Было только двенадцатое декабря, но на улицах Снежной ощущается присутствие праздника. Некоторые магазины уже сменили свои привычные вывески на праздничные варианты, витрины бакалейных оккупировали пряничные человечки, собранные в хоровод вокруг украшенных сосновых лап. Дети разной степени оборванности смотрят на все это великолепия, а некоторые чуть ли не облизывают стекло. И ежу понятно, что многим из них не вкусить заветных похрустывающих человечков по очень простой причине: обойдутся коллекционные съедобные фигурки в добрые несколько зарплат простого снежановца.

Хотя, на вкус, они как обычные пряники. Только чуть-чуть горчат из-за корицы.

Олежу декоративные фигурки и домики не интересовали, но интересовала возможность, которую они могли подарить. Небольшое, так сказать, предновогоднее приключение.

Молодой человек аккуратно стучит по стенке сзади — за ней на козлах сидел извозчик. Он без лишних слов нежно оттормаживает пару вороных лошадок напротив одного из тех самых магазинов. Центр города, поэтому людей мерено-немерено. Не только за желанными для детворы домиками, но и всякими полезностями и вкусностями для новогоднего стола. Даже если ты не самый состоятельны снежановец, на столе должен лежать чуть ли не кит, лишь бы кто из дорогих гостей не шепнул, что хозяин поскупился на угощение.

Уайльд послушно ждёт, как еще один его спутник, помимо извозчика, произведет необходимые действия. В общем, откроет дверь да откинет подножку с таким грохотом, что это действо, казалось, смотрела вся улица.

Спутника зовут Миша. В строгом черно-белом костюме, он постоянно держался отца, на памяти Олега только постоянно что-то шепча ему на ухо, а потом стремительно отдаляясь на почтительное расстояние. Стоило юному Уайльду войти в возраст, когда с родителями путешествовать стало неприлично, Миша стал его постоянным спутником. Молчаливый, несговорчивый, он тенью следовал за юным господином, к сожалению, совсем не желая оставить его без внимания. Олежа вполне терпеливо относился в такому роду контролю, однако порой отсутствие возможности остаться хоть сколько-то одному давило.

— Юный господин желает приобрести что-нибудь к столу? — вопрошает Миша уже снаружи, дожидаясь, как юноша спустится по подножке.

Олег кивает, чувствуя, как его чуть не снесла лавина аромата из табака и мяты. Пожалуй, единственным минусом Миши как надежного и ответственного человека была невероятная страсть к табаку. Курил он вне работы, но табаком продолжал пахнуть постоянно.

Олег, скривись от запаха, протянул ладонь, ожидая получить мешочек со своими карманными деньгами. Мора приятной тяжестью ощущалась в ладони, быстро отправляясь во внутренний карман подальше от любопытных взглядов. Вместе с Мишей он идёт ровно поперек улицы, не маневрируя между пешеходами. Отец как-то говорил Олежа, что одной осанки и взгляда вкупе даже с костюмом среднего качества хватит, чтобы показать статус. А к аристократичному статусу в Снежной, в отличии от большинства регионов, относятся весьма… особенно.

…

С печенькой и морой во внутреннем кармане, Олег несется со скоростью света, слыша все более удаляющийся гневный оклик Миши. Трюк со сладостями сработал на «ура»: стоило спутнику отойти вперед, чтобы открыть карету, как Уайльд широкой снежановской душой жалует дары несчастным и обездоленным под витринами. И за считанные минуты их становится столь много, что толпа разделяет молодого господина и любителя табака.

Ноги сами приводят его в какой-то Царицей забытый переулок. Темнота скрывает обветшалость, но нос отчетливо чует запах одновременно перестиранного белья, каких-то отходов и спиртного. Практически полная формула крайней бедности. В своем дорогом костюме Олежа чувствует себя некомфортно, но полумрак хоть как-то скрывает всю эту напыщенность.

Цокая каблучком по камню, Олег все дальше и дальше заходит в новое неведомое царство. Люди, нет, силуэты, совершенно не обращают на него внимание, занимаясь своими делами. О том, что это люди, напоминают лишь их разговоры и доносящейся откуда-то сверху плач младенца.

Но вся среда этого места так нейтрально относится к незваному гостю. Вот, например, крысы. Он слышит их возню на протяжении всего пути по темной улице, а иногда видит и тени голых хвостов. Но ситуацию кардинально меняет одна особая крыса.

Она, прежде невидимая для Олежьего взгляда, тщательно умывает свою мордочку в тени канавы. Потом ее нос-кнопка начинает вдруг двигаться туда-сюда, а усы дергается в предвкушении чего-то особенного. Это нечто особенное есть у того особо странного человека для этих мест.

