Джин дала себе честное слово: до конца лета разобраться со всеми накопившимися документами — пересмотреть их, перечитать, отделить обращения от отчётов, разложить по подписанным папкам, а то, что давно утратило силу, — сжечь. И теперь каждый свободный момент она проводила в своём кабинете, зарывшись в бумаги и вооружившись воинственным настроем и хорошим запасом кофе. И хоть времени у неё не становилось больше, некоторые особо опасные горы уменьшились и истаяли, о чём она накануне с гордостью сообщила Лизе.
Лиза в ответ предложила ей вознаградить себя восьмичасовым сном, обещая, что Мондштадт за это время не рухнет. “В прошлый раз ты бодрствовала, и это всё равно не помогло”, — добавила она сверх того и улыбнулась с некоторым, как показалось Джин, сожалением.
За третьей чашкой кофе Джин думала, что, может, она и права, но признавать это — ни себе, ни вслух кому-то, не обязательно даже Лизе, — не собиралась. Она честно всматривалась в исписанные разномастными строчками страницы; некоторых из них выглядели так, словно по ним потопталась случайно залетевшая птица или их подложил в её кабинет особенно злокозненный маг бездны, решивший доконать Мондштадт через одну из самых уязвимых его точек — необязательную бюрократию.
Именно на этой мысли и очередном полном корявых букв донесении — Джин даже задумалась, не внести ли в программу для рекрутов прописи, — двери её кабинета со стуком распахнулись, а пространство вокруг наполнилось прохладой и встревоженным писком. Джин замерла с поднесённой к губам кружкой, без особо труда признавая в нарушительнице своего спокойствия Паймон. Паймон, почему-то оказавшуюся тут в одиночестве и самой настоящей панике.
Прислушавшись, она разделила издаваемые ей звуки на слова и почти сразу вычленила из них два самых важных — “Путешественник” и “пропал”. Джин с силой сжала в ладони кружку, отпустила донесение, позволив ему неаккуратно приземлиться, поднялась. На миг голова у неё закружилась, и пришлось приложить усилие, чтобы устоять.
— Паймон! — прикрикнула Джин, пытаясь отвлечь её от паники. — Успокойся и расскажи нормально, что произошло.
И почему Джин не знала, что они в Мондштадте, она тоже хотела бы узнать, но это было уже не так важно и могло подождать.
Паймон не торопилась успокаиваться — летала по кабинету, испытывая устойчивость бумажных гор, размахивала руками, и крыльями, издавала звуки, от которых в другой день у Джин точно начала бы болеть голова. Сейчас было слишком не до того — все её мысли занимали совершенно внезапные сожаления об отсутствии в кабинете сачка для бабочек или вазы с цветами.
Паникуя, Паймон разжала пальцы, и из них что-то выпало — сложенный в несколько раз и несколько измятый лист, поняла Джин. Она нахмурилась, отставила кружку и устремилась за ним, пока тревожные метания Паймон не смешали его с документацией ордена. А подобрав, нахмурилась ещё больше, ничего толком не понимая.
— Паймон! — строгим командирским голосом повторила Джин, пытаясь привлечь к себе внимание, но на всякий случай поискала поблизости графин с водой, позабытый кем-нибудь плед или большую коробку.

Она не успела предотвратить столкновение, и на Паймон сверху посыпались книги, прекращая и её полный паники полёт, и причитания. Это дало Джин возможность перегруппироваться и подготовиться, но Паймон, вновь поднявшись в воздух, больше не металась перепуганным мотыльком — только подвывала страдальчески и неизменно громко.
От её тонкого голоса у Джин начинала ощутимо побаливать голова.
— Так, — сказала она громко, привлекая к себе внимание. — Первое — прекрати так голосить, иначе скоро вся крепость будет об этом знать.
Там, где о чём-то знает вся крепость, вскоре знает и город, а ей меньше всего сейчас хотелось, чтобы горожане паниковали ещё и из-за исчезнувшего Путешественника. Итэр, спасший когда-то Мондштадт, оставался хорошим символом в нынешние нехорошие времена.
— Второе — садись, — она подтолкнула Паймон в сторону своего стола, попутно пытаясь вспомнить, сидела ли летающая подружка Итэра при ней хоть раз или её крылья работали без остановки. Вероятно, требовалось что-то третье, чтобы её успокоить, и раз уж этим третьим не мог быть Итэр, живой и невредимый, то оставалось прикинуть, что ещё Паймон любит настолько, чтобы это её успокоило.
Стараясь прикрывать собой беспорядок в кабинете, Джин приоткрыла дверь, обнаружила одного из гвардейцев, несущих дозор, и затребовала в свой кабинет обед, ужин или любой другой еды с кухни — так срочно, как получится. Тот едва успел отдать ей честь, а дверь уже закрылась, и Джин вся была сосредоточена на Паймон.
Она вернулась за свой стол.
— Третье, — Джин выложила между ними перо, чернильницу, лист бумаги и обронённую Паймон записку, — чтобы я помогла тебе найти Итэра, мне нужно, чтобы ты рассказала всё — от того, что было перед его исчезновением, до того, как ты попала в Мондштадт.
Паники Паймон хватало на них двоих, но даже так она волновалась.