Бесконечная завеса дождя холодной пеленой повисла в воздухе. Ветер был сильный и промозглый, абсолютно омерзительный - оставалось лишь только радоваться тому, что больше на улицу не надо. В гостинной горел камин, и можно было забраться с ногами на диван, утонуть там в подушках, замотаться в плед и закрыть глаза, слушая треск огня и наслаждаясь покоем.
Вместо этого Лини сунул зонт в корзину на входе и оставил на вешалке свой цилиндр и насквозь промокший плащ. Он вообще не спас от непогоды, и рубашка тоже была хоть выжимай. Руки покраснели от холода, зубы стучали. Деловито, но совсем не по-взрослому шмыгнув носом, Лини быстренько прошёл на второй этаж, пока его не услышали остальные домочадцы. Как же много времени ему пришлось потратить, чтобы научиться открывать дверь совсем бесшумно!
От Линетт это не укроется, но и ладно... может, ей будет просто лень подниматься, как лень было сегодня ехать в дождь и холод договариваться о частном проведении шоу. Удачно сложилось, что её и отговаривать не пришлось.
Перво-наперво Лини переоделся в сухую и тёплую одежду - хотя свитер не смог сразу же спасти его немеющие руки и ноги, стало гораздо лучше. Сразу же после этого мальчик спрятал в стол папку с бумагами, которые выудил из своего портфеля, и закрыл ими пухлую тетрадь, что уже там лежала.
Можно было закрыть ящик на ключ, но никто туда лезть не станет. В Доме Очага уважают личные границы и секреты... все, кроме самого Лини, пожалуй. Но он об этом никому не расскажет.
После этого оставалось только выйти из комнаты и, как ни в чём не бывало, перейти в мастерскую.
Там Лини начал перепроверять реквизит, который заготовил для шоу - из того, что мог храниться в шкафах, конечно. Такие крупногабаритные вещи, как например карета, находились в пристройке у дома и спокойно дожидались своего часа. А всякую мелочь вроде коробок, платков, клеток с голубями, обручей и платьев Линетт, нужно было в последний раз проверить и сложить сейчас, чтобы чуть позже ассистенты их забрали и отвезли к месту представления.
Дождь не просто барабанил в стёкла, а точно пытался их выбить. В комнате было душно, но из-за непогоды окно не открыть и не проветрить, и Лини только тяжело вздыхает, расправляя в руках корсет и укладывая его в один чемодан со своими рубашками. Туда же отправляется и юбка, пара париков, накладные ушки и хвост... Лини резко захлопывает чемодан, когда дверь в мастерскую открывается.
- Ну как Линетт, готова к новому шоу?
Он подходит к одному из столов, что наиболее завален заготовками, и отрыл там среди множества недошитого, недоклеенного и недособранного разнообразия реквизита баночку с птичьим кормом, которую кинул сестре - клетка находилась с ней рядом и голуби проснулись от резких звуков, недовольно заклёкотав.
- Я договорился на послезавтра, по текущей программе, - очень спокойно продолжил Лини, но на Линетт смотреть избегал, и вертел в руках длинную деревянную палочку, которая использовалась для клея. - Но включил финальным номером исчезновение кареты. Мы уже достаточно хорошо её отрепетировали.
Идея для этого фокуса посетила Лини полгода назад, как всем было хорошо известно. Он смог заработать достаточно денег и купить очень красивую, пусть и небольшую карету из тёмного дерева с золочёной фурнитурой. Она была круглой, точно бы сказочной, на совершенно непрактичных, больших и ажурных колёсах. На такой максимум по центральным улицам ездить, чтобы не сломать, но фокуснику большего и не нужно было - достаточно что она красивая.
Дальше была долгая техническая подготовка с привлечением к делу вообще всех, кого только возможно, и долгие три месяца репетиций и шлифовки каждого движения.
Всё это было одной большой ложью маленького Лини, который фокус с каретой придумал ещё два года назад, просто не сказал никому об этом. Два года он вынашивал идею и составлял план сегодняшнего дня. Два года молчаливых уединений у себя в комнате с тетрадью, исписанной сценариями, вариантами и попытками учесть абсолютно каждую мелочь... два года подготовки, о которой никто не знал. И всё - ради одного-единственного дня.
Нет, ради одной-единственной минуты.
- Почему? А, я не сказал тебе?.. Нам собираются заплатить в четыре раза больше обычного, - небрежно, как только это возможно, Лини начал собирать колоды карт. Обычно он использовал три-четыре разных, но их все надо было разложить в верном порядке, как впрочем и любой другой реквизит.
- Но не совсем из-за кареты, хотя и это тоже, - прикрыв глаза, Лини задержал дыхание и задрожал, как будто окунулся в ледяную воду. - Мы просто выступим... в поместье Гуффэ.
Он не сказал об этом сестре. Сам так решил, сам подписал бумаги, сам всё оформил, не подпустив её к делу. Два года Лини ждал этого дня, но всё равно сожалел о том, что пришлось так поступить с Линетт.

Отредактировано Lyney (2023-10-10 23:55:20)

