Всё взаимосвязано.

Путь от дома до работы не занимал много времени — это совершенно устраивало аль-Хайтама. Порой однако господин секретарь позволял себе выйти из дома пораньше, чтобы насладиться прогулкой и, возможно, заскочить в кафе «Пуспа» и отзавтракать перед работой, пусть даже и находилось оно совершенно не по пути к Академии. И это был один из таких дней, только вот праздная атмосфера, царящая в воздухе, оказала непосредственное влияние на мужчину, поэтому он ни капельки не спешил за рабочее место, а решил ещё немного прогуляться — и по пути в Академию внимание аль-Хайтама привлекли две высокие красные вазы, стоящие по обе стороны от входа в магазин антиквариата. Сперва он задержался возле них, рассматривая расписанные вязью и замысловатым цветочным орнаментом блюда и кувшины и рассудил, что стоило бы заглянуть внутрь.

Неспешно прошёл в арку и оказался перед владельцем магазина — Халидом. По обыкновению, неподалёку от него стоял его сын — мальчишка оценщик драгоценностей. Этим двоим пришлось терпеливо выжидать, пока аль-Хайтам любовался драгоценностями и жемчугами. Подвески и кольца игриво поблёскивали, привлекая к себе всё внимание, но не более того. И так бы ушёл секретарь без покупок, если бы в самый последний момент, повернув на выход. не заметил её…

Какая-то ваза с вычурным рисунком — кому-то сведущему в искусстве она показалась бы невероятно эклектичной. Не удивительно, что хозяин поставил её в самый угол — завидев бы такое, любой коллекционер потерял дар речи: пузатая книзу с высоким вытянутым горлом — довольно элегантный силуэт, не считая неровных краёв и сколов, что сразу снижали стоимость. Яркие краски, асимметричный узор и вовсе отдавали дешевизной. Одно только отделяло эту вазу от детской поделки — инкрустация драгоценными и полудрагоценными камнями и золотые линии. Кажется, Халиду даже стало несколько неловко от того, что кто-то заметил это нечто, и аль-Хайтаму даже не пришлось прикладывать дополнительных усилий, чтобы прочувствовать это. И этим, возможно, его интерес к данной вещице усилился в разы.

- Эта ваза, — он указал прямо на неё, чем подтвердил опасения Халида, — мне хотелось бы узнать о ней побольше.

- Уважаемый господин, я вне всяких сомнений сомнений рад, что вашему взору приглянулся сей… Экспонат, но…

- Но?

- Нет-нет, — тут же одёрнул себя торговец, вспомнив кто он и в чём его предназначение на этой земле, — никаких но, мой дорогой гость. Я всего лишь хотел сказать, что… — дальше он расплывался в речах сладких, что в итоге привело к тому, что аль-Хайтам оставил приличную сумму денег в этом магазине и направлялся в Академию не с пустыми руками, а держа вазу, бережно обёрнутую в упаковочную бумагу.

Не стоит дожидаться особого случая, чтобы приобрести вещь, которая тебе понравилась. Ведь на то они и нужны, вещи, чтобы приносить удовольствие. Если владение ими приносит удовольствие, значит, не зря были потрачены деньги и время на приобретение вещи.

Мысль эта настолько понравилась самому аль-Хайтаму, что тот решил незамедлительно зафиксировать это изречение на листе бумаги — как только будет на рабочем месте, так сразу.

Он зашёл в кабинет и направился прямиком к своему столу и водрузил на него своё приобретение. Освободив всё великолепие гончарного искусства, господин секретарь ещё в течение некоторого времени осматривал вазу со всех сторон, примеряя то, где она будет лучшим образом смотреться, хотя если говорить точнее — он выбирал такое место, чтобы именно ему было удобнее всего созерцать всю роскошь, благородство и богатство.

И определился наконец: место вазе прямо на столе, по правую руку, если сидеть на месте секретаря, и по левую, если вы зашли сюда в качестве гостя, пусть даже и непрошенного. Может быть потом, подумал аль-Хайтам про себя, можно было бы достать какие-нибудь яркие перья или листы той же монстеры и вставить, чтобы всё это смотрелось как-нибудь увесистее. По крайней мере — неплохой повод для рассуждений.

Рассматривая одну заявку за другой он вдруг заскучал, но вовремя опомнился: постепенно время подходило к обеду, и непозволительно было работать сверх положенного и сокращать время на отдых. Всего должно быть в меру, и во всём должен быть свой порядок. Он хотел было вновь спуститься куда-то к базару, посетить таверну Ламбада… Если бы не настойчивый стук в дверь. Аль-Хайтам, по опыту, тяжело вздохнув напомнил уважаемым, что дверь открывается на себя, но… Внезапно дверь слетает с петель и с грохотом падает на пол. Немного неожиданный поворот, но аль-Хайтам решил, что не будет встревать раньше времени и вообще делать какие-то телодвижения, пока ситуация, в лучшем случае, не разрешится сама собой.

В комнату зашло несколько матр, и среди них особенно выделялась синеволосая красавица — может, она и хотела казаться милой, вот только даже её коллеги заметно побаивались смотреть в её сторону. Лёгкой походкой прошла к столу и представилась как Сумая. Следующим, что она сказала, было только упоминание проведении секретной операции, и ничего более. Ну, не считая того, что проявлять несогласие с действиями матр можно было, но это могло иметь вполне себе неприятные последствия:

… И хорошего дня, — абсолютно не меняясь в лице за весь этот монолог, пролепетала барышня, и позади неё послышался топот. Начались следственные мероприятия.