Уайльд смотрит на крысу, вставшую прямо на его пути. Огромная, больше всех тех крыс, от которых с визгом уносились горничные. Она нюхает воздух, вытягиваясь куда-то наверх на своих задних лапах, что добавляет ей внушение и размер. Грызун словно бы не проявляет интереса к конкретно аристократу, поэтому, нервно вздохнув, Олежа огибает по самому далекому радиусе коренного обитателя столицы.

Чтобы через мгновение ощутить на себе острые когти. Олег не кричит, не пищит, не вырывается, превращаясь в живую статую, жизнь в которой выдают беспорядочно мечущиеся зрачки. Крыса, на удивление, не царапается, не кусается и не пытается откусить от Уайльда кусок пожирнее. Настолько, видимое, умное создание, что понимает — отпора не будет.

Неумолимо она движется вверх, пользуясь хвостом словно тросом. И в этот самый момент до юного аристократа доходит, что интересует зверя.

«Чертово печенье!»

Но как теперь протянуть руки к крысиному деликатесу, если теперь всю площадь груди занимает грызун? Вдруг он решит, что это невероятно опасное посягательство на крысиную жизнь и оставит Олежу без пальцев?

Отредактировано Oleg Wilde (2023-08-17 22:28:04)

Олежа послушно ждет, согнув руки в локтях и чуть их отведя, когда крыса сделает свое дело. Крысы вообще очень умные животные, подросток убедился в этом на собственном опыте. Все же такие грызуны не обходят даже дома обеспеченных людей. Недобитые дяденькой-дератизатором остатки крысиного воинства как-то подозрительно быстро смекнули, что можно побираться у Олежи прямо в саду. И голубоглазый парниша почему-то не мог отказать этим носикам, глазам бусинкам и всем в этом духе.

Конечно, грызуны были выдворены за пределы родового поместья, Уайльд-младший отруган и затем сбит наповал сюрпризом: щеночком, которого он нашел неделю спустя под своей кроватью. Рыженький, хорошенький голден-ретривер с кудряшками почти как у самого Олежи. Ласковый донельзя, обнимательный весь такой, но не было в нем такого, что есть у дикой крысы. Крысу надо приручить, подманить, показать, что ты хороший, а щенок вот, весь твой, сразу лежит на спине - чеши ему пузико или режь это пузико.

Уайльд, разумеется, не показывал свою легкую разочарованность в Персичке, однако дальше объятий и игр в уходе за питомцем дело не дошло. В принципе, нормальное явление для аристократов, которые и сами себя не одевали, но за настоящим другом Олежа бы присматривал самым-самым внимательным образом.

От размышлений о ценности крыс и собак его отвлекает крик. Явно не крик о помощи (хотя, кто может сейчас нуждаться в помощи больше, чем Олег?). И правда, через мгновению взору ошарашенного мальчика предстает бесформенный силуэт. Нет, у нее есть вьющиеся ярко-рыжие волос. Уайльд встречается с ней на доли секунды взглядом с ярко-зелеными глазами.

Этого хватает, чтобы понять, что перед ним мальчишка.

Каким-то непонятным в полумраке предметом рыжеволосый сшибает крысу по ее серому боку, заставив ее с писком отлетать куда-то с сторону. Олег сам практически отпрыгивает назад, воспринимая такой удар как покушение и на себя самого. Он спотыкается об какой-то хлам и летит спиной вперед навстречу стене переулка. Не столько больно, сколько страшно.

С крысой еще можно было договорится печенькой, но с дев… то есть, с мальчиком? Рыжеволосый выглядит явно младше, но, судя по уверенным поползновениям в сторону крысы и соответственному виду, можно сделать вывод, что такого рода сражения для него привычны как обеденный чай для аристократа.

Крыса сбежала, и теперь ничто не отвлекает внимание оборванного мальчика. Олежа чувствует, как спина с дорогущим пиджаком сама старается вжаться в грязный кирпич. В его головы развивались всевозможные сценарии дальнейших событий, разумеется, только негативных, потому когда оборванец подошел совсем близко — Олег сжал, кажется, обломок ящика, и крепко зажмурился.

Однако он чувствует руки мальчишки — и нет, не на своей шее — но слышит, как тот пытается отряхнуть его пиджак и рубашку. Ах, они пострадали, скорее, сзади, нежели спереди, маленький незнакомец.

Олежа смотрит на ребёнка сверху вниз, сперва не находя, что ответить. Но, в конце-концов, он же тут старший, верно? Значит обязан держаться… ну держаться точно не грязной-прегрязной стены!

Он аккуратно избегает близкого контакта с мальчиком, получившегося вследствие ухода за его одеждой, и отползает от стены. Потом, расстегивая пуговицы своего пиджака, достаёт печеньку: это пиро-агент, покрытый красно-белой глазурью. От обычного фатууса его отличает трещина на шеи, а также узор новогодних снежинок, пестрящих по его наряду.

