По улицам города, с порывами легкого тёплого ветра, струилась нежная музыка - мягкая, словно шёлк. Прошло совсем немного времени с тех пор, как стихли бури, рожденные израненной драконьей душой, а недавний переполох, вызванный незваными гостями, до сих пор напоминал о себе небольшими локальными пропажами и разрушениями. Всё это - мелочи, Мондштадт очень быстро оправится от напасти недельной давности, и это - заслуга отнюдь не Барбатоса, чья статуя величественно возвышалась над городом, а результат кропотливой работы действующего магистра и простых людей, готовых в трудную минуту поддержать друг друга. Наблюдая за действиями Джинн, рыцарей и жителей, бывший Архонт с удовлетворением отмечал про себя, что именно таким он и хотел видеть край, который много веков назад отстоял своё право быть свободным. Не усилиями Архонта, но силами простых людей, окрылённых единой мечтой и целью. Ласково перебирая струны любимой лиры, он не просто играл для Мондштадта и людей, живущих в нём, он всецело отдавался чувству абсолютной гармонии, и это отражалось в лёгкой улыбке, распускавшейся на совсем ещё юном лице.

Сегодня он, по обыкновению, расположился практически у самой статуи, подальше от нижнего яруса улиц, где за ним по пятам следовали любопытные кошки. Иногда они добирались и сюда, будто бы специально испытывая Барбатоса, но сегодня среди слушателей коварных четвероногих фанатов не наблюдалось. Чуть меньше двух десятков человек стояли от барда поодаль, молча слушая знакомую уже всем мелодию. Несмотря на то, что Венти знал огромное количество песен буквально на все случаи жизни, у него, как у любого творца, были композиции, находившие в душе особый отклик. Эта - нежная, спокойная, текучая и будто бы обволакивающая теплом, была одной из них. Рожденная не чужим сердцем, но собственным, очень и очень давно... Некоторые зрители, как и сам бард, прикрыв глаза, полностью отдавались пению лиры, другие же внимательно наблюдали за выверенными, будто бы доведенными до автоматизма, движениями. Пальцы касались струн так легко, но при этом уверенно, словно Венти совершенно не контролировал процесс, позволяя музыке самой создавать себя. Часть правды в этом действительно была. Эта песня... была особенной. Рождённая в огне войны богов, она впитала в себя много скорби, сожалений и надежд, дожив до сего дня в своём первозданном виде. Умиротворяющая и успокаивающая, без слишком высоких или низких нот, она напоминала уютную колыбельную.

«...и через тысячи лет она обязательно найдет отклик в сердцах тех, кто её услышит...»
Венти чуть было не осёкся, но этого не заметили бы, и не почувствовали бы, ни обычные слушатели, ни другие барды. Мелодия лилась всё так же чисто.

Его иногда называли душой компании, и сложно было с этим не согласиться - бродячий бард охотно выступал на публике, легко заводил новые знакомства, и производил впечатление открытого человека с душой нараспашку, но, на самом деле, в этом мире было не так много... существ, которых Барбатос мог бы назвать друзьями. Возможно, только они и смогли бы заметить незначительные, едва уловимые перемены в его поведении, произошедшие в последнее время. Венти был обеспокоен, но ничего и никому не говорил, привычно отшучиваясь от большинства серьёзных тем, игнорируя неумолимо нарастающий внутренний дискомфорт. Это была не боль - нечто абстрактное, невнятное, ещё только обретающее свою форму... Война Архонтов закончилась много веков назад, но Барбатос мог бы поклясться перед Селестией - даже песнь лиры не могла заглушить в его голове хруст, с которым ломались невидимые крылья. Некоторое время назад он нашёл то, что уже никогда не должен был найти. То, что разделило жизнь на "до" и "после". То, что снова заставило его почувствовать пепел на языке и удушливый запах отчаяния, которым пахнет только война. Улыбка на лице барда - такая же мягкая, мелодия - всё такая же нежная, и лишь ветра... чувствуют и видят больше, чем люди. Венти безумно любил эту песню, сотканную из крупиц света в самые тёмные времена его личной истории, но сейчас, почему-то именно под неё, ветра в душе надсадно выли раненым зверем. Он ведь… не мог так сильно ошибиться?

