С утра на кухне сидел и пил кофе вовсе не тот Лини, которого знает весь Кур-де-Фонтейн. Улыбчивого и обаятельного, многословного волшебника с бархатным вкрадчивым голосом и неизменно весёлым нравом точно подменил другой человек: он вовсе не улыбался, глаза его не сияли, и одет он был совсем просто.
Вообще дело было в том, что Лини спал сегодня мало.
Никто не ожидает, что иллюзионисты, чьи выступления начинаются вечером и зачастую длятся до середины ночи, будут просыпаться рано утром, от близнецов этого обычно и не требовалось, но сегодня пришлось. Сестру Лини будить не стал, потому что это незачем - пусть поспит, двое людей привлекут внимания больше чем один.
И устало он опускает лицо в холодные ладони, видит пред собой строгий лик Отца, и снова её взгляд впивается в самую душу, а голос заставляет внутри что-то сжаться. Но приказ есть приказ, и его нужно выполнить. В первый раз что ли?
«Думай, думай,» - заставляет себя Лини, не поднимая лица от ладоней, а ладони - от стола. Так и сидит, сгорбившись и зажмурившись. Что можно придумать? Нет. Что он должен придумать?
Время уходило и это чувствовалось даже физически, а мысли никак не шли. Лини понимал, что у него на разработку плана действий есть больше, чем пара часов, но из колеи выбивал сам момент. Такой... неподходящий, как специально!
И надо было этому цирку приезжать именно сейчас?..
Беспокойные мысли и трясущиеся руки помогла унять простая работа: Лини пошёл в комнату, что у него была за мастерскую, и принялся проверять и переделывать реквизит. Ящик для разделения ассистентки на три части в порядке, как и водяной резервуар... недоделанный кукольный домик. Его ещё нужно было задекорировать и дошить две игрушки в виде Линетт, чтобы начать репетировать и ввести трюк в программу. Именно этим иллюзионист и занялся, одну за одной приклеивая на крышу домика по черепичке, сделанной из папье-маше.
«Для начала надо выяснить, почему люди туда идут, как заколдованные. Издали обычный цирк, и в афише ничего сверхъестественного,» - каждая деталька домика медленно вставала на свои места, как и мысли, вымещавшие волнение. - «Помимо их программы надо бы вызнать, что происходит за кулисами. Откуда они вообще, и когда собираются уезжать? Я никогда не слышал о цирке Тёмного леса. Кто их директор?»
Загадочный и как из ниоткуда прибывший, цирк был проблемой. В тот момент, когда шоу Лини и Линетт должно было стать самым обсуждаемым в городе, в тот момент, когда от Отца поступил приказ стать ещё более популярными и дать шоу в Эпиклезе... и не только шоу, вдруг появляется фактор, разрушающий всё и делающий положение фокусника донельзя шатким.
«И, как посмотрю на них, пойму, что нужно сделать для устранения,» - в обычной ситуации достаточно было просто переработать шоу для подогрева интереса публики, но ничего обычного, к сожалению, в этом всём не было. Требовалось действовать жёстко, жестоко и совсем не этично. Так, как действуют фатуи.
Плохой план лучше, чем совсем никакого.
Вместо приветствия Лини протянул вошедшей в мастерскую Линетт афишу цирка. Тот самый, из-за которого им пришлось уже третье шоу отменять. Тот самый, из-за которого их перестали приглашать к себе в дома влиятельные люди города так часто, как этого хотелось.
Дождавшись, когда она изучит рекламу и поймёт, что это такое, Лини отложил клей и бумажную черепицу, устало прислонившись к крыше кукольного домика виском. На сестру не смотрел. Он вообще никуда не смотрел.
- Надо сходить в этот цирк и узнать, чем же он лучше нашего шоу, - Лини устало трёт глаза, стараясь придать так себе хоть немного бодрости. - Я купил билеты на сегодняшнее представление.
Узнать их шоу, украсть их формулу успеха, выведать все секреты и предать огласке, не оставив от чужой магии и следа, забрать всю славу себе...
Отец ждёт от них результатов, и она ждать не будет.