— Спасибо, — неуверенно он тянет угощение мальчику, — Я сам толком и не знаю, заблудился ли я, но, может, выйдем к центральной площади вместе? Я Олег Уайльд, кстати.

Интересно, захочет ли он тоже представляться в ответ? Олегу скрывать нечего, но папа говорил, что за многими бедными детьми Снежной тянется цепочка бед и несчастий, которые бы они не хотели открывать своими настоящими именами.

Олежа смотрит на нового участника событий с крысой теперь с удивлением, а не страхом. Вроде бы, это обычный мальчишка, но его поведение на удивление напоминает… поведение грызуна! Только не крадется на всех четырех лапках и не шевелит вопросительно носиком, уставившись на угощение.

Но пиро-агент не отправляется прямиком в рот, хотя видно, что рыжеволосый ну очень голоден. Уайльд смотрит на него вопросительно: с печенькой что-то не так? Или Олежа правда настолько страшно-угрожающий, что при нем мальчишка есть боится?

— Точно не голодный? Мы можем по дороге перекусить где-нибудь… на улице, я тебе вынесу, — как-то неловко говорить рыжеволосому, что в таком виде ни в одно приличное заведение им вместе не зайти. А вот вынести с собой горячий блин Олежа бы мог. Интересно, с какой начинкой ему нравятся?

Мальчонка его оглядывает, словно тот — сам главное блюдо этого переулка. Еще так цокает языком, что точно накинется и съест. Вместе с кудряшками.

— А.. а что не так-то? — успевает вопросить Олежа. А потом слышит всякие истории-байки про воротил, дяденек с дубинками (кажется, по описанию это милиционеры), потом с кочергой и вообще с таким количеством предмет быта, что начинаешь удивляться изобретательности соотечественников и какой-то ненормальной тяги к насилию. Или это норма для ну… всех остальных?

Уайльд-старший как-то говорил про тяготы жизни обычных людей, но без какого-то такого сильного запугивания. Мол, кому-то повезло чуть больше, кому-то чуть меньше, но самые достойные обязательно замечаются Царицой и одаряются благами. В общем, всегда есть возможности.

А послушаешь Свята — так Снежная для грустных. Как же так?

Ну хоть не разобрал на запчасти, как герои его рассказов, так еще и согласился вывести в центр. Блинчик точно надо будет купить.

Олежа с интересом рассматривает местную архитектуру, пусть и созерцанию серьезно мешает планировка — дома стоят почему-то так близко друг к другу, словно их архитектор специально желал их скрыть от солнечного цвета. Хотя, создавалось впечатление, что в полумраке виноваты и сами жильцы: в глаза бросались различные пристройки, отличающиеся и цветом, и материалом. Подобную самодеятельность на центральных улицах было не встретить, так как на любое изменение фасада нужно было собрать три ящика бумажек. Мол, вы портите натуральный облик столицы. Поэтому центральные улицы так похожи одна на другую, в отличии от этого места.

Но, кажется, все эти правила не относились к этой части города, которая словно муравейник могла разрастаться в любые стороны. А ведь по остаткам росписей, барельефов это когда-то были вполне симпатичные здания с хорошей архитектурой.

Олежа продолжает идти за рыжеволосым, лишь изредка встречая на пути одиноких путников. Невооруженным взглядом видна их заинтересованность Уайльдом, но Свят так старательно таращится на каждого, что встречные лишь визуально изучают маленького аристократа. Контраст между собой и этим районом чувствовал все ярче, оттого все быстрее хотелось вырваться в свою родную среду — центр Снежной.

Получается, что здесь живут не только те страшные типы, что они успели встретить, но и Свят. Олежа сует замерзшие руки в карманы: его костюм не создан для длительных открытых прогулок по Снежной. Но разве здесь вообще можно жить, не боясь крыс, тех самых людей из историй Свята и еще… ну, что когда-нибудь такой дом сложится над головой?

— Свят, Свят, а ты правда тут живешь? А тебе тут… ну, нравится? — вопрошает Олежа, ежась от маленьких колючек мороза.

Возможно, что все вопросы Уайльда разобьются об то, что здесь вполне можно неплохо существовать. Если, правда, закрыть глаза и, в особенности, нос.

Святослав продолжает вести Олега лабиринтами, известному, как тогда казалось мальчику, только ему одному. Улица словно стала шире, но самое главное — многолюднее. Лица оставались такими же по-снежановски угрюмыми и даже, как может показаться на первый взгляд, абсолютно недружелюбными, но это был знакомый мальчику малообеспеченный класс. Даже в самых богатых районах всегда можно было увидеть эти отрешенные лица, что спешат на работу к своим господам, но то были люди занятые работой и честно этим зарабатывающим на хлеб. И к этим работягам Олег не испытывал страха, нет, только мимолетное любопытство.