Стыд обжигающей, болезненной волной прокатился в груди снизу вверх и горечью застыл в горле, блокируя дыхание и слова. Лини мелко вздрогнул, прижимая ладони ко рту, опустил взгляд и поник, съёживаясь в комок. Хотел бы он спрятаться за чемоданом, в чемодан, или в исчезательный шкаф, даром что недоделанный.
Тихие слова Линетт для него были как гвозди в колени и локти.
«Прости,» - хочет сказать ей Лини, сглатывая горечь со слезами. Но не может, никак не может, потому что она не должна ничего знать. Это ужасно, но правильно - сестра уже достаточно настрадалась из-за Шарля и никакого отношения к делу иметь не должна. Только не после того, как этот... ублюдок отдал её, точно вещь, в расход. Пока Лини дышит, он этого мерзавца не забудет и не простит.
«Прости, прости, прости, прости меня,» - мальчик не издаёт ни звука, хотя ему хочется скулить и пищать, точно зверёнышу, хочется плакать от осознания ужаса собственного поступка. Но он знает, что так надо. Он знает, что Гуффэ больше к Линетт не притронется, не посмеет, но...
Лучше бы она рассердилась, закричала, начала ругаться, ударила - что угодно! Что угодно, только не этот вопрос, лишённый любых эмоций, кроме тянущей боли воспоминаний.
Линетт права в том, что Лини берёг карету для особого случая, не знала только, для какого конкретно. Ни словом он не обмолвился и никак не показал своих переживаний. Прорвались они, вместе со всеми эмоциями, лишь недавно - когда сестра получила глаз бога. Когда пришлось разорваться на два фронта, и желание отомстить за Линетт смешалось с переживанием о ней же. Всё это воплотилось в самые худшие мысли из возможных, и они висели на Лини точно проклятие, утягивая вниз и заставляя тонуть - гораздо более болезненно и уничтожающе, чем в тот раз.
Опять Линетт одна куда-то уходит, и каждый раз слышать, как она закрывает за собой дверь - одна, одна, одна, она уходит одна, опять одна, и неизвестно, что с ней там будет!.. - невыносимо до физической боли где-то внутри.
Переживая это из ночи в ночь, разглядывая потолок, Лини понимал, что должен принять меры. И, пожалуй, дела следует решать по очереди, так что сначала надо приняться за Шарля, раз уж план был практически готов. А потом... потом он осуществит и вторую идею, как только отважится заговорить с Отцом с глазу на глаз.
Лини медленно роняет руки вдоль тела и смотрит на Линетт нерешительно, почти умоляюще. Хочет, чтобы она не задавала лишних вопросов. Хочет извиниться и обнять её, но не решается и даже боится, что сестра сейчас оттолкнёт. Хочет... но знает, что надо придерживаться плана. И Лини прекрасно знал о том, что она задаст эти вопросы.
Не могла не спросить, зачем снова нужно идти к тому, кто уже один раз их использовал, ещё и столь мерзко. Только вот Линетт упустила кое что: если одного из виновных Отец умертвила на месте, спасая и её, и всех остальных девочек из этого плена, то вот второй преступник оставался на свободе и как будто бы непричастен.
Но Шарль знал, куда и зачем отдаёт Линетт! Он знал!.. И его руки запятнаны ничуть не меньше, ведь он соучастник.
«Ничего, я всё исправлю и сделаю по справедливости. Я буду как Отец,» - Лини плавно выдыхает и сглатывает всю горечь и вину перед сестрой, вспоминая всю подготовку. Он всё сделает правильно, он всё сможет.
- Для дела, конечно же, - его голос почти не дрожит, а в глазах ни слезинки. - Ты... Линетт, ты просто поверь, что так надо, хорошо? Всё пройдёт быстро и гладко, я обещаю. Мы уйдём сразу же после финала и навсегда забудем об этом месте. Я...
Лини прерывается, точно получив удар под дых, и рвано вдыхает через рот, но тут же восстанавливает своё белыми нитками шитое спокойствие, и продолжает упрямо.
- Я обо всём позабочусь, так что просто не задумывайся над этим.

- Линетт, я...
Лёгким прыжком перемахнув через все разбросанные на полу чемоданы, Лини подбегает к сестре и останавливается подле. Поднимает ладонь, робко тянет к ней, и так замирает в этой половинчатой позиции: очень близко, но недостаточно для любого прикосновения или действия. Всё ещё не решается, ощущая тяжесть вины, что не позволяет завершить движение.
Лини хмурится и кусает губы, сдирая с них кожу, тут же слизывает выступающие капельки крови. Потом он отпускает руки, так и не решившись сделать что-либо, и начинает беспокойно раздирать кожу на правом запястье ногтями. Он избегает смотреть в глаза Линетт и мнётся, пытаясь начать говорить, но всё никак не может. Очень долгое время не может.
Как сказать правильно, чтобы не соврать? Свою карьеру лжеца Лини начал вроде бы не так и давно, всего лет десять назад, но уже бесконечно теряется в моменты, когда нужно проявить искренность и честность. Но не простую, а такую, чтобы не выдать лишнего и не дать лишний повод беспокоиться. Линетт и так уже натерпелась. Не нужно. Не надо.
- Я не... то есть!..
Конечно она не хочет туда возвращаться. Конечно. Разумеется! А кто бы хотел? Лини хотел. Мечтал даже, и специальные карты для этого возвращения приберёг - и в буквальном смысле тоже. Самая особенная его колода из всех... там на рубашке горела полярная звезда, а не красовался задорно усмехающийся кот.
Пальцы уже размазывали по коже кровь и её запах был ощутим в воздухе. Близнецы всегда чувствовали такие вещи чутко, куда как более чутко, чем все остальные.
Лини сжал ладонь на своём запястье покрепче и посмотрел на сестру.
- Я расскажу, просто не сейчас. Я... прости. Прости. Прости меня, - недолго получалось выдержать её взгляд и держать какое-никакое, но самообладание. На перекипающих эмоциях он прижал к себе Линетт, всё так же боясь, что она оттолкнёт.
- После шоу, хорошо? Я... я всё расскажу тебе после шоу. Прости.

***

Время до представления прошло совсем не легко и не весело, но хотя бы быстро за всеми напряжёнными хлопотами. Помимо чувства вины перед сестрой у Лини было ещё множество забот, которые он не собирался перекладывать на неё. Обычно они собирались и размещались для крупных шоу вместе, но не в этот раз - мальчик всё делал один, не допуская сестру к месту представления раньше срока. О, конечно же у него были ассистенты, но Лини не брал их в учёт.
Без Линетт он один.
У Гуффэ было внушительное и роскошное поместье на два крыла, на первом этаже которого была большая концертная зала. Весной и летом через витражные окна можно было наблюдать за ухоженными клумбами и цветущими деревьями в парке, в остальное время тяжёлые шторы закрывали неприглядный в своей унылости вид за окном.
Сейчас всё помещение было украшено шарами и бумажными гирляндами, а сам Лини, уже переодевшийся для выступления, в последний раз проверял подъёмник для кареты на сцене. Там полтора дня монтировали установку со скрытым мостиком, который позволял очень быстро, всего за двадцать секунд, съехать по нему как по горке прямо в гримёрку. Там же сейчас скрывалась Линетт, заканчивающая со сценическим гримом.
- Эй, Лини, - голос Шарля разве что слух не резанул до крови, подзывал он мальчика как слугу или официанта, разве что не присвистнул при этом. - Чего тебе? Ты отрываешь меня от приёма гостей, а моя сделка горит.
- Не смею тратить ваше время понапрасну, - иллюзионист улыбнулся очень вежливо, но стерильно. - Как мы и договаривались, успех в переговорах я обеспечу. Но вот моя встречная просьба, о которой я говорил ранее...
Вычурным жестом Лини с поклоном протянул Шарлю точно бы материализовавшийся между пальцев конверт.
- Прошу прочитать это письмо сразу же после начала шоу и дальше действовать согласно указаниям.
Гуффэ фыркнул, резким движением вырывая послание, круто развернулся на каблуках и вышел из концертного зала, оставив мальчика на сцене в тишине и одиночестве. Короткий и полный торжества смешок Лини в спину Шарль уже не услышал.
«Клетка захлопнулась,» - иллюзионист прошёл в операторскую подсобку, дав команду опускать занавес и начинать приготовления. Гости рассядутся на местах уже через десять минут. А это значит, что...