- Или, - утвердительно заключает Лини на вопрос, прикрывая глаза в подобии кивка. Он... наверное, ничего не чувствовал по этому поводу, эмоции в нём вытравила не только усталость, но и привычка. Они уже так делали, и не первые конкуренты сгорают - иной раз буквально - от действий близнецов.
Наверное это плохо. Но своя рубашка ближе к телу, и чувства вины ни за уже содеянное, ни за готовящиеся планы, Лини старался не чувствовать, и так спит плохо.
Всем всё равно не поможешь.
Вот и оставалось только, что работать до такого состояния, чтобы валиться под утро с ног и спать безо всяких сновидений и шёпота чего-то вроде совести над ухом. В такие моменты Линетт неизменно придавала сил, напоминая о том, что сам Лини забывал за своими заботами и попытками усидеть на всех стульях разом.
Чай и печенье - не только еда, но и забота, от которой внутри становится тепло. Лучше, чем обезболивающе на рану. Лучше, чем похвала кого бы то ни было. Становится легче, становится проще, и разум, воспалённый тревогами и взбалмошный потрясениями, успокаивается.
- Ты права, - соглашается он и пробует чай, терпкий и вкусный. - Но их шоу всё равно надо посмотреть, чтобы понять, где слабые места.
Где верёвка рвётся, а где реквизит неудачно закреплён - мало ли?.. Этот цирк большой, сразу заметен, и посеять там разруху и неудачи должно быть не так трудно. Чем больше коллектив, тем менее он сплочён, чем старее труппа, тем больше у неё проблем.
- А после, - чай, печенье и поддержка Линетт изрядно оживили Лини, он собрался и начал думать о конкретных вещах, не размениваясь на пустое беспокойство. - Я найду их шпрехшталмейстера или директора... возможно, это одно лицо... неважно! Разговорюсь с ним как с коллегой, узнаю что-нибудь о внутренней кухне, и заодно выиграю время для тебя.
Самый обычный сценарий: пока Лини на публике привлекает внимание, Линетт действует из тени. Этот ход был отрепетирован до мельчайших деталей и всегда прекрасно работал.
Оставалось только собраться и к началу представления уже быть у Эпиклеза, свой сине-белый шатёр цирк раскинул неподалёку от здания оперы.

Если точнее - шатры, их было четыре, большой центральный окружали три балагана поменьше, вся композиция формировала импровизированную площадь, обильно усыпанную гирляндами, летучими фонариками, свечками и прилавками с сувенирами и сладостями. Помещения цирка окружал лёгкий забор, который был помехой скорее для вида, нежели для дела, и больше работал на атмосферу: часть досок у входа была раскрашена полосами, шариками, улыбающимися солнышками и искристыми звёздами, а резные деревянные ворота, пригласительно распахнутые и украшенные лентами, казались всем входящим порталом в сказку.
Кое-где на воротах краска потекла не то из-за времени, не то из-за частого дождя, и часть улыбчивых солнышек плакала красной обводкой.
Это место никак не могло быть тихим, и к гомону людей, гуляющих на цирковой площади до начала представления, добавлялась мелодия, немного похожая на вальс, но ужасающе медленный и не совсем понятно, откуда раздающийся.

У ворот цирка не было никакой кассы, капельдинера или охранника, что проверял бы у входящих билеты. Лини даже замедлился, чтобы убедиться в отсутствии какого-либо контроля и отчего-то ощутил смутное беспокойство от увиденного. То ли рыдающие красной краской улыбчивые солнышки были тому причиной, то ли совсем несерьёзный забор и отсутствие охраны, что не пускала безбилетных зевак внутрь...
Нет, не беспокойство. Лини понял, что почувствовал себя попусту неуютно, когда вдруг увидел, кто играет цирковой вальс. Это был мальчик лет десяти в костюме клоуна и с небрежно нанесённым гримом, который ничуть не маскировал чёрные круги под его глазами. Он стоял у ворот сбоку, со стороны цирка, но лицом наружу, и пристально смотрел на Линетт, отвратительно медленно при этом играя на крохотном аккордеоне.
И как такой маленький инструмент мог выдавать столь громкий звук?