Только, как это обычно бывало с курчавым, толпа не спешила расходится сама, соблюдая дистанцию. Ну, знаете, в те редкие моменты, когда аристократу приходилось зачем-то ходить по переполненной обычными людьми улице, простолюдины как-то сами по себе исчезали с пути. А тут, похоже, в столь странном месте они не ожидали встретить кого-то родовитого, да и, вообще, не глядели по сторонам! Олегу только и оставалось, что маневрировать за рыжеволосым, который вцепился в руках мальчика прямо мертвой хваткой.

— Знаешь, я читал, что раньше могли казнить только за один факт прикосновения к аристократу без его дозволения. И сколько таких мертвецов позади нас уже? — тихонько замечает Олег в потоке людей.

Небольшая передышка от спешащих граждан ждала их на крошечной аллеи. Да, жизнь явно не готовила Уайльду к такому плотному контакту. А еще к такому ответу. Свят выглядит на несколько младше, но слова у него какие-то недетские. И сам он выглядит как взрослый в миниатюре. А еще, кажется, Олег его обидел. Последнее, что хотел мальчик сейчас — портить отношения со своим проводником.

— Извини, я не считаю тебя нытиком или кем-то в этом роде... — начинает кудрявый, на ходу подбирая слова, но неожиданно получает тычок грудь. Несильный, но достаточно внезапный, что заставляет его сделать пару шагов назад. Но в следующий момент окаменевшего Олега снова хватает детская ладонь, затаскивая обратно в безлюдные узкие улочки и не оставляя времени возмутится, по идее, столь неподобающему поведению уличного мальчишки.

Так это такой пейзаж, судя по словам Свята, ну, получается, много где? Бровь Олега скептически поднялась вверх, но он ничего не возразил: может и серебряная ложка была плотно воткнута в его рот, но вот свободы передвижения это ни чуточки не добавляло. Даже внутри региона. Либо надо было ездить с отцом на завод на его уроки «непосредственного управления,» либо ходить в эту треклятую школу аристократов с не менее проклятыми уроками музыки. Но это уже отдельный крик души Олежи.

С другой стороны, мерзнуть на улице у костра, очевидно, звучало как-то хуже.

Мост был первым местом в небольшом путешествии Олега, которое он наконец узнал. С двумя бронзовыми всадникам с каждой стороны, грубо тянувшими поводья своих коней и обращая таким образом их морды прямо на прохожих. Немногочисленных, к слову. Возможно, причина была в том, что мост соединял столь два разных мира, а не дикий завывающий ветер, что словно грозился снести двух мальчишек прямо на белеющий пласт льда.

Закончив любованием мостом, Олег, разминая заледеневшие губы, ответил:
— Да, но с условием.

И оценивающе, как будто перед ним стоял не Святослав, но товар, начал оглядывать своего проводника. Вроде бы теплое, однако абсолютно бесформенное пальто, да еще и пестрящее разноцветными заплатками. И такие же загадочной формы ботинки, которые, возможно, передавались поколениями сирот еще со дня основания этого приюта. Заявись они так в любое приличное заведение, что знает Олег — и их быстро схватят. Подумают, что оборванец принудил Уайльда младшего к покупке съестного. А там быстро все вскроется, и будет большой вопрос, поверят ли в то, что Святослав бескорыстно вывел его из трущоб.

Все эти подозрения и высказал курчавый вслух, стараясь быть аккуратным в своих изречениях. Например, изменил слово «оборванец» на «дитя с неподобающему обществу костюму».

— Именно поэтому, — наконец начал переходить Олег к сути, — Я предлагаю купить тебе что-то более утонченное. Подыграешь для меня личного лакея, м? Мы сделаем небольшой крюк до ателье, хоть и шьющего на заказ, но наверняка имеющего что-то более-менее готовое на тебя. Так мы точно успеем окончить наш сытный ужин, — мальчик завершает свое предложение, замирая в ожидании ответа и смотря прямо в глаза Святослава.

Такие разительные перемены наверняка смутят его проводника, да и в жестком костюме после такого бесформенного одеяния будет максимально некомфортно. И с волосами тоже придется что-то делать, потому что эта была полная катастрофа. Как там говорят… Взрыв на макаронной фабрике и, возможно, на еще ближайших цехах.

Но платил Олег взамен сытным ужином, в котором рыжий определенно нуждался. Иначе бы всерьез не заговорил о крысах.

Стоило перейти мост, да и еще какой-то квартал, как окружающая действительность разительно менялась. Будто бы Олежа сейчас попал не на другую улицу, а заглянул в совершенно другой город.

Широкий проспект весь ходил рябью из-за толпы — сейчас позднее вечернее время, люди возвращались с работы. Но все они выглядели словно жители какого-то нового, неизвестного региона: другие костюмы, у некоторых даже ручная вышивка. И лица, пусть по-привычному как будто каменные, казались Олегу более счастливыми. И в разговоре рабочих, посетителей кафе, рабочих чувствовался дух предстоящего праздника.