Мелодия замедлилась, стала ещё более неторопливой — контраст, подводящий к яркому, полному эмоций, финалу.
«…а знаешь, твоё стремление к свободе чертовски заразительно!»
Мимолетная пауза — и финальные ноты, вьющиеся и переплетающиеся словно тайфун. Яркие, живые, искренние, уже не обволакивающие сердце и душу уютным теплом, но будто бы толкающие к мечтам и целям, будто бы говорящие… что нет ничего невозможного.
«…пусть ветра донесут его до каждого...»
Последние движения пальцев - и песня растворяется в тишине, ставшей за несколько минут чужеродной, а затем уступает место лёгкому гулу негромко хлопающей толпы.
- Благодарю, благодарю! Вы — лучшая публика, о которой только может мечтать бард! - голос полон юношеского задора, улыбка — обезоруживающе живая, искренняя, и даже в глазах привычные игривые огоньки.
«…я верю, что у тебя обязательно всё получится...»
Он ведь… не мог так сильно ошибиться.

Музыка стихла - и рухнули стены. Хрупкие, пронизанные трещинами, словно паучьей сетью, они будто бы были тем самым последним рубежом, за котором скрывались эмоции... живые, намертво вплетённые в бесценные образы, которые Венти парадоксально предпочёл бы не вспоминать. В образы, похороненные под сажей и пеплом. Камнем и... ветром. Невыносимо хотелось снова коснуться пальцами струн, в мелодии чувства ложились легче, чем на обнажённую душу, но сейчас облегчение, которое дарило прекрасное пение лиры, было сиюминутным и будто бы иллюзорным. Словно сама музыка —  верный друг и один из неизменных образов чистой эмоциональной свободы — сейчас отторгала его. Достаточно было лёгкого движения, чтобы порывы души, через струны, снова обрели и форму, и цвет, и вкус, ведь инструмент - это лишь проводник, не имеющий собственной личности, мыслей и чувств. Не имеющий собственной воли.
«…хочешь сказать… она нас слышит?…»
Барбатос больше не касался струн пальцами, шутка ли — чувствовал, лира тоже сегодня не в духе. Связь между ними неразрывна, понимание абсолютно. Игра барда — не сольное выступление, это — дуэт, где в чувствах и ощущениях тонут оба. Можно заставить лиру играть… Нет, не так. Можно заставить её издавать красивые звуки, но музыка — нечто большее, нечто более сложное. Живое. Наверное, лишь другой бард, живущий своим делом от первой до последней секунды каждого дня, сможет понять это тонкое чувство, когда лира больше не хочет петь. Её можно заставить, и многие, осознанно и бессознательно, занимаются этим всю жизнь, ведь обывателю не заметить разницы, но Венти себе подобного никогда не простит. Мелодии рождаются не в голове, не в пальцах, и даже не в вибрациях струн - они рождаются в душе творца, и в ней же обретают собственную душу. Сейчас, чувствуя, как нити собственных эмоций путаются и переплетаются, превращаясь в огромный тугой узел, бард надеялся уединиться где-нибудь и отдохнуть. В тишине, слушая лишь шелест ветра в зелёных кронах, да пение птичьих стай.
«...я тоже хочу попробовать написать песню...»
Находка, перевернувшая мир Барбатоса с ног на голову, обжигала не столько руки, сколько разум. Он мог уничтожить её, сделать вид, что ничего не произошло, и жить дальше, наслаждаясь свободой. Лира петь не хотела. Душа — тоже. Можно убежать на другой конец Тейвата, можно сделать вид, что ничего не изменилось, но разве можно быть истинно свободным, наигранно игнорируя приковывающие к земле кандалы?
«…как думаешь, у меня получится?...»
Нет.