- Добро пожаловать... в цирк... Тёмного леса!.. - Очень торжественно и вычурно обратился мальчик к Линетт, начисто игнорируя стоящего рядом с ней Лини. Говорил он столь же ужасающе медленно, как и играл, выглядел невероятно сонным. За его спиной из одного балагана в другой пронеслась какая-то крохотная разноцветная тень, но разглядеть, что это было, толком не получилось. Только слышно звон бубенчиков на шутовском колпаке, и чуть заметен взмах белого хвоста.
Лини показалось, что он увидел человеческие рёбра. Показалось же?..
- Не обращайте... внимания... - маленький клоун зевнул, и вдруг стало понятно, что у него такой образ, ведь за всё время, что он здесь стоял, его музыка ни на секунду не прервалась и не прозвучало ни единой фальшивой ноты. Хотел бы он спать по-настоящему, уже не раз сбился.
- Добро... пожаловать... ох... в цирк... Тёмного леса!.. - Продолжал здороваться с посетителями мальчик, а Лини аккуратно взял сестру под локоть и отвёл чуть дальше по площади, к прилавку с воздушными шарами.
«Ты видела?» - взглядом спросил он у Линетт, кивая на клоуна. Что именно пробегало позади него, действительно ли там были кости? И как клоун понял, что Лини тоже это видел?
- Хочешь шарик или сладкую вату? - Какие бы вопросы и потрясения не занимали голову, тон иллюзиониста был подходящим к ситуации, свою роль брата, прибывшего в цирк беспечно погулять с сестрой, он играл безукоризненно.
И, пока они выбирают себе угощения, есть немного времени пошептаться. Звонок, что оповещал о начале спектакля, ещё не прозвучал.
Лини снова кивнул сестре, этим жестом указывая на траву. На пути, по которому бежало это нечто, в траве, лежал нож. Судя по украшенной рукояти, это был реквизит, но насмотренность иллюзиониста подсказывала, что лезвие боевое и очень хорошо заточено.

Маленький клоун поворачивается в тот же самый момент, когда Линетт решила напоследок обернуться на него, и их взгляды пересекаются на краткий миг. Всего грима и белой сценической пудры в мире не хватило, чтобы скрыть во взгляде ребёнка совершенно недетскую усталость.
Красноватые, воспалённые глаза, как после долгих рыданий.
Отсутствие улыбки не только как деталь образа, и излом бровей выдаёт отчаяние, а не сосредоточенное спокойствие.

- Добро пожалова-ать... в цирк... Тёмного леса... - вздыхает он вновь, приветствуя очередных посетителей, и они перестают осматриваться с удивлением и опаской, расслабляются. Начинают улыбаться, точно не замечая ни рыдающих солнышек на заборе, ни оброненного ножа, ни сухого, с горчинкой от рыданий, голоса клоуна.

Вальс продолжает играть беспрерывно.

Лини не обернулся следом за сестрой, но взгляд, предназначенный для неё, почувствовал спиной, точно прикосновение. И не простое - будто маленькая ручка схватила его за плечо и попыталась повиснуть, медленно сползая и прочерчивая алые полосы от ногтей по спине.
Хотелось вздрогнуть и обнять себя, провести ладонями по плечам и сбросить это наваждение, но Лини глубже внутрь заталкивает это желание и заставляет расцвести на своём лице улыбку, нежную, точно радужная роза. Ещё не хватало дать понять, что ему здесь не менее жутко и паршиво. Дело не в Линетт, ей сразу будет понятно, что Лини не по себе, а вот остальные, кто наблюдает... иллюзионист ощущал их присутствие но, бегло оглядывая повозки с занавешенными тюлем окошками, не мог никого увидеть.
И всё равно внутри лишь сильнее крепла уверенность, что они наблюдают. Лини не первый день на сцене, и внимание к себе хорошо научился замечать. Они смотрят, они смотрят почему-то на них с Линетт. И настолько внимательно, что ни единое движение не скрыть.