- Магическое представление только сегодня, только для вас! - С поклоном приветствует он публику, появляясь на сцене в клубах дыма и конфетти. - Лини с вами, а где же дорогая Линетт... оооо, вот и первая волшебная загадка!
Расхаживая по сцене, краем глаза мальчик замечает, как Шарль, сидящий в первых рядах, открывает конверт, прерываясь лишь на то, чтобы пригубить вина.
«Превосходно.»
- Дамы и господа, насколько реалистичной вам кажется мысль о том, что сейчас я извлеку Линетт прямо из своей шляпы? Что, невозможно?.. Ха-ха, ну так наше представление не просто так названо «невероятным»! Прошу, присмотритесь внимательней.
Иллюзионист демонстрирует свою шляпу и крутит её на ладони: она с виду абсолютно пуста, как и любой магический реквизит. Вот Лини подкидывает шляпу раз, второй, третий, всё выше, выше и выше, до тех самых пор, пока она не улетает под потолок, зацепленная невидимой струной.
...чтобы через секунду Линетт спрыгнула с полки наверху, скрытой от зрителей, прямо на руки к брату, придерживая на своей голове его шляпу. Невесомая и грациозная, она изящно встала, едва держась за протянутую ладонь Лини, и они кружатся несколько мгновений в танце прежде, чем повернуться к зрителям и раскланяться в блеске и свете софитов.
- Невероятное магическое шоу Лини и Линетт... начинается!

- Ну вот, я остался совсем один! - Лини драматично приложил ладонь ко лбу, запрокидывая голову. - О горе мне, горе!..
Иллюзионист тяжело вздыхает, всплеснув руками, и проходится туда-сюда по сцене, тщетно стараясь убежать от преследующего его света софита. Точно так же мальчик пытался убежать и от щемящего чувства холода, пустоты и тяжести в груди, которое поселилось в нём сразу после того, как Шарль прочитал письмо.
Он ведь от лица Линетт написал его. Её почерком, с её подписью.

Многое пришлось вызнать и многим пожертвовать, чтобы вызнать все грешки Гуффэ, но Лини о том не сожалел. Никто не знал, что ему пришлось сделать ради этой информации, а сам он предпочёл забыть обо всём после того, как дело было сделано.
Отец говорила не сомневаться.
Ожидаемо Шарль сразу после прочтения записки переменился в лице и глаз всё шоу с Линетт не спускал. Ей было не по себе от этого, Лини знал точно. Но ещё лучше он помнил, что так нужно для дела, и что терпеть сестре оставалось уже не долго. После он расскажет. После он извинится. После... она может ненавидеть его, как он заслужил.
Его шоу начиналось.

- Уеду, пожалуй, куда-нибудь, проветрюсь, - деловито продолжает фокусник, и пару раз взмахивает руками от себя, точно мух отгоняя: при этом занавес за его спиной поднимается, открывая зрителям спрятанную там карету. Граммофон начинает играть лёгкий джаз, а Лини подходит к золочёным ажурным колёсам.
- Вот на ней и уеду, - он постукивает по корпусу и запрыгивает на козлы, беспокойно вертится на месте. - Мда, но коня-то у меня нет...
Спрыгнув обратно на сцену, Лини начинает задумчиво ходить вокруг кареты, украдкой глядя на Шарля. Тот за всё представление не так уж и налегал на вино, как за ним водилось обычно, а сейчас сидел необычайно прямо, смотрел за выступлением столь внимательно и сердито, как будто бухгалтерский отчёт за год для подачи в дворец Мермония сводил.
«Он готовится идти в гримёрку сразу же, как я исчезну со сцены,» - понял мальчик и специально оттягивал этот момент, распинаясь перед каретой вдвое дольше, чем положено по сценарию. Этот подход Шарля неимоверно бесил, чем Лини откровенно упивался: его улыбка стала шире, такой болезненно искренней.
- Ладно, я просто уберу тогда эту бесполезную карету! Растворю в воздухе, - фокусник решительно зашёл внутрь и закрыл за собой дверцу, однако зрители прекрасно могли видеть его через окошко. - Дамы и господа, сейчас карета испарится и я останусь стоять на сцене совершенно один! Прошу вас, просто досчитайте до десяти... этого времени мне сполна хватит.
Публика с хохотом начала считать, дважды сбившись в самом начале и выиграв тем самым дополнительное время. Занавес опустился, и в этот момент Лини поднял заранее заготовленный манекен в его одежде, а сам выкатился через заднюю дверцу и прыгнул в люк на сцене.
После этого занавес поднимется ещё пару раз, чтобы зрители не сомневались в том, что фокусник ещё внутри, а предзаписанные на граммофон фразы дополнят эту иллюзию. Сам мальчик, оказавшись под сценой, принялся раздеваться. Стерев краем своего плаща слезу на щеке и оставшись в одной рубашке, он прополз по скрытому мостику к гримёрке, уже слыша как гудит подъёмник, прячущий карету под потолком. Музыка не даст гостям понять, что это за шум.

Финал их магического шоу остаётся за Линетт.