Люди постепенно расходились. Некоторые уходили молча, некоторые подходили для краткого, символического диалога. Среди жителей города уже хватало тех, кто присутствовал на выступлениях Венти регулярно. Им было важно переброситься с бардом парой слов, рассказать о своих впечатлениях или просто поделиться мыслями, навеянными мелодией. Музыка, на самом деле, способна творить чудеса, подталкивать людей к самым разным выводам и решениям. Она не даёт ответов на вопросы, она даёт душевный покой и умиротворение — свободу от гнетущих мыслей и сомнений, а свободный человек способен на самые смелые поступки. Каждый, кто подходил к Венти, неизменно получал улыбку и тёплые слова.
Каждый, без исключения.
«Барбатос, верно?»
Взгляд барда изменился — удивление было картинным и наигранным, никому, кроме редких зевак, не нужным. Одного взгляда на этого незнакомца хватило, чтобы понять — они оба знают ответ на его вопрос, и вопрос этот сам по себе был не более чем предлогом. Такие заявления, метко бьющие в цель, не делают даже те, кто подозревает бродяжку в божественном происхождении. Этот человек...
- Я? - в глазах Барбатоса — всё те же игривые огоньки, с губ срывается лёгкий задорный смех. - Я — Венти. Обычный бродячий бард! Сегодня пою здесь, завтра — там, куда устремятся ветра!
Хихикнув, он сложил на груди руки, бегло прошёлся взглядом по собеседнику, не цепляясь за детали, будто бы запоминая только общий, цельный его образ. И хотя паренёк был, на первый взгляд, дружелюбен и миролюбив, вопросы такого рода никогда не сулили ничего хорошего. О том, что Барбатос разгуливает по миру в образе барда, знали немногие, подозрения некоторых же хоть и имели под собой крепкую почву, оставались в плоскости домыслов и интриг. Этому парню палец в рот не клади — откусит по локоть, раз уж рискнул столь открыто задавать столь серьёзные вопросы. Венти не был напряжён, движения оставались лёгкими, словно ветер, и вид всё такой же простой — дурашливо-ребяческий. Совсем не божественный.
- А вы — гость Мондштадта? Я вас здесь раньше не видел, - буднично, словно и не было этого провокационного вопроса о Барбатосе, предположил бард. Общество таинственного, но явно хорошо информированного человека, его ничуть не смущало. По правде говоря, в какой-то степени, он был ему даже благодарен — мысли о находке и об отгремевшей много веков назад войне, отошли на второй план. И буря эмоций в душе утихла и, кажется, прояснился разум. Голосов прошлого тоже больше не слышно.
Пока.

Ловко, однако, они оба принимают негласные правила игры. Видятся впервые, а понимают друг друга, в буквальном смысле, без слов. Казалось бы - отличный знак, с подобного зачастую начинается крепкая дружба, но... не в этом случае, не с этим человеком. Было в нём что-то… что будто бы холодило изнутри. Что-то едва уловимое, не до конца понятное, заставлявшее сохранять бдительность и не расслабляться. Дурное предчувствие. И вроде бы не читалось в собеседнике ничего такого, что намекало бы на возможную опасность... за исключением его глубоких познаний о происхождении барда и лёгкости, с которой он эту информацию ему, Барбатосу, выдавал. Он не мог до конца быть уверенным в реакции божества, но действовал так, словно ничего в этой жизни не опасался. Это можно было списать на безумие, юношескую дерзость, беспечность или наигранную смелость… но притворство собеседников читалось обычно даже в воздухе — в мелкой, едва заметной дрожи голоса, в натянутых жестах, сбивчивом повествовании, в глазах и мимике. Искусных притворщиков Венти нечасто встречал на своём пути, умение обвести вокруг пальца Архонта — редкий навык, которым владеет не каждый. Каким бы раздолбаем Барбатос не казался окружающим, на его стороне — многовековой опыт контакта с самыми разными людьми, жившими в совершенно разные эпохи. Незнакомец, который так и не представился в ответ, не пугал и не нервировал, но вынуждал барда оставаться начеку, и мог почувствовать на себе, пусть мягкий и весёлый, но пристальный, заинтересованный взгляд. Для Венти эта встреча и этот диалог, пожалуй, были приятным разнообразием привычной теперь рутины. Однотипной, день ото дня похожей, умиротворяющей, но сейчас, после странной находки, отчасти гнетущей. Нужно было отдать этому парню должное, он одним своим появлением будто бы добавил в жизненную палитру новые краски. Нотку острого, пощипывающего язык перца, в, пусть и прекрасное, но несколько пресное блюдо.
- Мондштадт всегда рад приветствовать у себя гостей! - абсолютно искренне, ни капли не лукавя, произнёс Барбатос. - Если хотите, я мог бы ненадолго составить вам компанию! Город Свободы — один из главных источников моего вдохновения, и я буду рад вдохновить им кого-то ещё, эхе!