Что нужно предпринять? Что он должен сделать?

- Как пожелает мадмуазель, - шутливо кивнул Лини сестре, чуть касаясь поля цилиндра свободной рукой, без паузы направился к ближайшему киоску, увлекая её за собой. - Сегодня можем себе позволить чуть-чуть расслабиться. Месье!~♪ Вату, вот эту, цветочком, и яблоко в карамели...
По интонациям Линетт он слышал, что ей вообще ничего не хочется, и едва ли кто-то из них сейчас прикоснётся к сладкому больше, чем нужно для вида. И всё же, несмотря на отчётливый привкус абсурда в каждом продающемся здесь блюде, Лини играл роль, что положена ему в этом спектакле.
После того взгляда от клоуна в спину не хотелось знать, что произойдет, если он отойдёт от сценария.
«Такое ощущение, что кроме нас никто не замечает этих странностей,» - правильней предположить, что это только близнецы странные, но разве двое людей могут видеть одни и те же галлюцинации единовременно и чувствовать совершенно одно и то же?
Пока Линетт отошла осмотреть оброненный существом нож, Лини дожидался сахарной ваты, продолжая незаметно осматриваться. Дети играют с шариками и хлопушками, стайка подростков делит между собой орешки в шоколаде, парочка фотографируется... все зрители ведут себя совершенно обычно.
- Чудесные декорации, - кивает иллюзионист на кричащие от ужаса звёзды, подвешенные к забору. Он как будто даже видит нарисованные крюки, за которые их подцепили.
- О, да, да! - Улыбается продавец, хлопоча с машинкой для ваты и укладывая сладость в форму цветка. - Так празднично, все эти милашки с блёстками, на душе прямо тепло... я сначала не хотел идти сюда на подработку, думал что глупость какая-то. А пришёл - тут так волшебно, как в детство вернулся!.. Одно удовольствие, не устаю даже. Думаю, может покататься с труппой подольше? Такие славные малыши.
«Славные?..»
Лини кивает и поддакивает этому рассказу, как человек невероятно заинтересованный. Ледяной ком в глотке сглатывает поглубже, расплачивается и забирает сладости, отдавая карамельное яблоко вернувшейся Линетт.
- Никто ничего не замечает, - бубнит он через кусочек сахарной ваты так тихо, что только она одна может расслышать. - Кроме нас.
И, пока сестра показывает поднятый реквизит, сам Лини пытается понять, почему всё происходит так. Он иллюзионист, должен сразу видеть обман и подделку...
«Никто не обратил внимания на этот нож, хотя он настоящий,» - одного беглого прикосновения к лезвию достаточно, чтобы понять это. Не просто заточен, не просто боевой, он и реквизит-то только для вида - сама конструкция оружия ясно говорила о том, что это нож не для метания по мишеням, а для убийства.
Первый звонок, приглашающий зрителей в концертный зал, раздаётся в тот момент, когда Лини поднимает взгляд и собирается спросить кое-что у Линетт.

- Дорогие зрители, приглашаю вас посетить Тёмный лес! - Звонкий мальчишечий голос доносится со стороны главного шатра. - Наше представление начинается совсем скоро! Пожалуйста, пожалуйста... ха-ха!.. Прошу вас!

В голосе этого ребёнка слышится отчаяние. Лини оборачивается, различая в этом «пожалуйста» не приглашение зрителей на шоу, а тихую мольбу о помощи. Но видит у прохода лишь очередного маленького клоуна, может чуть старше первого. У этого грим нанесён аккуратно, но его глаза... хотелось бы сказать: «как будто», но они и в самом деле вытекали из век, точно полузастывшее желе, обрекая маленького артиста вечно выглядеть плачущим.
«Что здесь происходит?» - В очередной раз спрашивает себя Лини, начиная понемногу понимать, как это место привлекает людей, отнимая у его собственного шоу зрителей.
Но что именно они делают, и зачем? А самое главное, почему их уловки не работают на него и сестру?