Выбравшись в гримёрке, мальчик быстро схватил оставленный здесь запасной корсет и юбку Линетт, за пару секунд переоделся, потом парик с ушками... и быстро сесть за стол, разглядывая себя в отражении. Лини даже успел взять кисточку и начать рисовать на щеке звезду прежде, чем дверь в гримёрку распахнулась и туда влетел взбешенный Шарль.
- Линетт, ты маленькая сучка, - начал Гуффэ без лишних прелюдий, и схватил «её» за плечо, поворачивая к себе и стягивая со стула, как вещь. - Какого...
- ...чёрта вы себе позволяете? - нахмурившись, «Линетт» схватила Шарля за запястье и каблуком сапога наступила на пах, заставляя шагнуть назад с возгласом. - Моё письмо было написано так, чтобы даже умственно отсталый сразу понял, что руки распускать нельзя. А вы ещё хуже. Как и ожидалось.
Лини вздохнул. У него голос начал меняться, как это бывает со всеми подростками, и походить на Линетт полностью уже не получалось. Вот и Шарль это раскусил, начав ругаться. Хотя не важно, что он там думает.
- Мне так хотелось дать вам маленький шанс, - Лини встаёт со стула, но всё равно остаётся значительно ниже нависающего за ним Гуффэ. - Извиниться. Что-то осознать...
- Говнюк неблагодарный, - Шарль заносит руку, чтобы ударить его наотмашь по лицу. И вот в этом была ещё одна причина, почему выманить Гуффэ должна была Линетт, но ей ни в коем случае нельзя было появляться в гримёрке.
Лини поднырнул под руку Шарля и быстрым шагом оказался за его спиной; между его пальцев сверкнула карта и острой гранью легла на шею мужчине. Должно быть странно чувствовать, как лакированная бумага игральной карты вдруг разрезает кожу. Но бумага ли это была? Ох, сколько фокусов в рукаве иллюзиониста!..
Гуффэ замер, всё же сообразив, что это не случайность.
- Я как раз благодарный говнюк, - шепчет Лини за его спиной, и голос мальчика дрожит, как пламя свечи на ветру. - Но злопамятный. У меня в целом память хорошая, так что я отлично помню, что было в тот день, когда Линетт против её воли засунули в карету. Ну ты помнишь, да? Ту самую карету, которая исчезла и которую я так искал!..
Можно было многое ещё припомнить Шарлю, но Лини только шипит сквозь зубы, втягивая в себя воздух, а потом коротким, резким и отточенным движением вставляет карту в шею Шарля и рывком выдёргивает движением на себя.
Он не успевает толком крикнуть из-за повреждённого горла, только хрипло забулькать напоследок, и веером кровь вырывается из открытой раны, оседая на зеркале, чемоданах, реквизите, одежде и лице Лини. Слой грима не может скрыть, как горяча была эта кровь, и ни одна прачка в мире уже не отстирает рукава рубашки, полностью пропитавшиеся грязным алым.
Гуффэ грузно падает лицом вниз, и задевает собой вещи в этой тесной каморке. Роняет и заливает их кровью сильнее: натекает огромная лужа, что подбирается, будто хищник в засаде, к ногам неподвижно стоящего у зеркала Лини.
Он хочет закрыть рот ладонью, но не может, ведь они перепачканы. Летят карты из рукавов и дрожащие пальцы не успевают их подхватить. Больше не играет джаз: слышно только, как гулко, сильно и больно стучит сердце в груди, чувствуется, как дёргаются мышцы, будто неумелый чревовещатель дёргает не за те ниточки.
«Я убил его.»
Удушающая горечь кровавой вони, дурной и головокружительной до омерзения, становилась с каждой секундой сильнее, но Лини не спешил что-либо делать. Он всё стоял, стоял и стоял, разглядывая свои карты в красной луже. Все легли рубашкой вверх, кроме одной червонной двойки, что плыла в крови, будто кораблик по ручейку.
Ни радости, ни облегчения, ни упоения местью Лини не чувствовал.
«Хорошо, что я сделал это в образе Линетт. Как будто это она его убила. Но ей не нужно пачкаться.»
Какой-то груз с плеч, может быть - всё кончилось. Вдали под занавес Лини слышит овации и крики, но не может осмыслить и понять, что за шоу такое, которому зрители могут так радоваться.

И вот Лини забегает в гримёрку: он видит себя со стороны, влетающего впопыхах в крохотную полутёмную комнату со сбившимся с головы цилиндром. Бледный, весь в красных пятнах, зрачки стянулись в полосу, распушённый хвост дыбом... потому что это не был он, конечно же.
Поднимая голову от лужи крови, Лини прерывисто вдыхает, чтобы загасить вскрик в самом его зародыше и вскидывает руки к лицу. «Не смотри,» - хочет сказать он, но отворачивается сам с хлёстким звуком удара. Жёсткая пощёчина заставила, и дёрнулась голова, заставив парик съехать чуть на бок.
Мальчик так и замер после неподвижно, сжавшись и втянув голову в плечи. Не повернулся обратно, и зажмуренных глаз не открыл, не посмел ни пискнуть от боли, ни приложить после руку к горящей щеке.
Слышит звенящий и полный слёз вопрос Линетт, но молчит. Хочет ответить, только слов всё никак не находится. Кажется, продумывал это заранее, потому что знал, что сестра рассердится... только вот все мысли разлетелись по сторонам, точно мокнущие в крови карты, а ужас и стыд тяжёлым занавесом застелили сознание, положив этому выступлению Лини конец.
«Она меня ненавидит,» - думает он и хочет зарезать себя следом за Шарлем, лишь только осознав эту мысль. Пол уходит из-под ног и колени подкашиваются, дрожат, равновесие становится держать необычайно сложно. Лини оступается и взмахивает руками, стараясь не упасть; чудом получается и вместо этого он делает шаг вперёд, к Линетт. Нерешительно протягивает к ней ладони, но замирает. Она отстраняется.
- Я... - Лини кусает губы и старается дышать, старается не поддаваться темноте, что утягивала его вниз, в эту кровавую лужу. Голос его едва слышен, да и сказать он пытается немного. Слова отрывочные, едва связаны между собой смыслом. Лини трясётся, точно так же дрожит и его голос, что вот-вот готовится пропасть.
- Ли... нетт... я... так хотел... этот Гуффэ просто тебя... столько думал про это... и... я просто... я... не мог простить его, и...
Слова застревают в горле получше всякого кляпа, сил на речь, пусть и довольно бессвязную, не остаётся совсем. Лини опускает руки, так и не решившись коснуться сестры. Он не мог, и не только потому, что весь был измазан уже начавшей засыхать кровью.
Ещё и потому, что права не имел к неё приближаться после того, как обманул.
- Прости...
Без каких-либо сил больше, растоптанный и уничтоженный, Лини сел на корточки прямо там, где стоял, спрятал лицо в коленях и закрыл голову руками, тихо завыв. Он ненавидел себя, он ненавидел себя за то, что заставил Линетт испытывать это отвратительное чувство. Ненавидел себя за то, что позволил ей увидеть это тело. Ненавидел себя за то, что довёл сестру. Что ввязал её в это. Что не смог справиться сам и сделал её свидетелем.
Мало она его ударила.
- Ты... ты не... навидишь меня, да? Линетт...
Извиняться ведь уже бессмысленно. Поздно, да и не простит она, потому что не заслужил. Никогда не заслуживал, и Лини это прекрасно знает.
- Но я... я п-просто... я... я... так хотел... чтобы... он заплатил, - Лини боится поднять голову и посмотреть, где Линетт и что она делает. Может быть, собирается ударить его ещё один раз? Поделом!
А может, уже ушла, и он говорит в пустоту?..
- За... за то, что сделал с тобой, - мальчик даже не мог точно сказать, плакал ли он, и сколько прошло времени. - Я... так хотел... чтобы он умер из-за того, что... посмел... с тобой...
«Она точно ненавидит меня,» - мокрые пальцы царапают воспалённые нижние веки. - «Сам виноват. Дурак. Дурак. И вот теперь что?»
Снова захотелось зарезать себя следом за Шарлем от этого гнетущего ужаса.

