней прижился розовый бутон.
Он был таким же жадным, как и Широ, следовало указать цветку на его место.
Прищипнув венчик ногтями, отрывая его и мешая тем самым излишнему прорастанию паразита в теле, Сора отпускает девочку на землю. Там цветы рождаются, растут и живут, там же они умирают. Какой выбор сделает Широ?
«Правильный.»
«Иначе и смысла нет.»
«Если это будет неправильно, то это того не стоило.»
«Будет плохо, если нет.»
- Заткнись, - заложив руки за спину, мальчик с любопытством наблюдал, как Широ, хватаясь пальцами за землю, медленно ползёт в сторону. Кровоцветы дрожали от её степенного приближения, ещё не развеяв свой страх, не понимая сути происходящего. Сора же, не торопясь, обошёл её кругом и вновь приподнял над землёй, на этот раз ухватив ладонями за щёки и несильно сжимая.
- О, привет, Широ-чан, - мутный взгляд мертвеца отражал в себе лишь беззвёздное небо истиной реальности. - Ты куда, ты куда, ты куда? Куда ты? Куда ты, если ты уже там, где должна? О, Широ-чан, куда же ты, где ты ещё можешь быть? Сора задаёт эти вопросы, но Сора знает на них ответ, а знаешь ты? Что ты знаешь, Широ-чан? Мост уже упал, ты слышала?
Цветок приживался внутри быстро и как надо, поняв, что жадничать не следует. Он всё ещё рос, но не столь активно, и не брал себе больше, чем нужно - в том числе и для того, чтобы его носитель оставался в живых.
- Мы проследим за тем, чтобы, - мальчик мягко обводит кончиками пальцев чёлку девочки и краешки лепестков розы. - О, чтобы ты была. Знаешь, ты. Ты. Ты, Широ-чан. Ты - Широ-чан. Привет, привет, привет, привет.
Прихватив девочку за плечи, Сора поднимает её с земли на ноги и удерживает вертикально на вытянутых руках, не позволяя упасть. Рассматривает критически, взглядом не ремесленника, но творца, и вздыхает сразу после.
- Знаешь что я слышал? На луне говорят так. Луна говорит так. Цуки говорит так. Ты знаешь Цуки? Это лунный кролик. Мы покажем тебе её ушки... ты ела лунные пирожные? Ты пила чай? Видела звёзды? Ты не видела ушки, ты не ела пирожные, ты не пила чай. О, Широ-чан, ты не видела, ты не видела, не видела! Ты не видела, потому что это был фестиваль исчезновений!..
Можно было отбить ритм этого праздника хлопками, но Сора не хотел выпускать из рук свой цветок - только выросшая, она была слаба. Но самое главное - была.
- Прежде, чем мы начнём и твоё время настанет, оно должно начаться. Это правильно, да? Время сначала начинается, - мальчик быстро глянул на небо, потом на землю, после - на часовню позади себя. Часы на башне были разбиты и время не показывали, хотя иногда их стрелки двигались в каком-то из возможных или не очень направлений...
- Неважно, слушай, молчи, заткнись, не важно, ты слышишь? - нахмурившись, Сора встряхнул девочку за плечи. - Мы начнём твоё время сначала, понятно? Я знаю, где начало. Мы пойдём туда, где начинается время. Иногда оно там кончается, неважно... тебе нужно другое платье, чтобы стать невестой аманодзяку. Мне нужно другое кимоно, чтобы стать аманодзяку. Идём. Идём. Идём.
Восхождение вверх по спирали начинается с одного шага, но Сора тянет девочку прочь из сада и вниз по скрученным коридорам, заполненным эхом забытого прошлого, мёртвых или едва живых душ. Увитые плющом стены, трещины в полу и запах застывшего времени здесь.
Цветы шелестят, провожая своего господина с облегчением.