Зрители постепенно стекаются в шатёр, предвосхищая прекрасное зрелище, и людей на площади перед цирком осталось не так уж и много.

- Верни! - Линетт со спины хватают за подол юбки и тянут на себя. Ручонка когтистая за счёт надетых на первые фаланги пальцев перстней, и тянет настойчиво, норовя порвать платье. - Верни! Это мой нож! Верни! Эй!
Лини, одномоментно ощутив укол пылкого гнева, резко оборачивается и хватает за запястье того, кто подкрался. Делает это раньше чем успевает как следует рассмотреть, и рывком, с усилием оттаскивает от Линетт в свою сторону. Ему одного раза в жизни хватило видеть, как сестру кто-то лапает, и повторения этого он допускать не собирался даже теоретически.

Ещё один ребёнок-клоун. У него... из-под костюма торчат рёбра - это тот самый, которого они видели. И у него за спиной беспокойно мечется хвост - совсем как у Линетт, но он вовсе не кошачий.
Это позвоночник.
Оторопь и удивление замещают внутри неприязненное раздражение, что появилось, когда только оно схватило Линетт... но и выпускать этого мальчишку иллюзионист не торопился, как бы тот не извивался.
- Шоу сейчас начнётся, я опоздаю, дядя!! - Зашипел клоун и оскалился. Оказалось, что у него и клычки есть, точь-в-точь кошачьи, и он вполне умеет ими грызть чужие руки в попытке вырваться.

Звенит второй звонок.

Борьба с мелким чертёнком вызывает трудности, и Лини понимает, что он сильный, несмотря на худобу. «Худой настолько, что кости торчат», - можно было сказать, усмехнувшись, только вот это было как-то не очень забавно. Лини вдруг вспомнил таким самого себя: маленький, жалкий, тощий и мечущийся в беспокойстве туда-сюда. Неважно, что костюм у этого мальчишки другой и вместо цилиндра он носит шутовской колпак. Беспокойство в его глазах слишком знакомое.
Усилием воли Лини заставляет себя не думать об этом и такой неприятной ностальгии не предаваться, напоминает себе, что пришёл уничтожить этот цирк, а не сочувствовать его труппе, пускай даже они и вызывают отклик в душе. Даже если и отзывается - он сам, пусть и считал себя жалким, не хотел такой оценки со стороны. Он сам не желал и точно знал - эти дети тоже не хотят, и сами на него накинутся с бранью, только стоит заикнуться.
К тому же эти существа едва ли были детьми. Надо помнить об этом.
Дрожал позвоночник вместо хвоста и хлёстко бил по ногам, клоун пытался вырваться. Чтобы удержать его, пришлось кинуть сахарную вату на землю и держать обеими руками. Лини, в отличие от этого создания, больше не маленький и не тощий. Хорошая еда, регулярный здоровый сон и глаз бога сделали его крепким парнем, а тренировки и воспитание Отца поубавили сантиментов и добавили холода с расчётом во взгляд и поступки.
Не жалко его, и не грустно смотреть; Лини только удивляется, что мальчишка холодный, как труп. Продолжает держать, не обращая внимание ни на возмущения, ни на жалобные восклики, в ответ на погрызенное запястье просто встряхивает клоуна сильнее, чтобы огромная голова на тонкой шее как следует качнулась. Как только не переломился!
«Что ты такое?» - Лини смотрит внимательно, но никак не сообразит. Хвост этот, и выступающие рёбра... как он мог заметить, у мальчишки было два рёберных комплекта, один внутри тела, нормальный, и второй вылезал наружу откуда-то сзади, но то место было прикрыто от взглядов костюмом. И эти вторые рёбра, к тому же, шевелились, как будто лапки насекомого.
Слева слышится ложь Линетт, которая гласит, что всё хорошо. «Ну как же,» - мимолётно оборачивается на неё Лини, на секунду заглядывая в глаза. Так хорошо, что её пальцы сжались на его плече не по желанию, а от нервного спазма, и этот вдох через рот, как попытка сдержать отвращение и страх.
Но он понял, что пыталась сказать этим сестра. Всё хорошо не в плане «в порядке», а относительно принятия ситуации. Раз решила, пускай так и будет - Лини отпускает существо и возвращению ножа не препятствует.
- Хе-хе, мерси, мадмуаз... - повеселевший клоун, оказавшись на свободе, схватил оружие и осёкся, вдруг начав быстро смотреть попеременно то на Линетт, то на Лини, проваливаясь при этом из непонимания в грань паники. Спрятал руки с ножом за спину, отошёл на два шага назад, а его жуткий хвост, немного клацая позвонками друг о друга, заметался туда и сюда, извиваясь змеёй. Больше он смотрел всё-таки на Лини.
- А как?.. - Не закончил мальчик вопрос, глядя очень пристально. Можно сказать, что в самую душу, но иллюзионист знал - малыш не обладал навыками смотреть так глубоко, и выглядел простовато для того, чтобы даже догадаться о тех слоях лжи, из которых Лини состоял. Но что-то этот клоун увидел, даже если сам не мог сообразить, что именно. В ответ фокусник смотрел спокойно, без эмоций. Сказать ему было нечего, а свои вопросы сейчас задавать смысла не было. Этот клоун не тот, кто ответит.
- Ладно... - по-прежнему растерянный и неуверенный в происходящем, мальчик отошёл ещё на насколько шагов. - Пока-пока, кошечки...
С этими словами клоун исчез. Нет, не пропал, и в воздухе не растворился, не провалился под землю: Лини удалось заметить, что он невероятно, невозможно быстро убежал в сторону шатра, но для менее внимательного и тренированного зрителя мальчишка всё равно, что испарился.
«Кошечки, значит,» - взяв Линетт за руку, Лини отправился в ту же сторону, занимать зрительские места, пока не прозвенел третий звонок. Остальное можно будет и во время шоу обсудить. По дороге рассмотрел запястье: царапки на коже от зубов этого создания были настоящие и, надо думать, синяки от ударов его хвоста на ногах тоже появятся.