Несмотря на то, что физически не устал, сил ответить у Лини не было. Он так и продолжил сидеть на корточках посреди кровавой лужи, обхватив голову руками. Не обернулся, не издал никаких звуков, даже не попытался что-то сказать. Просто закрыл глаза, выдыхая.
Линетт спрашивала, вовсе не зная о том, что Лини уже задавал себе этот вопрос не единожды. Этот навязчивый, болезненный вопрос о ненависти к себе возвращался из раза в раз в самые неожиданные моменты.
Иногда Лини ловил себя на этой мысли посреди выступления. Время от времени - утром, за сборами. Порой мысль об этом приходила за ужином, когда они все сидели за одним столом и смеялись, обсуждая что-то простое.
Очень буднично, спокойно и как-то собранно даже в голове раз от раза возникало это отчётливое: «Я такой жалкий. Ненавижу себя за это.» Заторможенно и уже безо всяких на то мыслей стеклянным взглядом Лини провожал в такие моменты дилижансы, думая о том, насколько это больно - прыгнуть под колёса и быть раздавленным? Хотелось ли ему это проверить? Или узнать, насколько остры кухонные ножи?
Ничего конечно Лини не проверял, из раза в раз отгоняя всё эти мысли от себя подальше. Куда как сильнее его пугало осознание от того, что Линетт останется в этом случае совершенно одна и он уже ничего не сможет ни узнать, ни сделать для неё.
Но ответ на вопрос сестры всё-таки был, пусть и остался неозвученным.
Достаточно долго Лини молчал, и эта тишина, затянувшись, стала тяжёлой и тягостной, превосходно смешиваясь с запахом крови, что внутри тесной гримёрки был невероятно сильным. У него всё ещё не было сил не то, что говорить - даже обдумать свои слова. Голова совершенно пустая, только верёвка на шее и камень в груди, и тянет всё это на дно кровавой лужи, что так обманчиво мелка.
Лини точно знал, что глубины в ней достаточно, чтобы утонуть. Может это было не так уж и плохо?..
«Хватит,» - уговаривает он себя, жмурясь до вспышек под веками и глотая беззвучные слёзы. - «Хватит, хватит, хватит! Прекрати! Есть же... есть план. У меня есть план. У меня есть план...»
Эмоции в план не входили.
- Я не... - «ненавидел себя», проглатывает Лини первоначальную фразу и врёт так свободно и непринуждённо, словно и это планировал с самого начала. - ...простил бы себя, если бы не сделал это, Линетт. Я... я бы... я бы всё равно так сделал. Я бы убил за тебя опять. Я...
Голос истончается и ломается, как хрупкая ветка, звуки исчезают, и Лини снова задыхается, всхлипывая. Размазывает по щекам грязь, состоящую из крови, грима и собственных слёз, стаскивает наконец с головы парик и прячет в нём чумазое лицо.
- ...столько об этом думал.
С тех самых пор, как Линетт вышла из того чёртова подвала. Вот столько думал - и вот столько же времени ощущал вину, стыд за себя и отвращение к себе.
Смерть Шарля, увы, от этого не избавила.
Отец стала спасением для сестры, которым не мог стать сам Лини. Она была идеалом, к которому можно стремиться, но никогда не достичь. Она была не только избавлением, но и новой страницей в их жизни. Она стала всем для Лини, потому что Отец спасла Линетт. Отец спасла его смысл жизни.
Который самому защитить не получилось.
«Такая жалкая месть,» - вдруг понимает Лини с остервенением. - «Прямо как я.»
- Но я бы... я бы всё равно это сделал... - даже не понял, что последнюю часть сказал вслух вместо того, чтобы оставить в мыслях.