Дорога не была долгой. Сора торопился как мог завершить начатое и начать новое начинание после, к тому же мальчик уже неплохо знал дорогу до нужного места. Эту мастерскую он посещал, то ли время от времени, то ли иногда, или может быть частенько - сложно сказать наверняка в месте, где «пространство» значит куда как больше, чем «время».
Там по-прежнему была большая дверь и механизмы, что её охраняли, и как и всегда, они безмолвно стерпели очередное пришествие Соры в эту обитель.
Столы с аккуратно разложенными инструментами и деталями, большие механические часы с обнажёнными шестернями и изысканными стрелками, книги и карты, а больше ничего.
- Уэргу-нии?.. - Сора втащил за собой Широ и осмотрелся, но никого не нашёл и ничего не услышал. Ни братика, ни его лунного кролика сейчас тут не было, автоматика лишь включила свет помимо аварийного, дав рассмотреть молчаливое ничего из всего, что мальчик тут искал.
- О, ну и ладно, ну и ладно, мы разберёмся сами, - равнодушно пожав плечами, Сора всё так же волоком и бесцеремонно оттащил свою жертву к арке, что стояла у одной из стен ближе ко входу. Она напоминала массивный дверной косяк, который вытащили из стены, ещё и со снятой дверью. Всё это стояло на подставке, к которой был подсоединён управляющий модуль.
- Привет, о, привет, - поздоровался с ним Сора, подходя ближе и несильно хлопая ладонью по приборной панели. Она подсветилась голубоватым и механизм загудел, активируясь. - Это Широ-чан, ты понял? Широ-чан нужно платье. Сделай для неё платье... о, не платье тоже. Кроме платья... ооо...
«Обувь!»
«Да, обувь, ей нужна обувь.»
«И ленточки.»
- Да, и ленточки тоже, - согласно кивнув этой мудрой мысли, Сора обхватил девочку поперёк туловища и поставил в арку механизма на постамент, словно какую-то вещь. Потом развернул её так, чтобы она стояла точно по центру и заставил отнять руки от лица.
- Ты стоишь здесь, Широ-чан. Ты стоишь здесь ровно, или ты не стоишь вообще, нигде и никогда, - с такими словами мальчик отступил к блоку управления. Он уже не раз видел, как Механизм Костюмов используется для создания одежды, и даже пробовал создавать кимоно для себя. На этот раз с ним не было братика Уэргу, который разговаривал с машинами быстрее, но Сора ничуть не сомневался в том, что у него получится не хуже.
- О, ты сделаешь платье для Широ-чан, - мальчик ткунл пальцем в кнопку ввода информации. - Как для Цуки, но для Широ, понятно? Оно должно быть белое, красивое и с ленточками!
Механизм плавно загудел и арка провернулась вокруг девочки, замершей на постаменте. Старое платье на ней было тотчас уничтожено и заменено новым, с учётом завяленных пожеланий от заказчика. Белые ленты, сшитые в подобие платья и в которые была утянута модель этого модного показа, немного отсылали своим видом к мумиям из Сумеру, однако же Сора о том понятия не имел. Мальчик лишь знал, что это было вовсе не то, о чём он просил.

- Ты дурак или как? Это не так! Не так! Некрасиво, некрасиво, некрасиво! Убери! Мы же сказали, мы же сказали тебе, как у Цуки! Только не как у Цуки!

Арка снова обернулась кругом.

- Нееет! Мы же го-во-рим тебе!..

И вновь жужжит Механизм Костюмов.

Спустя время поисков нужных слов и фасонов, перебрав не менее сотни вариантов «не тех» нарядов для своего нового цветка и потратив изрядное количество энергии, Сора всё-таки смог заставить машину сделать именно то, что ему хотелось видеть: короткое и пышное, кукольное белое платье с рукавами-воланами, созданное из рюш и нашитых цветов, множества юбок и полупрозрачных тканей. Его дополняли алые лаковые туфли и белые колготки с нашитыми маленькими красными цветочками, а довершал образ кружевной чепчик с широкой атласной лентой в качестве завязок.

- Вот теперь хорошо. Вот теперь хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо... - запрыгнув на постамент, Сора придирчиво рассмотрел результат своих трудов со всех сторон и остался доволен. В качестве последнего штриха он лично завязал ленту чепчика в бант под подбородком Широ.

- Ты знаешь, ты знаешь, ты знаешь, кто такие аманодзяку, Широ-чан?..