[indent]Гость из Сумеру на час опередил рассвет и задержаться должен был до ночной прохлады, а то и дольше. Кандакия считала, что академику не стоит в одиночестве отправляться в пустыню, и хотела, чтобы он дождался здесь каравана — с торговцами обычно приходили человек или два, искавшие простой работы. “А если совсем никого не будет, — сказала она, нахмурившись и отвернувшись от принёсшей новость Каримы,  — я сопровожу его лично, так и передай”.
[indent]Мысли её заняты были проблемами побольше и поважнее: один из деревенских яхчалов сильно пострадал в недавней песчаной буре, и требовалось найти каменщика опытного и умелого. Кандакия подготовила несколько писем в другие поселения и хотела отправить их с торговцами, но до той поры местные ремесленники соорудили вокруг постройки забор и поставили ловушки для лисиц и прочего храброго зверья, готового поживиться человечьими запасами.
[indent]Другой бедой были разбойники, повадившиеся грабить посещавших Аару торговцев, и с этим разобраться следовало уже самим защитникам и деревенской страже.
[indent]Только к ночи, когда жара начала спадать, она вспомнила об академике и отправилась в гостевой дом, чтобы пригласить его к столу — она часто делала так с одинокими путниками, потому как никому не следовало проводить свой ужин в одиночестве. К тому же, сегодня они все постарались: гостю предстояло попробовать и настоящий пустынный пилав, и цыплёнка в тандыре, приготовленного совсем не так, как в городе, и особое лакомство, рецепт которого передавался в её семье и ради которого местные дети готовы были написать сколько угодно строчек под строгим надзором бабушки Кульсум, — нарезанное на тонкие ломтики тесто, обжаренное и залитое медовым сиропом.
[indent]Гостевой дом встретил её раскрытой дверью, и внутри ещё угадывалось чужое небрежное присутствие. Но ни самого академика, ни каких-то его вещей не было. Даже прощальной записки не нашлось. Только игравшие перед входом дети горестно сообщили, что господин Кавех ушёл (и даже совсем с нами не поиграл, угадывалось по их печальным лицам, и ничего, совсем ничего интересного не рассказал).
[indent]— Вот как? — ровно спросила Кандакия, с интересом рассматривая их понурые лица. — Ушёл, значит?
[indent]— Ты только его совсем-совсем не ругай, сестрица Кандакия, — жалостливо сказала Карима.
[indent]— Отправлю писать строчки, — она улыбнулась. — Самые длинные и заковыристые.
[indent]В глазах детей отразились ужас и понимание: всем им за особо страшные прегрешения приходилось переписывать предложения в пропахшем травами домике бабушки Кульсум, и чем ужаснее был проступок, тем изощрённее и длиннее становились фрагменты текста.
[indent]Кандакия обратила взгляд к небу — песчаной бури сегодня не ожидалось, но оставались другие напасти, с которыми одинокому академику было не справиться. Кроме банальных разбойников и яростных детей пустыни были ещё плесенники, скорпионы и стервятники: однажды ей довелось снимать с дерева почтенного учёного, вокруг которого выжидающе кружили птицы. Вздохнув, она окончательно приняла мысль о нескором ужине и спросила, в каком направлении ушёл господин Кавех.
[indent]Получив три разных ответа, чуть не рассоривших детей друг с другом, она вздохнула ещё безрадостнее и пообещала себе больше никогда не пускать господина Кавеха в пустыню. Его предшественники наверняка написали достаточно работ о своих изысканиях, их пусть и читает.
[indent]Для осуществления всех этих планов требовалось только одно: чтобы означенный господин Кавех был ещё жив.
[indent]Отправив Кариму в дом старосты, сама Кандакия пошла в противоположную от него сторону. Ей, привычной и к пустыне, и к её зыбким дорогам, не составило труда обнаружить следы чужого присутствия: здесь он запнулся о камень и отбросил тот в сторону, чуть дальше — неумело попытался сорвать красноплодник. Не требовалось обладать какой-то особой властью над пустыней и спрашивать у песчаного моря, куда отправился чужак; достаточно было внимательности и хорошей памяти.
[indent]Она не знала, что скажет академику при встрече — с каждым шагом Кандакия чувствовала всё большее раздражение. И если в деревне она хорошо его скрывала, то за её пределами никогда не видела в этом особой необходимости. Даже сорванный красноплодник, кисловатый после зимы, не утешил и не уменьшил её негодования. Словно чувствуя, что сегодня защитница Аару не в духе, бросилась в сторону песчаная лисица.
[indent]Она прошла скопление плесенников, но те с воркованием скакали друг за другом и не выглядели потревоженными.
[indent]Кандакия приближалась к особому скоплению камней, отмечавшему перепутье и служившему указателем, и знала, что там, впереди, лагерь пустынников. Приносимые ветром обрывки музыки говорили о том, что сегодня там тоже спокойно — пока спокойно. Местные, не державшиеся каких-то деревень и поселений, особенно сильно не любили учёных из города.
[indent]“Будь здесь, — мысленно потребовала она, — не иди дальше”.
[indent]И он был здесь, словно впервые само мироздание её услышало: замер посреди дороги и на что-то смотрел. Не желая привлекать его внимание громким криком, Кандакия подняла с земли мелкий камешек и запустила его в сторону академика, но так, чтобы прошёл рядом, у самых его ног.
[indent]— Мастер Кавех, — вторил броску её яростный громкий шёпот. — Мастер Кавех, довожу до вашего сведения, что вы совершеннейший дурак.