Да, он врал.
Не новость в принципе. Но впервые Линетт сказала об этом вслух. И впервые он врал ей, а не кому-то постороннему, ещё и так, чтобы она того не поняла. Подозревала - но недостаточно, чтобы понять, в чём именно дело. Да, и это он знал. Пользовался.
Всё-таки Лини падает в кровавую лужу, как будто Линетт его пнула под дых и как следует надавила подошвой в живот, припечатывая к полу. Он долго сидел в неудобной позе и ноги просто-напросто затекли и отказали, сделав его тем только беспомощней. Он несколько раз попытался встать, но его ноги не шевелились, точно у калеки, а ладони скользили по разлившейся крови, что засохнуть вообще не успела.
Отвратительное чувство, но не из-за того, что пришлось упасть.
Он мог бы избежать всего этого, мог проработать план ещё лучше, сделать его безукоризненным, идеальным. Сделать так, чтобы Линетт узнала обо всём только после того, как Шарль будет зарыт в уготованную ему яму, чтобы она никогда...
Лини снова вздрагивает и втягивает голову в плечи, глядя на свои перепачканные колени. Пощёчина от сестры не была такой болезненной, как слова о самодовольной заботе, которая никому не нужна.
Ей это всё... было не нужно?
Под смазанным гримом и грязью было всё равно заметно, как мальчик краснеет, осознавая вдруг свой эгоизм. Он ведь и правда сделал всё сам, потому что посчитал правильным! Сам решил всё и за себя, и за Линетт. Сам придумал этот план и воплотил его, ни с кем не считаясь. Ни на кого не рассчитывая. Ни перед чем не останавливаясь. Шёл по головам - включая Линетт.
За все два года своей подготовки не подумал об этом...
Горючая смесь эмоций из-за осознания того, как не обидел, а оскорбил Линетт своим безразличием и эгоизмом, едва не потопила Лини вновь с головой в отчаяние. Но ненавидеть себя можно в любой момент, а вопрос сестры о жандармах был очень резонным.
- Нет... - сухим и бесцветным голосом откликается он, наконец сумев подняться на ноги. Состояние у мальчика - краше в гроб кладут, но вот чего нельзя было у Лини отнять, так это сценарий и умения ему следовать.
- Ничего жандармы не узнают, - движениями дёрганными, не глядя на Линетт от всепожирающего стыда, он прошёл до одного из сундуков. На этот раз не просто так вся утварь для реквизита была лакированной и отлично отмывалась от разнообразной грязи, и не по нелепой халатности юный маэстро привёз больше вещей.
Внутри был плотный влагостойкий мешок с подкладкой, что используют водолазы, если им надо зачем-то опустить на дно вещь и предохранить её от влаги. Обычно такие использовались в Институте для всяких опытов на глубине, но сегодня этот наряд предназначался Шарлю. Кроме этого были просто сумки с тайной секцией, куда можно спрятать перепачканную в крови одежду и самые обыкновенные средства для уборки.
- Нужно замести следы, пока к нам не пришли.
Убрать всю кровь и спрятать то, что оттереть от неё невозможно; засунуть труп в мешок и скрыть его в тайной секции на крышке сундука; стереть грим и грязь, переодеться в заранее заготовленный костюм и накидать внутрь сундука разного барахла, чтобы это напоминало обычный чемодан для реквизита. И успеть всё это до того, как остальная труппа не заглянет в гримёрку с будничными деловыми вопросами по сворачиванию декораций.
- Луи, мы поедем вперёд. Не хочу оставаться в этом месте лишней минуты, - иллюзионная команда знала, что Лини не очень жалует Гуффэ, хотя и без подробностей о том, почему так. Чуть раздражённый ответ юного фокусника, переступающего через гордость ради денег для семьи, был принят с сострадательным пониманием.
- Мы возьмём с собой реквизита, сколько сможем, чтобы вам быстрее было собираться за нами.
И близнецы действительно уехали, без каких-то преград или подозрений, забрав с собой абсолютно все улики по этому убийству. Вернувшись в особняк, Лини спрыгнул с экипажа и принялся вытаскивать сундук с трупом Шарля, что для него было практически непосильной работой. Он всего лишь подросток, и глаза бога, способного усилить его тело, у мальчика не было.
Только план, как действовать дальше.
- Л... Линетт... - Лини замер перед импровизированным гробом, выдыхая в бессилии, а потом прижал занемевшие руки к груди и обернулся на сестру. Медленно, боязливо, едва глядя. Молчал излишне долго, собираясь силами и подбирая слова прежде, чем сказать.
- Можешь... помочь мне?

Отредактировано Lyney (2024-01-03 20:20:55)

Зависть чувствуют там, где есть желание обладать тем, что недоступно тебе, но есть у других. Лини смотрит не на сестру, а на сияние её глаза бога. Касается своей щеки там, где обычно бывает нарисована гримом слеза, но сейчас его кожу трогает лишь бирюзовый свет, который он взаправду ощущает.
Она сильная, она смелая, она способная. Она не только получила внимание бога, но и научилась управляться с этим подарком за считанные дни. Линетт могла всё, чего не мог он сам. И Лини думал, что хорошо бы ему просто порадоваться за сестру и возможно вправду по-доброму немного позавидовать, как недосягаемому идеалу.
Вместо этого он ощущает лишь беспокойство и разочарование в себе. Ведь она такая сильная, что он не может ничем ей пригодиться. Ведь она такая смелая, что ей нет нужды полагаться на него. Ведь она такая способная, что лишь только и остаётся, как смотреть ей вслед в надежде, что она хотя бы постарается не забыть его робкие напутствия.
Помнит ли она о том, что надо быть осторожнее? Лини столько раз говорит ей не рисковать зря, и столько же раз гадает, оставаясь один - послушала ли? Хочется верить в это, хочется очень сильно, но кто станет слушать человека, у которого глаза бога нет? Ведь Лини и понятия не имеет, о чём говорит и что просит, да?..
- Сюда, - в тон односложно отвечает ей Лини и показывает на вторую карету, что была рядом. Она меньше и проще, там внутри едва хватало места, чтобы поставить массивный чемодан. Как только Линетт справляется с ним, Лини сразу закрывает его матовой чёрной тканью, чтобы не бросался в глаза.
С этим «реквизитом» должен был помогать Луи. Мальчик знал, что ни за что не поднимет ящик с трупом взрослого мужчины, но в его изначальном плане это было единственное слабое место. По существу, Луи должен был погрузить ящик во вторую карету, и всё. Достать на месте назначения будет уже проще - на полу есть скользкий коврик, который вытягивается вместе с неприглядным содержимым.
Со всем остальным он прекрасно справится в одиночку, дальше работа строго техническая и особых умений не требует. Но Лини чувствует, что уже многовато от сестры утаил, и это его главная ошибка.
- Надо... дождаться ночи, - он смотрит в землю, закрывая дверцу кареты на ключ. - Сейчас пока всё.
За городом уже была подготовлена и могила, и бутылки с зажигательной смесью, и особый сорт радужных роз, что будут высажены поверх для маскировки. Саженцы стоили дороже кареты из-за того, что были очень редкими, но это так же давало гарантию, что место с трупом никто копать не будет. Власти Фонтейна очень следили за сохранностью природы и на всех браконьеров налагались ужасающие штрафы и наказания.
А ещё розы будут отлично расти на таком удобрении. Хоть на что-то Шарль будет годен.
- Там уже ничего такого. Просто доехать до места и закончить начатое, - Лини всё стоял лицом в каретную дверцу, а дождь громко барабанил по его цилиндру и плащу. - Если... не хочешь ехать со мной... всё нормально.
Она устала. И зла на него. И не любит лишний раз напрягаться. Это... это действительно будет нормально.
- Н... но, - мальчик делает глубокий от холода вздох. - Я...
Как бы сказать, чтобы не было ложью? Чтобы это было правильно? Чтобы Линетт тоже поняла?
- Мне плохо, Линетт, - он вжимается лбом в рябое от дождевых капель окошко, и шляпа падает под ноги. - Мне плохо. Я не хотел тебя злить. Придумал всё так, чтобы не вмешивать тебя, а...
Обречённо, но совершенно без сил Лини стучит кулаком в дверь кареты, точно бы ему кто-то с той стороны мог открыть и спросить, в чём вообще дело.
- Прости, - поняв, что снова скатывается в самобичевание, которое может длиться хоть целую вечность, Лини поворачивается к сестре. - Пойдём... тут дождь.
Линетт не любила дождь. Это гораздо важнее всего остального.