Испытав этот разительный контраст, Уайльд так и застыл посередине проспекта. Какую он часть город видел тогда и какую видит сейчас? А другие города, разбросанные по заснеженной пустоши, они такие же? Что из этого настоящая Снежная?

От возможного риска быть снесенным толпой спешащих людей его спасает голос проводника. С ноткам не то обиды, не то злости. Олег не успел вовремя сосредоточится, чтобы как-то отделить речь Святослава от шума проспекта, но его горящие зеленые глаза, сжатые кулаки, закрытая поза — все говорило о крайнем недовольстве. И в этом была логика, ведь откуда ребенку с улицы знать про быт вот этого совершенно другого мира?

— Я... — запинается Олег, нагоняя своего кудрявого спутника, — Просто будь незаметным, — и в этом была главная цель облачения Святослава в лакея. Он должен не вызывать никаких подозрений хотя бы своим внешним видом.

***

Ателье, который пал выбором, было знакомо Уайльду почти с пеленок. Последние модные новинки, портной, который на глаз мог определить мерки своего клиента, превосходный кофе со сгущенкой. Это место в глазах Олега было одним сплошным плюсом, в особенности для полного преображения уличного мальчугана.

Заранее мысленно отрепетированная речь да звонкая монета красноречиво объясняет улыбчивым девушкам-консультанткам тонкости предстоящей работы. По этикету и некой хотя бы некой цветовой гармонии костюм Свята должен был иметь голубые элементы, но ничего похожего среди готовых работ в ателье нет. Зато есть вполне симпатичны бордово-черный костюм, вполне симпатично смотрящейся с яркой шевелюрой его спутника. Только сделать в плечах уже, да и везде уже. И сделать новые рукава после их обрезки обязательно. Весьма простая работа, но хватит выпить местный знаменитый кофе.

Олег встречает уже совершенно иного Свята сидя за журнальным стеклянным столиком. В руке крохотная белая чашечка, но внимание от нее мгновенно съедается костюмом. Идеально сидящей на нем, как и полагается, и с приятным вишневым оттенком. Мальчик внимательно следит за руками консультантки, тщетно пытавшейся пригладить ворох кудряшек во что-то более осмысленное и понятное этому миру.

Аристократ отвечает улыбкой на панику Святослава, которого уже пытаются подстричь. Да вот с такой кудрявой головой стрижка-то особо не поможет: завитушки будут все равно торчать во все стороны.

—  А давайте... —  наконец подает голос Олег, ставя крохотную чашечку на стеклянную поверхность, — Вытянем его! Длина у тебя приличная, Святослав, но хвостик должен выглядеть аккуратно. Исполняем? — поднимает бровь Уайльд и, дождавшись утвердительного кивка девушки, устраивается на кресле поудобнее, закинув ногу за ногу. Все равно отец его тут не увидит.

Обновленного "лакея" Олег встречал в той же позе, но на столике появился новый предмет: роза удивительной свежести. Приглядел он ее из вазы с разнотравьем — каждый цветок сам по себе чудо для такого времени года.

Святослав выглядит совершенно как другой человек, хотя, конечно, его движения явно не похожи на привычную услужливость прислуги, которая есть у нее буквально во всем. Пусть и не получилось исправить все уличное, неаккуратное, но внешняя оболочка вполне соответствовала персоналу знати. Только бы придумать, чем пригладить эту самодельную ежиную челку, длины которой катастрофично не хватало для хвостика. Но вот только мужские заколки не были в моде, а цеплять женскую с цветочками... Слишком катастрофа.

Слегка склонив голову набок, Олег встает, беря розу за стебель. Большим пальцем он ломает стебель аккурат между шипами, достигая нужной длины, а затем за два шага достигает Святослава. Прижимая платочек в его кармане, Олег аккуратно вставляет розу, убеждаясь, что она крепко держится. Несколько неаристократично быстрых шагов назад — и Уайльд оценивает свое творение.

Идеально.

— Теперь ты лакей цветов. А теперь лучше тебе обращаться на людях по фамилии. Уайльд, если не забыл, — Олег словно нарочно поправляет эмблему с гербом на своем пиджаке, —  А теперь в путь за лучшими оладушками!

Наблюдать за преобразившимся Святом любо-дорого. Разумеется, покров крайней неаккуратности не мог скрыть полностью нечто в нем излишне… приятное глазу? Несравнимо с большинством своих уличных ровесников, лопоухих и с носом-картошкой. А кое-как наскоро одетый и зачесанный он производил совершенно другое впечатление. С даже неким «вау» эффектом.

Оттого слабое возмущение Свята смогло выдавить у аристократа смешок, который он поспешно подавил кистью, сжатой в кулак.