Их разговор, действительно, не должен достичь посторонних ушей. Пусть некоторые жители и догадывались о том, что бродячий бард далеко не так прост, как может показаться, таких людей было сравнительно немного и все они обладали приятной особенностью — они хранили свои предположения в секрете, не пуская слухов и не поднимая эту тему на публичное обсуждение. Этот парень мог создать ему массу проблем, вывалив столь интересные сведения на суд обычных жителей. Одни сочтут его сумасшедшим, другие посмеются, а третьи воспримут его слова всерьез, и тогда не видать Барбатосу покоя в родных стенах. Обидно будет.
- Ветра уважают свободу, они практически неразделимы. Резвятся здесь, потому что им тоже в Мондштадте уютно, - будто бы поймав волну вдохновения, произнёс Венти, бросив взгляд в небо, где несколько птиц скользили под облаками, играя в догонялки с порывами тёплого ветра. - К ним быстро привыкаешь и даже перестаёшь замечать.
История знает ветра с разных сторон, история ещё помнит как тяжким, не уступающим камню, грузом, ветер может ложиться на хрупкие человеческие плечи, склоняя почти до самой земли. Игривые порывы тепла, снующие по улочкам Мондштадта, поднимающие на радость детворе листву и траву, разносящие по городу праздничные лепестки белых цветов и серебристые шапочки одуванчиков, могут обращать в руины города и становиться перед живыми непреодолимой стеной. Не нужно злить ветра, в гневе они губительны и опасны. Почему-то Венти не сомневался в том, что его собеседник хорошо понимает, какую игру затеял и какими могут быть последствия. Сейчас они не злились, им было… любопытно. После упоминания Ли Юэ — особенно любопытно.

- Ветра непостоянны, они приходят и уходят, но никогда не исчезают навсегда, - будто озвучив нечто совершенно очевидное, задорно хихикнул бард. Разумеется, он был в курсе того, что произошло в соседнем регионе. Пусть не в деталях, а в общих чертах, но далеко не каждый день с морского дна поднимается древнее божество. Сколько бы времени не прошло, и какими бы натянутыми порой не были их взаимоотношения, Барбатос всё ещё считал Моракса своим другом, и после визита Синьоры… не сложно было догадаться, что и Властителю Камня вскоре предстоит поближе познакомиться с идеями Царицы. Нужно иметь либо очень много смелости, либо очень много глупости, чтобы после того, что произошло в Ли Юэ, спокойно явиться в Мондштадт и задавать такие провокационные вопросы. Краткого условного знакомства Венти было достаточно, чтобы понять — его собеседник совсем не глуп. Его собеседник — любитель ходить по очень тонкому льду, и на секунду барду показалось, что он слышит его лёгкий хруст.
- Давненько я не бывал в Ли Юэ… Говорят, он сильно изменился в последнее время! - воодушевлённо воскликнул Барбатос, и будто бы на секунду картинно задумался. - Он никогда не оставлял меня равнодушным. Публика там строже чем в Мондштадте, и дышится там не так свободно, как здесь, но жители… жители там самоотверженные, способные на удивительные вещи.
Идеалы Барбатоса и Моракса существенно отличались друг от друга, и Венти понимал, что не смог бы вести тот же образ жизни, который вёл его старый друг, однако… При всей своей ветрености и легкомысленности, бард с уважением относился к соседям. На их долю, как и на долю мондштадцев, выпало немало испытаний, которые они, как и мондштадцы, преодолели, объединенные общими стремлениями. Моракс, конечно, мог быть тем ещё старым занудой, но тому, кто решился надкусить его регион, Барбатос сочувствовал от всей души и сердца. О камень зубы ломались больно.

Столько философских вопросов, подводящих к последнему, уже совершенно неприкрытому красивыми метафорами и образами. Венти выдерживает долгую паузу — будто бы размышляет об ответе, который, на самом деле, известен ему уже очень давно.  Вероятно, этот ответ собеседника разочарует. Вероятно, он ждёт совершенно не то, что ему суждено услышать. В конце концов, Барбатос просто пожал плечами, проследив за взглядом нового знакомого. Отличная статуя. Поправив сползающий с головы берет, бард весело усмехнулся.
- Эхехе, какой непростой вопрос! Наверное они, в каком-то смысле… обретают свободу? - взгляд его снова метнулся к собеседнику. Не было никакого смысла ходить вокруг да около, Барбатос хорошо осознавал, с кем именно ведёт диалог, весь этот театр — дешёвая бутафория, созданная больше для лишних ушей и глаз, чем друг для друга.
- Божеством быть, мне кажется, чертовски  непросто! Это ведь не только за себя ответственность надо нести, а за весь регион. Не могу даже представить себе, как тяжела их ноша... И за свои ошибки отвечать, и за чужие. Никакой свободы!