Они едва успевают занять места до третьего звонка. На сцену вышел тот мальчик, что приглашал всех в шатёр, он и был шпрехшталмейстером здесь. Тепло поздоровался со всеми, шутил, и начал подводку к первому номеру. Лини смотрел и слушал не очень внимательно, предоставив это Линетт, сам погрузившись в раздумья.
Во-первых, эти создания не были галлюцинацией. Во-вторых, они могли как-то изменять восприятие людей. В-третьих, уловки циркачей не работали на Лини и Линетт.
«Этот пацан назвал «кошечкой» и меня, а тот на входе обращал внимание только на Линетт. Потому что она кошка? Если мы - «кошечки» и именно это так смутило его, то значит здесь разгадка их трюка. Мы видим всё это, потому что мы «кошечки», в буквальном смысле.»
Лини понятия не имел, кто из их родни мог быть кецлайном, ему даже в наследство не досталось хвоста и ушей, разве что мог похвастаться поистине кошачьей харизмой. Значит этого достаточно для того, чтобы рассеять иллюзию.
Но разве не странно, что циркачи, отлично понимая это, не посчитали их за врагов?
- Мяу-мяу, - тихонько шепчет Лини, склонившись к сестре. - Я котик, ты котик.~
Улыбается, выдыхая. Всё-таки надо немного сбросить напряжение в этом жутком месте, пусть каким-то чудом представление пока что абсолютно нормальное. Но те декорации, что видят близнецы, и сам вид артистов продолжают вызывать отторгающий ужас.
- Как думаешь, что им от нас нужно?
У Лини было одно предположение, и оно ему вовсе не нравилось. Подробно думать об этом сейчас желания не было, и он наблюдал за выступлением мальчика с рёбрами навыпуск. Тот оказался акробатом и жонглировал своими ножами, балансируя на большом шаре. Вообще логично, хвост ему в этом деле явно очень помогал, и все эти движущиеся, точно многоножка, рёбра... отталкивало, но вместе с тем завораживало. Только никак в толк не взять, почему он использует боевые ножи вместо нормального реквизита и почему смотрит в перерывах между актами номера в зал так тревожно, с угасшей надеждой.
Потом шпрехшталмейстер пригласил на сцену иллюзиониста, и к зрителям вышло что-то совсем неописуемое, Лини даже не мог сказать, было это мальчиком или девочкой. Двигалось оно как автоматон, рвано и механически, выражения лица не меняло совершенно и совсем не моргало. Чёрно-белый наряд, грим как у игрушки, улыбка до ушей и ярко-красные, огнём горящие волосы; оно вышло под свет софитов и раскланялось, приветствуя зрителей абсолютно нормальным человеческим голосом. Впрочем, даже так идентифицировать это создание более определённым образом не вышло. Оно чинно назвалось Цирковым Представлением, вызвав тем у публики лёгкий смешок, и пригласило к себе ассистентку, одетую в в пышное и миленькое белое платье, заляпанное красным кружевом, точно кровью.