— Вообще, не согласен, что цветы чисто для девочек. Но если тебе станет так немного проще, то цветы, как и люди, имеют свой пол. А если говорить про розы, то… они обоеполы. И девочка, и мальчик в одном бутоне, поэтому носить точно можно всем, — Олег в задумчивости подносит указательный палец к губам, резко вспоминая о том, что хотел на самом деле произнести, — Свят, кстати… Ты никогда не замечал, что на фоне остальных своих ровесников выглядишь несколько более приятным взгляду? Я буду глупцом, если скажу, что только навыки и полезность определяют место в обществе, а не внешность. Короче, м тебя за чаем история о том, сколько девочек к тебе уже прилипло, — неожиданно сам для себя Уайльд переключает тон беседы. Он чуть не заговорил о тех красивых "игрушках," что держат при себе аристократы. Разумеется, кто-то просто их созерцал и даже учил свои "украшения" искусству пения и танца, но для подростка не было секретом, что не все только этим и ограничивались. Олегу не хотелось, чтобы его слова восприняли как предложение стать именно такого рода «игрушкой».

От реакции на свою фамилию Уайльду только и оставалась пожать плечами. Среди высшего света, да и даже среди Предвестников было много нездешних. Бремя адаптации к новым условиям легло на далеких предков Олега, но в наследство ему была дарована вот такая странная, неснежановская фамилия. Даже с уже внешностью, соответствующей жителю ледяного края, далекие-далекие предшественники всегда будут напоминать о своем иноземном происхождении. Но Олег не стыдился фамилии, да и не учили его такому.

На улице же из Свята бурной рекой текли вопросы про оладушки и еду, словно этими вопросами рыжеволосый насыщался прямо во время еще небольшого путешествия. До кофейни было всего пару домов, пусть и широких и очень эпатажных. Возможно, даже слишком роскошных, если наблюдать за реакцией мальчугана. Олег лишь раздраженно выдохнул, но торопить своего спутника не стал. Все же, возможно, эти здания были увидены впервые, оттого и вызвали по-настоящему детское удивление.

— Ты еще не видел, где я живу, — загадочно подмигнул Уайльд, не дополняя свои слова, и повел его дальше.

Небольшое кафе, находившееся в старинном здании, всем своим видом говорило о том, как оно давно здесь находится. Его дизайн можно было бы назвать даже устаревшим, но сочетание минимума вычурности и лаконичности не могло вот так стать пережитком времени. Нет ни лишних узоров из позолоты, ни нагромождающих глаз огроменных барельефов. Идеальное место, чтобы расслабится после рабочего дня даже обычному человеку. Странный выбор для аристократа, не так ли?

Официантка проводила юных гостей за двухместный столик в углу — в вечернее время найти что-то побольше было затруднительно. Но Олег не жаловался, да и не хотел изначально занимать больше места, чем нужно. Все равно они не пришли сюда пировать, чтобы просить большой стол.

— Итак, Святослав, — Уайльд перебрасывает ногу за ногу, поглубже помещая себя в полностью черное кресло, — Чего изволишь? Моя персональная рекомендация блин с семгой и маслом, а из сладких блинчиков — со сладкой пастой из ореха аджиленах. Но, вроде, ты хотел оладушки... Хм, что скажешь насчет этих с брусничной начинкой? — Олег переворачивает свое меню на столике, тыкая пальцем в десерты. Не совсем канон поведения аристократа, но сейчас была задача не дать Святославу потеряться в ассортименте.

Закрадывались очень большие сомнения, что он вообще посещал подобного рода заведения.

Реакция Святослава с улыбкой, кажущейся слегка нервной, и покраснением видимых участков кожи говорила сама за себя. Архонты с этими розами или другими цветами, это все тема для ботаников. А вот взаимоотношение с женским полом это более актуальная, социальная тема.

Двенадцатилетний Олежа не был сердцеедом, да и в дальнейшем им не станет. Если сравнивать с ровесниками, то он достаточно отстраненный и малоэмоциальный, но пубертат обязательно коснулся и его. Нравилась Олеже одна девочка, безусловно нравилась, однако Уайльд-младший был не из тех, кто из-за симпатии будет к кому-то навязываться или, не дай Архонты, признаваться.

В конце-концов, Олег знал, что когда-нибудь родители выберут ему жену из аристократии. И своим детям он подберет подходящего партнера, ведь таково бремя знатного рода.

Но свои мысли Уайльд не озвучивает, лишь бросает взгляд на младшего. А потом, с улыбкой, отражающейся в глазах, отвечает:

— Ну потом ты сам увидишь, как будет!