Упав лицом в матрас нижней койки двуспальной кровати, Лини даже не подумал том, чтобы попытаться заснуть. Как оказалось, его сердце всё ещё тревожно колотилось от пережитого, а в голове была прорва самых разных мыслей, от серьёзных до дурацких. О своём плане; и выдыхал судорожно и зябко. Лини знал, что только Отец могла бы понять, что что-то не так, и то, «могла бы», вероятность стоит надвое делить. У него всё хорошо, у него всё отлично, никто не найдёт тело Шарля в карете раньше срока, кому вообще понадобится куда-то ехать в ночи, да ещё в такую погоду? Кстати, а не стоит ли озаботиться отдельной комнатой для Линетт?.. Это всё конечно хорошо, но она уже взрослая девушка, вообще-то, ей не стоит делить комнату с парнем, даже если это её брат. А Шарль, он дождётся своих радужных роз и своего внимания, когда завтра ночью...
Лини чувствует запах: противный, прогорклый, медный и солёный, им пропахли все его руки, и даже одежда, особенно та, что он уже припрятал и подготовил бросить в печку. Мальчика тошнит, хотя совершенно нечем, он закрывает рот руками и вдыхает эту вонь сильнее, зажимает себе нос и, дёрнувшись, падает на пол. Точнее, нелепо сползает с края кровати, успевая выставить ладонь и упереться в пол. Садится и громко хватает воздух ртом, смотрит наверх, в темноту матраса верхней койки.
Линетт сейчас делает вид, что спит, и лежит тихо-тихо. Она не захочет говорить, и не будет желать этого ещё долго... вжимая голову в плечи и обнимая себя, Лини задаётся вопросом важнее, чем вся его маленькая и нелепая жизнь: а захочет Линетт говорить с ним вообще когда-нибудь? Не в силах дать себе хоть самый абстрактный ответ, он лишь шмыгает носом и вновь влажно вздыхает через рот, ощущая, как темнеет в глазах. Покачивается, как ненадёжно посаженная игрушка и смотрит потерянно в шкаф напротив.
Встать бы на ступеньку прикроватной лестницы, положить подбородок на матрас и, проведя пальцем по хвосту Линетт от середины до кончика, спросить её: «спишь?» Она бы в ответ не повернулась и позы не поменяла, только дёрнулось бы её ухо и лентой волнообразно взметнулся хвост, тотчас успокаиваясь. И тогда, устроившись поудобнее на лесенке или сев в ногах у сестры, Лини бы начал говорить. Или наоборот, ничего не сказал бы. Это всё равноценно.
Но дело в том, что он не может подняться по лесенке и спросить, потому что Линетт не ответит, и понимание этого факта оставило мокрые пятна на подушке Лини.
Оставалось только лежать неподвижно в тупой полудрёме, прокручивая через себя, как через мясорубку, прошедший вечер. Шарля, карту в его шее, долгие месяцы тренировок, которые позволили зарезать его так просто, чёртову карету, которую теперь тоже хочется сжечь... больше никогда, никогда, никогда Лини не будет давать фокусы с её исчезновением. Хотя конечно выгоднее будет перепродать её. А что скажет Линетт? Она же... она что-нибудь скажет?
Никаких пожеланий с добрым утром, конечно же - мальчик притворился спящим, когда сестра спрыгнула со своего места на пол и ушла из команды, быстро собравшись. Выждав немного, Лини встал сам и, на ватных ногах, непослушными руками, принялся одеваться сам.
До финального акта его плана оставалось около шестнадцати часов, за которые нужно привести себя в рабочий порядок. Это получалось прескверно. Лини подавлял в себе противную, практически обморочную дрожь каждый раз, когда Линетт всё-таки обращалась к нему. Ничего особенного, она просто делала вид, что всё в порядке, и он отвечал тем же.
Всё ещё тошнило, хотя он не раз и не два вымыл уже и руки, и волосы, и сжёг всю одежду, что могла быть уликой по этому убийству... позвали завтракать, потом обедать, и наконец ужинать. Первые два приёма пищи Лини врал о неотложных делах и обещал поесть чуть позже, скрываясь в мастерской, но на ужин наконец показался в столовой. Есть всё ещё не хотелось, но хотя бы не воротило от одного запаха, а подкрепиться и восстановить силы перед поездкой было всенепременно необходимо.
- Большое спасибо, - с учтивым кивком поблагодарил он за еду и первый встал из-за стола. - Мне ещё нужно кое-что отшлифовать к будущему выступлению, так что я пойду.
Фоновый шум из упрёков домашних о том, что слишком мало ест и чрезмерно много работает, Лини пропустил, обернув шуткой, в процессе взглянул на сестру вопросительно. Доля секунды, никто не заметил кроме неё, и посмотрела в ответ столь же мимолётно.
Она всё-таки немного отвечала ему! Но почему-то Лини от этого было лишь горче и плоше.
В мастерскую Линетт поднялась немногим позже, завершив свой ужин чуть менее спешно. Её встретили спящие уже голуби и расставленная ширма, за которой слышалась возня. У той части, что девочка могла видеть, на одном из исчезательных кубиков, что в обычное время использовались как стулья, лежала её одежда для вылазок.
Сам Лини, уже переодевшийся, завершал последние приготовления: запер дверь, накинул на голубиные клетки ткань, чтобы птицы уснули, и включил два граммофона. На одном просто музыка, которую он всегда включал, чтобы веселее было работать, а на втором - предзаписанная череда звуков и тихих разговоров из других таких рабочих вечеров у близнецов.
На низком подоконнике, что обычно был застелен мягким матрасиком и забит подушками, чтобы Линетт было удобнее на нём нежиться, поглядывая на улицу, сейчас лежало лишь два крюка-кошки с верёвками. Здесь действия безобразно простые: тихо спуститься из окна во двор и прошмыгнуть в пристройку к карете. Она уже была запряжена, и Лини просто запрыгнул на козлы, тихо-тихо трогаясь из особняка. Отъехав на расстояние, где уже никто ничего не заметит, он ускорил коня. Город быстро кончился, чуть дольше тянулся пригород, и наконец Кур-де-Фонтейн остался позади.
Близнецы ехали в темноте и тишине леса ещё около часа, и Лини точно украдкой оборачивался к Линетт, но всё не решался сказать ни слова. Так молча и остановился в глуши на небольшой даже не полянке, скорее прогалинке без пары деревьев. Спрыгнул с кареты и, сделав пару шагов, опустился на колени, снимая прутья, палки и ветки, которые маскировали вырытую яму, предназначенную для Шарля.