«…а знаешь, твоё стремление к свободе чертовски заразительно!»
Проклятье.

Слова собеседника, пусть и не отражали прямой агрессии или попытки выйти на конфликт, были достаточно провокационными — вполне возможно, если бы на месте Барбатоса находился кто-то другой, мирная беседа давно бы переросла в открытое противостояние. К несчастью для гостя Мондштадта, бродячий бард в выяснении отношений заинтересован не был, а распалить его на эмоции было сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Задеть за живое — легче, ведь он уже терял нечто… куда более важное и ценное, чем то, что отняла у него Синьора. Тема дружбы всегда ложилась болезненными воспоминаниями, парадоксально, обволакивая тоской больше  душу, чем разум. Прямые слова о том, что Моракс мёртв — болезненный укол, даже если правдивый лишь отчасти. Барбатос впервые видел этого человека и вряд ли его собеседник мог знать о том, как метко ударил по застарелой ране бывшего Архонта, однажды уже похоронившего своего близкого друга и не сумевшего до конца оправиться от событий тех далёких дней. Властитель Камня — один из немногих близких, что у него оставались. Как бы чудаковато Венти не вёл себя в его присутствии, как бы не раздражал его своими выходками — они пронесли свою дружбу не просто через года, но через поколения. Странная, нечитаемая улыбка собеседника, подбор слов, манера разговора — всё будто бы отдавало какой-то издёвкой. Услышав слова о молитвах, Барбатос весело смеётся, словно все представления о Властителе Камня и Ли Юэ были заблуждением, на грани плохой шутки.
- У каждого жителя Ли Юэ под ногами — крепкая опора, а каждого жителя Мондштадта на жизненном пути сопровождают ветра, - уклончиво ответил Венти, сложив на груди руки. Моракс никогда не оставил бы свой народ, не будучи уверенным в том, что он сможет постоять за себя и пережить утрату Архонта. Его сила всегда будет направлять их вперёд, от первого до последнего шага по твёрдой земле. Мондштадт не нуждался в Архонте, ведь именно люди много веков назад отстояли своё право на свободу перед лицом Декарабиана. Он, безусловно, тоже там был — не божеством, но крохотным духом, и победу народу Мондштадта принесли не молитвы, а храбрость. Незваный гость не понимал волю Архонтов, или понимал её искажённо, ведь зачастую образ божеств, который рисуют люди, не имеет с реальностью ничего общего. Видеть статую или храм, возведённые в твою честь — это одно, но совсем другое — видеть свободных и сильных людей, продолжающих строить своё будущее. Моракс продолжит присматривать за своим народом, как бы он не пытался окончательно отойти от дел, невозможно в одночасье отвернуться от прошлой жизни. Барбатос, несмотря ни на что, тоже ещё здесь. И пусть он уже не Архонт, и никогда не считался образцом для подражания в вопросах управления Мондштадтом, он приходил, когда людям нужна была его помощь.
Пожалуй, после этой встречи и разговора, он действительно отправится к соседям, посмотреть, как поживает Ли Юэ и чем занимается Моракс. Возможно, в этот раз, старый болван даже согласится с ним выпить…

«…так значит, вот как всё было...»
«У них официально мёртв Архонт»
«…думаю, он слышит все твои песни...»
«Представляешь?»
«…и восхищается каждой...»
Нет, всё же больно.