Знал бы он, что там «увидит» Святослав, когда подрастет…

Но пока Олег пытается не умереть от стыда и одновременно сам чуть ли не улыбается столь беззастенчивой, детской реакции своего младшего приятеля. Уайльд-младший редко задумывался о той ценности, которую представляло его окружение. Мрамор, лепнина, различные декоративные драпировки, картины всевозможных мест — это было привычной средой для маленького аристократа, средой, которая представляла собой обычную данность.

И видя настоящее удивление на веснушчатом лице Свята, Олег понял очень простую истину: их жизни совершенно не похожи ни сейчас, ни будут похожи когда-либо в будущем. В этом была, с биологической точки зрения, определенная ирония, ведь что Святослав, что Олег — люди, существа одного вида, но живущие в совершенно разных условиях. И пока кудрявый не совсем понимал, воспринимать ли эту данность в исключительно негативном ключе или искать какие-то положительные стороны.

Но точно Уайльда удивила реакция на меню. Обычно люди, когда что-то читают, их глаза плавно двигаются от одного слова к другому. Но Святослав словно не читал, а охотился на дикого зверя, вертя сшитые листы плотной бумаги. Молодой человек решает подождать, может, это такой способ изучения у простолюдинов. Ах, все же нет.

Какая катастрофа, так он не умеет читать.

Для Олега это очень базовый навык, почти как способность говорить. И ему очень сложно представить, что кто-то не умеет читать. Вот и смотрит Уайльд-младший с некоторым удивлением, слегка наклонив голову. Выбрать за Святослава ему не сложно, но сам факт, конечно.

— Ну хорошо, сделаем, - отбирает Олег меню, которое уже стало для приятеля укрытием, — Вот возьму и закажу тебе цветы из марципана! — шутливо он угрожает, собираясь воспользоваться информацией по назначения. Кстати, а Святослав знает, что такое марципан?

Наконец выбор сделан, и Олег подзывает официантку. Не жестом, но звоночком, дабы не вертется на кресле и махать руками в попытке призвать к себе персонал. Прежде заказа Уайльд-младший снимает с пиджака брошь-герб с геральдической лилией, передавая ее в руки девушке.

— Передадите Мише, что я очень извиняюсь? — говорит он тихо-тихо, озираясь на других посетителей. Молодой аристократ знал, что в подобных заведениях персонал обычно знал о символике знатных родов, по крайней мере, крупных. Да и Олег очень любил это место за минимум вычурности и тихую атмосферу, потому она должна была понять, кому передать брошь.

Только бы, правда, Миша не оторвал ему голову за подобную выходку.

— Нам, пожалуйста, блин с семгой и блин с мясом и грибами, — начинает Олег с перечисления главных блюд, не забывая и про десерт, — Оладьи с брусникой и блинчики с пастой с орехом аджиленах. А из напитков, пожалуйста, чай с яблоком и корицей, а моему другу с облепихой и пузырином. Сперва принести основное блюдо, затем десерты,— Уайльд следит глазами за тем, как быстро официантка записывает карандашом заказ, а затем не менее быстро повторяет его. Не особо слушая девушку, он молча кивает, а затем переключает внимание на Святослава.

Теперь вопрос жизни и смерти.

— Святослав, ты же умеешь пользоваться столовыми приборами, да? — с неким умоляющим тоном спрашивает Олег.

Стол был сервирован по всем правилам, которых рыжеволосый наверняка не знал. Теперь аристократу казалось, что три вилки и три ножа у тарелки Святослава смотрят на него с неким осуждением.

Святослав не мог не задавать вопросов — в конце-концов, было бы странно, если бы он знал все об укладах аристократии. Вот, например, он не знает название сладостей и иностранных ингредиентов. Стоп, почему его удивляет семга?

— А чем тебя семга удивляет? Осенью она нерестится и потом уже свежую солят. Она так-то круглый год такая, —  Олег недоумевающе поднимает правую бровь, —  Насчет остального: орехи аджиленах — это такие большие орехи из Сумеру, из них обычно делают сладости. Пузырин — круглый фрукт оранжевого цвета, мякоть у него сочная и с кислинкой. Сам попробуешь, чай на его основе чудесный. А марципан такая белая сладость из миндаля и сахара, очень сладкая, но для меня почему-то противная. Им кондитеры украшают, например, торты —  заканчивает объяснять Уайльд.

Вопросы у него не вызывают раздражения как такового, хотя, разумеется, для аристократа они все глупые и очевидные. С пометкой на то, что с ним начинали заниматься, как только он был способен что-то запоминать.

Только, кажется, у маленького Олежи чуть дернулся глаз, когда рыжий начал ну очень вольно обращаться с посудой. Вилка вообще отправилась в рот, а с ножом Святослав чуть не устроил перфоманс, ища какой-то "баланс". А про "нарезать" он же про еду, да, именно про еду? Обычного ножа же вполне было достаточно...