Закончив со вступлением, маленький фокусник смотрит в зал, и этот приём Лини хорошо знаком: окинуть взглядом публику так, чтобы каждому показалось, точно ты смотришь только на него... нет. Оно не стало так делать и, всё с той же приклеенной улыбочкой, посмотрело прямо на него, помахав ручкой. Цилиндра оно не носило и фирменный иллюзионный жест приподнятия шляпы не сделало, но учтивый кивок Лини считал прекрасно: коллега приглашает его по-достоинству оценить шоу.
«Ты же не будешь распиливать её по-настоящему?..» - В спину точно железные скобы вбили, мышцы напряглись болезненно, когда ассистентка, взглянув на Линетт из-под ресниц точно так же, как фокусник на него самого мгновением раньше, присела в изящном реверансе.
Непроизвольно Лини хватает сестру за ладонь, когда понимает, что распиливать всё-таки будут на самом деле и никакого фокуса тут нет, как нет и кружев на платье девочки. Кружевами эти пятна кажутся лишь издали.
...а потом он просто тянет Линетт к себе, обнимая и отворачивая от сцены, желая закрыть её и защитить собой от этого зрелища. Очень не хочет, чтобы она видела. Злится, что смотрит сам, и отторгает всем своим существом увиденное, но всё равно наблюдает. Ему нужны секреты этого отродья, ему нужно их уничтожить - это уже почти личное.
Фокус в том, что девочка выходит из ящика невредимая и даже та же самая, что заходила внутрь: лишь платье стало более красным. Фокус в том, что её на самом деле распиливали, а она не издала ни звука, плача от боли совершенно безмолвно. Фокус в том, как оба иллюзиониста смотрели на Лини, завершая своё представление.
Они не просили, они молили о помощи, и здесь не было никакого обмана или двойного смысла.

Наконец эта пытка кончилась. Занавес.

- Будем рады... видеть вас... вновь... в цирке Тёмного леса!.. - Знакомый заунывный голос и цирковой вальс, но Лини не может пока что найти в себе силы открыть глаза и подняться с места. Слышит, как оживлённо гудят остальные зрители и обсуждают шоу, осыпая восхищёнными комплиментами таланты юных артистов. Он сам видел совсем другое представление, но точно так же не может снять с себя оковы нахлынувших от него эмоций.
Страх. Отвращение. Гнев.
- Я... пойду пообщаюсь с шпрехшталмейстером, - негромко сообщает Лини, наконец отнимая руку от лица. - Узнаю...
Что здесь происходит? Какого чёрта? Желал ли он на самом деле что-то выяснять или в нём больше было охоты просто поджечь тент и наблюдать, как это место сгорает до тла, а пепел уносит в море?
В груди что-то щемит так больно, точно это его распилили.
- ... чем помочь этим... этим, - Лини медленно, с усилием поднимается с кресла, как будто его ноги не держат. - Детям. Встретимся у фонтана.
Кто они? Откуда? Кто заставляет их делать это? И почему они вынуждены подчиняться?
Абсолютно по-свойски Лини легко запрыгивает из зрительского зала на сцену и идёт за кулисы, оставляя на Линетт разведку иного толка.