Визуально — никаких признаков изменений, умение прятать собственные эмоции и чувства — один из навыков, в котором Венти, определённо, преуспел. Даже не пытается отвести взгляд — позволяет поймать его, ведь ничего важного собеседник всё равно не прочтёт. Слишком плохо знает, чтобы увидеть больше, чем бард позволит. Услышав следующую фразу, удивляется даже не картинно, а почти искренне. Синьора явно не всё рассказала. Удар у неё, безусловно, был впечатляющим, но Венти не сожалел ни об одном слове, высказанным в тот день. Он тоже умел провоцировать, а с некоторыми даже стараться было не нужно — они распалялись от пары небрежно брошенных слов.
- Разве что совсем немного, - весело пожал плечами бард, словно всё это была не более чем игра. - А что ещё она говорила? Мне очень интересно послушать!
Действительно, без лукавства, интересно. Битва с Архонтом за его Сердце — звучит как начало хорошей истории, которую можно травить своим менее успешным соратникам, время от времени слегка приукрашивая, ведь никто не знает, как всё было на самом деле. Венти не отрицал её победу — напротив, полностью признавал, но неужели Синьора действительно сочла серьёзным сопротивлением тот лёгкий бриз, но не учла тот факт, что он так и не обнажил свой лук? Думать об этом было... забавно.
- Чтож, да будет так! Не могу отказать гостю Мондштадта, желающему услышать истории Города Свободы, это мой долг, как барда, эхехе — засмеявшись, и коснувшись пальцами пары струн, произнёс Барбатос, но знал - и здесь, и где бы то ни было ещё, вопреки ожиданиям, он ответит ему практически то же самое, что сказал прежде. В этом мире были вещи, которые причиняли Венти боль куда сильнее, чем утрата Сердца Бога, разрыв связей с Селестией. Было много куда более тонких и личных вещей, много внутренних ран, до которых Царице и её цепным псам не дотянуться. Статус Архонта — не то, ради чего Барбатос в своё время поддержал восстание против Декарабиана. Статус Архонта — формальность, к которой он никогда не стремился, и ответственность, которую он не просил.

Слова собеседника будто пронизаны нитью знакомого Барбатосу осуждения. Он — не первый, кто упрекает его в бездействии, халатности или равнодушии к судьбе своего региона и людей, живущих в нём. Путешествуя по Тейвату, Венти не раз слышал в адрес Мондштадта издёвки и шутки. «Город, живущий без своего Архонта», «Народ, брошенный своим Архонтом на произвол судьбы» - от обвинений до насмешек, многогранная людская недальновидность. Свобода — концепт, на которой привыкли смотреть под определённым углом, с позиции личной выгоды. Она прекрасна, когда служит во благо человечеству, но отвратительна, когда поворачивается к людям не самой удобной стороной. Тейват жалел жителей Мондштадта как беспомощных слепых котят, нуждавшихся в постоянном контроле со стороны божества. Барбатос чтил свободу во всех её проявлениях, но не меньше он чтил народ, которому для движения вперёд не нужны были никакие боги. Они не нуждались в контроле, и в проводнике не нуждались тоже — они были сильны сами по себе, но благословения своего Архонта никогда не теряли. От свержения аристократии и победы над Дурином, до спасения одного из четырёх ветров — Барбатос приходил тогда, когда был действительно нужен. Это — не то идеальное покровительство, которое от него ожидали коллеги или простые смертные, но то покровительство, которое позволяло Мондштадту дышать свободно. Свержение Декарабиана — это история потерь и боли, которая не должна повториться снова. Оковы одного Архонта не должны сменяться оковами другого, и пусть принципы Барбатоса отличались от принципов его предшественника, золотая клетка — тоже клетка. Этого никогда не понять смертным, ведь история их жизни слишком коротка, а некоторые вещи можно постичь лишь увидев своими глазами. Истории о ленивом, безответственном, ветряном, безрассудном и бестолковом Анемо Архонте будут ходить по просторам Тейвата ещё долгие годы. И он, Барбатос, сам будет шутливо исполнять песни о собственной неразумности, не задетый за живое ни одним из обвинений, ведь он знает - Мондштадт, на деле, никогда ничего не терял. Лишь обретал.