Показать, как прилично пользоваться столовыми приборами, юный аристократ не успевает: официантки оказались проворнее, как и оставался факт того, что все эти блюда быстры в приготовлении. Вообще, Олегу стоило торопиться, если он не хотел, чтобы еда осталась недоеденной, а Миша вытащил его домой за шиворот.

Для Олега вся эта претенциозная подача не более, чем ежедневное зрелище. Как глаза Святослава засияли от узоров на подносе, так Уайльд и бы обратил внимание на их отсутствие. Когда роскошь становится рутиной, то ее отсутствие однозначно бы удивила или даже возмутила большинство аристократов: что-то обычное или даже скромное никогда не было про аристократию.

Взгляд мальчика был полон подозрительности, когда он скользнул по залу. Надо было обязательно сделать так, чтобы окружающие не так сильно косились на Святослава, впервые осваивающего этикет высших слоев. Пусть большинству все равно на то, что происходит вокруг, но слишком грубые и резкие движения простолюдина могло сделать рыжего главным героем представления. А следом и Олега.

Вот такие низкие у Уайльда-младшего помысли: не становится предметом обсуждения богатеев.

— Конечно можем, но только по правилам, — краток он в своем ответе, — Для каждого следующего блюда бери все, что лежит с краю. Все, что слева — в левой руке, все, что с права — в правую. И блинчик с семгой твой, раз уж ты так интересуешься им, — Олег аккуратно переставил блюдо поближе к приятелю, чтобы не смять скатерть.

Затем берет свои столовые приборы, жестом прося Святослава повторить. Хотя бы приблизительно, как он держит.

— О чем же еще тебе стоит сказать, — задумчиво произносит Олег, обращаясь словно к самому себе вслух, — Есть руками определенно нельзя, кусочки блинчика макать в икру точно не стоит. Используй небольшую ложечку — но не то, что у тебя по правую руку, а сверху над тарелкой. Она чайная, ей икру на блинчик не накладывай. И режь вот таким движением поперек треугольника, — показывает мальчик в воздухе, так его блинчик уже был разрезан и оставалась только его отправить в рот вилкой.

Что он и делает, предварительно взяв ложечкой сметану и аккуратно размазав по блину.

— Приятного аппетита и, надеюсь, тебе понравится. Не все, что выглядит красиво, бывает вкусным.

Совсем скоро должны подать чай.

Мыслительный процесс Святослава, наверно, был заметен у каждого столика, даже самого дальнего. Олежа ловит неосторожный взгляд любопытства ребенка лет пяти, что еще не научился у взрослых искусству подглядывания — за этим внезапным представлением, очевидно, наблюдал весь зал. Высший свет всегда с жадностью наблюдает за чем-то новым в своей однообразной среде.

Но Святослав, не имя доступа к знаниям и этикету, все равно не был глуп. Невежественен, но не дурачок. Неуклюже. На самом деле, догадаться, какой столовый прибор для чего подходит, можно и своим умом. Кажущаяся излишность в вилках, ножах, ложках лишь фасад настоящего удобства, когда каждый ингредиент разрезается и отправляется в рот ровно тем инструментом, который идеально подходит. Даже этикет в целом, кажущийся излишне странным и строгим, приносит удобство в отношениях. Хоть Олежа и не знает всего этикета по одной простой причине: ему еще рановато выходить в «свет».

Святослав начинает говорить прямо жуя, заставив Уайльда заметно скривить лицо. Либо это, либо собственная чуйка — но он все же дожевывает блин без вмешательства Олега. Возможно, сирота говорил о благотворительном новогоднем мероприятии, призванном принести радость Нового года даже детям без семей. Но вот, опять же, Уайльда-младшего никогда еще в нем не участвовал. Надо будет как-нибудь уговорить родителей, вдруг получится навязаться к Святу на экскурсию? Интересно же посмотреть, как он живет!

Но свои мысли оставляет при себе — уж слишком далеко грядущие планы созрели в его голове. Тем более, зрелище Святослава, похоже, из настоящего голодного края, настолько притягательно, что он свои блины только слегка разрезал. Что уж говорить, если даже крысы при поместье едят не тек жадно?

— Слушай, главное, что понравилось. Предлагаю выпить чай со сладкими блинами и, знаешь, расходится. Думаю, скоро подъедет друг отца, Миша, а ему не очень нравится, когда я общаюсь с незнакомцами. Хотя, мы же ведь уже знакомы, верно? — почти беззвучно хихикает Олег, — Были бы мы постарше, могли бы чокнутся бокалами с шампанским за знакомство. Но и просто выпить чай будет здорово. Так что будем,— очень не по-аристократски, но зато очень забавно.

Небольшие чайнички прозрачны, поэтому хорошо видно их содержимое. Но на всякий случай Олег наливает Святу сам: вдруг тот яблоко от пузырина не отличит?

— А что вы обычно делаете под Новый год? — все же любопытство Олегу не сдержать.