Отредактировано Candace (2023-08-17 01:31:12)

Тон его способен был очаровать и камень, но Кандакия состояла отнюдь не из камня, а потому лицо её осталось столь же суровым и мрачным. В несколько шагов она преодолела разделявшее их расстояние и оказалась рядом с Кавехом, на ходу отмечая, что для самонадеянного глупца из Академии он хотя бы одевался сносно — верно, не раз уже обжигался на солнце. Так почему же иные уроки пустыни запомнить не захотел или не смог?
Кандакия выдохнула, стремясь к спокойствию. Она нашла его, и он был жив, и они могли теперь развернуться и вместе вернуться в деревню, чтобы там дождаться каравана.
— Что в моих словах было вам непонятно, мастер Кавех? — строго вопросила она, смотря ему прямо в глаза. — Или вам неверно их передали, и мне следует спросить с Каримы за точность собственных указаний?
— Почтеннейшая Карима, да будут её лета долгими и полными детского смеха, передала мне всё в точности, — кружеву его слов не хватало только лишь церемонного поклона со множеством расшаркиваний, популярного в землях настолько далёких, что сложно было поверить в их реальность. — Но стоит ли из-за одного меня оставлять деревню, воительница Кандакия? Я... я справлюсь.
Показалось ли, что на последних слова голос его дрогнул, выдавая некоторую неуверенность? Кандакия не могла нахмуриться ещё больше, а потому продолжила строго смотреть на нарушителя своего спокойствия, здесь и сейчас решая его судьбу.
Мысли её полнились тяжестью. Самым простым казалось вырубить его — осторожно, как учила её Дехья, — закинуть на плечо и вернуть в деревню, чтобы после устроить ему настоящую взбучку. Она осмотрела его с головы до ног и решила, что ей бы достало сил и выносливости на такое. Пережила бы подобное репутация молодого учёного? Это Кандакию волновало меньше, чем его жизнь. Может, это вполне себе стало бы уроком другим юнцам из Академии: не стоит приходить в пустыню тому, кто не готов к последствиям.
В конце концов она выдохнула и сделала полшага вперёд, не давая телу надолго застыть в одной позе.
— В этой пустыне водятся люди, для которых ваша жизнь стоит меньше, чем кувшин воды, — нарушила она собственное молчание. — Здесь обитают твари, которые нападают стаей. И они, ко всему, хорошо наловчились охотиться даже на тех, кто не путешествует в одиночестве, — говорила она чуть громче, чем до того, и продолжала пристально всматриваться в лицо мастера Кавеха, ожидая, когда что-то в нём дрогнет.
За свою недолгую жизнь Кандакия видела достаточно храбрецов и того, что от них осталось. Пустыня не щадила ни чужую гордость, ни чужую жизнь. Она сама по себе — с безжалостными песчаными бурями, палящим солнцем и ледяными ночами, — была опаснее и людей, и чудовищ.
А потому…
— Я пойду с вами, — Кандакия уверенно посмотрела в причудливые глаза архитектора. Она была с ним почти одного роста, и ей для этого не потребовалось даже сильно запрокидывать голову. — Увижу, что пустыня вам не по зубам, и мы тут же разворачиваемся обратно.
Это не было предложением и ей не требовалось его мнение. Она поставила ему условие — чёткое и непоколебимое — и взмахнула рукой: ведите.

Отредактировано Candace (2024-02-05 01:47:42)