Древо, к которому они пришли после долгой прогулки, было не просто дорого сердцу Барбатоса — это был символ одной из главных побед Мондштадта на пути к обретению полной свободы. Здесь Венти чувствовал себя особенно комфортно, будто встречался со старым другом, узы с которым неразрывны даже спустя многие сотни лет. Возможно, выслушав слова иноземного гостя, Венесса бы рассмеялась, ведь она лучше многих ныне живущих знала, как мало в этом мире решает сила и какими оковами она может стать для своего обладателя. Венти молчит несколько секунд, будто бы размышляя над ответом своему неожиданному собеседнику, на деле же ответ у него есть уже давно — вот только человек, стоящий перед ним, вряд ли его поймёт. Он заостряет очень много внимания… не на той силе. Способности Архонта, позволяющие ломать горы — сила, способная завоёвывать и подавлять, но… это ли — то, ради чего регионом правят боги?
- Сила, как и свобода, бывает разной, - уклончиво ответил Барбатос, наблюдая за тем, как лёгкий ветерок играет в прятки с птицами в густой зелени. Война Архонтов давно стала частью истории, сейчас уже нет нужды ломать горы и топить острова — сила богов, позволявшая им менять ландшафт Тейвата, давно утратила былую ценность.
- Как думаешь, зачем людям на самом деле нужны Архонты? - повернувшись, наконец, к собеседнику, весело прищурился Венти. За долгие годы странствий и наблюдений, он нашёл ответ на этот вопрос, лишний раз убедивший его в правильности выбранного пути. И хотя Барбатос не считал себя образцовым Архонтом, подчас противореча образу идеального божества, он много времени проводил с обычными людьми. Слушая их истории, мольбы и желания, слагая о них песни — он слышал и видел, чего на самом деле люди ждали от своих божеств. Сила, способная уничтожить всё живое или похоронить под толщей воды целый континент… редко значилась в списке того, чего на самом деле хотели людские сердца.

- Есть у меня на такой случай одна песня, которую мне довелось несколько лет назад услышать в Ли Юэ, зна… - буднично-задорно начал Барбатос, но неожиданно оборвал реплику на полуслове, мгновенно сместив взгляд со своего смеющегося собеседника на землю, где мелкие камни пустились в пляс. С раскидистого дерева, будто по команде, поднялась стая птиц, а вслед за ними в небо взмыли журавли и утки, ходившие у реки неподалёку. В смеющихся доселе глазах Барбатоса промелькнуло неприкрытое беспокойство, дрожь под ногами стала уже очевидной и ощутимой. Ветер стих, и мир на пару мгновений будто бы утратил звуки, прежде чем глаза Барбатоса расширились от осознания.

«...а знаешь, твоё стремление к свободе чертовски заразительно!»

Резкий и сильный порыв ветра налетел на Тарталью и самого Барбатоса, сбивая обоих с ног, заставляя лечь на землю буквально за несколько секунд до того, как ударная волна от удалённого острова, сметая всё на своём пути, достигла статуи и древа, ломая крупные ветки и выдирая с корнем менее крепкие и крупные деревья по ту сторону реки. Слышимость — нулевая, видимость — ещё хуже. Достаточно открыть глаза лишь на мгновение, чтобы пыль, песок и мелкий мусор, поднятые с земли, ослепили, возможно, на всю оставшуюся жизнь. Только телом можно ощутить, как дрожит земля, исходит мелкими трещинами словно паутиной, будто бы проседает под руками и ногами. Их бы обоих непременно сдуло или смыло в ближайшие скалы, если бы изъятие сердца лишало Архонта всех его сил… Рокот стихии был сильным, но мимолётным — ударная волна пронеслась словно пуля, устремившись дальше, к Мондштадту. Часть её силы угасла здесь, столкнувшись с остатками сил Барбатоса, но не вся…

Проклятье.

Венти точно знал, где находится источник землетрясения. Знал лучше, чем кто-либо другой в этом мире, но отказывался верить, что всё произошедшее — реальность. Поднявшись на ноги, и стирая с лица рукавом пыль и грязь, Барбатос бросил взгляд на древо. Оно уцелело. Утратило часть своих прекрасных ветвей, изрезалось поперёк ствола обломками, но уцелело. Статуя тоже стояла как прежде, измазанная грязнью сильнее самого Архонта, но земли, простиравшиеся от древа до побережья… были совсем не похожи на привычные зелёные поля. Израненные глубокими трещинами, что ширились к горизонту, залитые грязью и водой, они будто покрылись многочисленными шрамами. Дрожь земли и порыв ветра подняли волну, что подтопила землю почти до самых корней древа. Вода уйдёт со временем, а разломы останутся навсегда.
- Прошу прощения, но нам придётся прервать экскурсию ненадолго! - так же весело, как и прежде, произнёс Венти, но голос его утратил привычные нотки смеха, и в глазах больше не было искрящегося задора, на смену которому пришло плохо скрываемое беспокойство. Если его догадки верны, если он не ошибся… то сила Архонта ему бы сейчас действительно пригодилась.