Линетт почти незаметна в высокой влажной траве. Не свернулась конечно уютным клубком, но сжалась, присев перед погребальным пламенем, в то время как сам Лини встал от неё справа. Но смотрел на огонь точно так же бездумно и не то напряжённо, не то расслабленно, ощущая реальность как вымысел. Точно бы не он это был и не с ним происходило, и вообще - это всё не по-настоящему. Это всё грёза, которую видит другой человек из другого мира, и потом, проснувшись из неё, превратил в историю из историй. Не настоящую.
Несколько секунд Лини думал об этом, и почему-то ему стало так плохо, что он едва не упал в обморок прямиком в огненную яму Шарля, а потом воспоминания о этом начисто покинули его разум.
Мальчик встрепенулся, зажмурился посильнее и с силой потёр лицо рукавом, возвращаясь в настоящее «здесь и сейчас». Тут было тёмно-серое небо, полное дыма и звёзд, пахнущая водой трава и тихий голос Линетт. Последнее точно нарушило что-то внутри, её вопрос резанул сильнее, чем могла бы это сотворить карта Лини с чужим горлом или чем угодно ещё... он качает головой, не поворачиваясь к сестре. Не уверен, что она смотрит, но выдавить из себя звука не может.
Не было бы ничего, как прежде. Ничего и никогда - не одно, так другое всё равно произошло бы! И оно, чего уж, действительно произошло. Лини вздыхает, и уже сам не смотрит на проблеск бирюзы глаза бога в девичьих ладонях.
- Я, - начинает он и тут же замолкает. Линетт должно быть догадывается, зачем и почему... или нет. Или не догадывается. Или не хочет этого делать. Последнее, скорее всего. Ей всегда было комфортней просто плыть по течению и ничего не задевать. Честно говоря, это правда удобно, и Лини мог только поучиться у сестры такому навыку - но ученик он был отвратительный, судя по всему. Отец всегда его критиковала. У неё было даже выделено специальное время на то, чтобы разобрать все действия Лини по полочкам, и похвала там звучала реже жёсткой и отрезвляющей правды о собственной глупости, нетерпеливости и поспешности.
Выдыхая медленно Лини продолжает думать о том, что даже перед Отцом бы не отступился сейчас. Свою подготовку к убийству и свои причины на это он готов отстаивать до последнего.
- Ничего и никогда бы не было, как раньше, - мальчик всё ещё смотрит на огонь. Глаза у него очень сухие, чуть-чуть воспалённые после бессонных ночей и долгих слёз. Но они прошли, и больше плакать не получалось, словно внутри какой-то переключатель сработал.
Всё же это было личное, с Шарлем. Линетт от него получила слишком много грязи и ночных кошмаров, что будут возвращаться к ней, наверное, уже всю жизнь. К ней, не к кому-то ещё, и Лини не может забрать это себе, как бы не желал. И Линетт не должна была ни в коем случае этого делать сама. Какой бы сильной, смелой и ловкой она ни была - всё ещё она остаётся его младшей сестрой. Что за старший такой, если ничего сам не может?!
Смотря на мир реалистично, Лини понимал, что это его сестра тут натаскивается на убийцу, и что это её профиль, в то время как он сам должен сидеть ровно, не лезть под руку и головой думать, раз уж архонты не дали ничего, кроме усердия. Линетт смогла бы сделать всё если не лучше и чище, то хотя бы с холодной головой. Она уже делала это. Она уже была по ту сторону. Она отличалась от своего близнеца сильнее, чем того бы хотелось.
Но это не повод просто отпустить и забыть!
Ящик с пропиткой сгорел очень легко, а тело, огромное и мокрое, вонючее, тлело отвратительно медленно. Стоило только порадоваться темноте ночи, скрывающей этот тошнотворный вид. Лини кинул в яму ещё веток, доливая горючей смеси, чтобы разгорелось сильнее и скрыло все следы.
- И гадать, что было бы, если бы это не случилось, бессмысленно. Этого уже никогда не будет.
Лини не мог принять реальность настолько же просто, как это делала Линетт. Она словно вода, может обрести любую форму, а вот Лини, топорный как кирпич, сам не в каждый ящик влезет. Дурак, а мог бы быть умным. Дурак, который слишком много думает.
- И ничего уже по-другому не будет... - печальное в своём максималистичном пессимизме завершение. - Но это нормально.
Хотелось сказать «в порядке», но уж больно очевидная и наглая ложь получилась. Ничуть не в порядке, но ход жизни, все эти взлёты и падения, ведь и правда нормально. Это и есть жизнь, которую нужно прожить.
Не всё тут зависит от стараний, не всё пройдёт так, как ты хочешь, не всё будет хорошо, сколько не пытайся.
- Всё нормально, Линетт, - тон у Лини извиняющийся. Он что-нибудь придумает, чтобы всё это исправить и больше никогда. Никогда не волноваться об этом. Никогда не злить её. Никогда не разлучаться вот так.
В принципе, Лини уже придумал. Осталось только набраться смелости и попросить Отца о глазе порчи.