В далёком городе, который она знала только по рассказам путешественников и торговцев, слова его наверняка покупали ему и чужое расположение, и доверие, и прочее, прочее, что только можно купить за слова да широкую улыбку. Кандакия устало выдохнула и промолчала: если мастер Кавех и пытался убедить её оставить его в одиночестве и вернуться в комфорт деревни Аару, то она всё равно бы не послушала, сколь бы медоточиво он не разливался, с чем бы не сравнивал её саму, её лицо, её сердце.
Не сказать, что слова его были совсем неприятны: в другой день и час Кандакия бы послушала их с большим интересом, чем тот, на который способна была в начинавшейся пустынной ночи. Теперь же она уверенно и быстро шла рядом с мастером Кавехом, присматриваясь и прислушиваясь в первую очередь к тому, что творилось вокруг, и уже после — к его восторженным речам. Ему следовало родиться поэтом, пусть даже она сомневалась, что это уберегло бы его от опасных странствий.
И всё же слушать его было приятнее, чем многих его коллег. Кандакия привыкла к самоуверенным и высокомерным академикам, смотревшим на неё как на пустынную диковинку, а на её соседей — как на каких-то дикарей. Даже слова благодарности их принижали её и прочих жителей пустыни — и не важно, что мгновениями раньше она спасала их от разбойников, хиличурлов или особо разросшихся колоний плесенников.
Слова мастера Кавеха полнились восторгом и любовью к миру — и не важно, что мир этот был ему чужд. Кандакия полагала, что он давно прекратил дозволенные речи, но Сумеру со всеми его запретами и ограничениями был слишком далеко от них, чтобы это кого-нибудь волновало. Ей нравилось, как звучал его голос.
Только когда он выжидающе замолчал, она поняла, что последняя его фраза была обращена к ней. На миг уверенность её дрогнула, отразилась в чертах лица удивлением, какое бывает, когда попадаешь в ловушку, но почти сразу Кандакия собралась. Она подняла лицо к небу, мгновение рассматривала знакомые созвездия, а после лёгким взмахом копья указала в сторону деревни Аару.
Ответ её был краток:
— Там.
Тень легла на её лицо, губы сошлись строгой линией, копьё пропало столь же легко, как появилось, и она отвернулась. Ей не нужно было видеть его, чтобы знать, куда он сейчас смотрит: она приметила гостей пару минут назад и дала им шанс обойти их петляющей между дюн тропой. Судя по уверенности, с которой их очертания становились больше и внушительнее, это не помогло.
Кандакия замедлила шаг, но интонации её, когда она заговорила, не изменили своей напевной обманчивой мягкости.
— У нас с вами компания, мастер Кавех, — она чуть нахмурилась. — Вероятно, совсем отчаявшаяся. Они попытаются нас убить, чтобы забрать всё ценное, хотя вас, возможно, оставят живым — на случай, если в городе за вас готовы заплатить, — Кандакия много могла бы ему рассказать о жестокости иных детей пустыни, но решила, что и этого будет достаточно, и потому замолчала, давая ему время оценить ситуацию. Доводилось ли ему драться — или меч, которым он до того отгонял плесенника, служил лишь для красоты? — У них, разумеется, не получится, — она посмотрела на песок под своими ногами, а после — обратила лицо к Кавеху. — Если вы мне поможете.
Она не улыбнулась ему. Взгляд её был опасно серьёзен, а движение прекратилось вовсе. Где-то рядом с её щиколоткой шевельнулся, собираясь и перекатываясь подальше, скарабей.

Напавшие на них пока что не ведали страха.
Кандакия сделала глубокий вдох, словно бы успокаиваясь, а на выдохе в ладони её привычной тяжестью легли щит и копьё. Золотая птица встретила первый удар — и приняла ещё много других, последовавших после; не все из них предназначались одной только защитнице Аару. Но Кавех, сражавшийся рядом — и больше, пожалуй, не церемонный мастер Кавех из Сумеру, — и сам неплохо уворачивался от чужих атак и наносил свои собственные, а силы их, нашедшие друг друга, только лишь помогали отражать нападение.
Она привыкла сражаться одна — редко когда с Дэхьей под боком, реже — с кем-то иным, даже с другими защитниками деревни. Одна она выходила против тварей, рождённых песчаными бурями, позабытых в руинах механизмов и людей со злым умыслом.
Но, несмотря на привычку, сейчас Кандакия легко подстраивалась под его скорость — выставив руку с щитом, перехватила стрелу и тут же хищной птицей устремилась вперёд, переламывая лук, с которого она сорвалась, и оглушая стрелка.
Нападавших она не щадила — не всем из них суждено было увидеть, как над пустыней поднимется солнце, знаменуя новый день. Это Дэхья могла пожурить, отпинать и отправить залечивать раны, думая о своём поведении; Кандакия же была строга, как породившая и воспитавшая её пустыня, и редко давала вторые шансы. Сегодня копьё не настигало тех, кто вздумал бежать; милость её была уроком остальным — тем, кому за пиалой чёрного крепкого чая они будут рассказывать об этой ночи.
А потом — в один момент, растянувшийся ли на минуты или случившийся очень быстро, — они вдруг остались с Кавехом одни посреди пустыни. В ледяном свете далёких светил Кандакия замерла, восстанавливая дыхание, и смотрела на своего брата по оружию; вокруг каждого из них лазорево-изумрудными всполохами догорала элементальная энергия.
— Утром за их телами придут, — тихо сказала она, не уточняя большего. — До тех пор у пустыни есть право на них.
Сердце её ещё громко и быстро стучало, но копья и щита больше не было в руках; вместо них в ладонях покоилась фляга с чистой водой. Кандакия смыла с лица пот, кровь и пыль, зажмурилась; после — шагнула к Кавеху. На его скуле алел свежий порез, совсем небольшой.
— Царапина, — произнесла она, надёжно промывая рану. — Не останется и следа, когда заживёт. Не знала, что в Академии учат сражаться, — она не улыбнулась, но голос её звучал веселее и легче, чем до того, и скрывал в себе десятки историй о других учёных мужах, которых ей приходилось встречать в пустыне. — Больше нигде не задели?