Поудобнее развалившись в кресле, Хайтам закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. Сумая всё стояла перед ним, не шелохнувшись, а матры хаотично шныряли по кабинету. В последний раз это закончилось разбитым горшком, поэтому аль-Хайтам несколько забеспокоился за новое приобретение, но ничего особо говорить не планировал. Молчание его было куда красноречивее в этот момент, а прядь волос на макушке будто бы зажила своей жизнью и начала подёргиваться вверх-вниз.

Осталось только выжидать, запоминать всё, что происходит, чтобы потом излить в новой жалобе на адрес генерала-махаматры.

Отредактировано al Haitham (2023-02-26 15:46:35)

Должна существовать крайне весомая причина для того, чтобы так бесцеремонно врываться в кабинет, пока на часах ещё было время обеда. Аль-Хайтам, разумеется, понимал важность работы прославленных (ли) матр, но это вовсе не означало, что он был согласен с их действиями и, тем паче, их методами — совершенно точно нет. Они были крайне грубы, работали не сказать что обдуманно — метались по кабинетам, искали что-то, но будто бы и сами не понимали, что именно — всё, что могли. А секретарь так и продолжал сидеть, жалея о несостоявшихся чашечке кофе и пилаве.

Аль-Хайтам внимательно слушал Сумаю. Слышал каждое её третье слово — а потом решил, наконец, выключить режим шумоподавления своих наушников аккурат ко времени, когда в соседней комнате о чём-то воскликнул матра (это он как-то мимо ушей пропустил), а следом уже послышались истошные оры одного из коллег по цеху Хайтама. Академия Сумеру — место, где стало нормой подобное поведение среди учёных, потому что часто они в своих открытиях доходили до полного выгорания или сумасшествия, так и не доводя до конца исследования. Увы, такова была академическая жизнь и с этим можно было только сосуществовать бок о бок. Однако в этот раз секретарь, при всём его равнодушии, малость насторожился и этот эпизод решил всё-таки запомнить — никогда не знаешь, где какая информация придётся кстати, а не пригодится — и чёрт бы с ним. Тем более, что данный сотрудник в последнее время был весь как на иголках, испытывал стресс, так что выплеск эмоций, громких слов или бескотролируемый приступ агрессии были лишь вопросом времени, а такое внезапное прибытие матр лишь послужило триггером к сбросу эмоциональной энергии.

Даже если ты не хочешь замечать что-то такое за другими людьми, всё равно аль-Хайтам работал в коллективе, поэтому время от времени подмечал для себя небольшие странности в поведении коллеги. Изредка он даже послеживал и рассуждал про себя: не могло ли это привести к чему-нибудь, что могло бы привести к непосредственному вторжению в мирную жизнь секретаря, как-то сказаться на нём, но за неимением веских доказательств этому или чему-либо другому, а также каких-то причин для беспокойства, он никуда собственно и не обращался напрямую. Информации, которую, следовательно протоколу, стоило бы матрам сообщить, не было — все странности, что мог лицезреть аль-Хайтам, были… Просто характерны для этого человека, на том его интерес к нему стал угасать.

Но крики о нечестивых ложных богах — это было что-то новенькое.

Достаточно любопытно, стоит того, чтобы и это зафиксировать для себя, но разбираются с этим пусть эти самые молодые господа, которые топчут только-только постеленный взамен старому пол — на него даже ковры не успели положить, как оказалось не зря.

И вот явился главный всего этого циркового представления — генерал-махаматра во плоти. Не удивительно, что у коллеги аль-Хайтама сдали нервы — на голодный желудок вообще плохо вести какие-то серьёзные дела и пересекаться с такими важными людьми, всякое может произойти.

Звук удара посохом о мраморную поверхность был настолько неприятен нежным ушам секретаря, что тот тысячу раз пожалел о своём решении выключить режим шумоподавления и сощурился. День так хорошо начинался, так к чему началась вся эта суматоха — пусть поскорее всё закончится. К тому же, раз сам генерал махаматра вмешивается в дело, тут даже самый необразованный человек сообразит, что произошло что-то действительно серьёзное. А это означало то, что в идеале не стоило бы совать свой нос куда не надо, чтобы не оказаться в гуще событий, а иметь возможность по завершению дня спокойно отправиться домой и заниматься своим любимым делом, ну и поесть наконец-то (интересно, осталось ли ещё немного шашлыка и фруктов). Так что расспрашивать, по какому поводу Сайно снизошёл из Храма молчания к ним, секретарям, аль-Хайтам не хотел… Не хотел влезать в чужие разборки. Но. Он негодовал.

Как только генерал обратился к господину секретарю — чего тот как раз  желал меньше всего на свете, он абсолютно не спеша, полностью уважая своё личное время, поднялся с тёпленького насиженного места и вальяжно побрёл к Сайно, постукивая каблуками по полу, видавшему виды. Всем языком тела он выражал абсолютное нежелание делать лишние телодвижения и вообще участвовать во всяких авантюрах, пусть даже это могло бы помочь следованию — есть вещи многим важнее в его система координат. И, оказавшись перед тем, кто смел нарушить его покой, аль-Хайтам остановился и поспешил вылить всю бюрократическую желчь, что его сейчас переполняла, на достопочтенного:

- Хорошо. Но предупрежу, что отвечать на вопросы и разговаривать о чём-либо я предпочту здесь, на своей территории и нигде иначе, — секретарь в излюбленной манере скрестил на груди руки, готовясь подкрепить свою жёсткую позицию крепкой аргументацией, — возможно, уважаемый генерал не знал, но вообще-то у меня обед. Перерыв, во время которого я не обсуждаю рабочие вопросы и не открыт ни для каких иных дел. Я готов снизойти и ответить на парочку вопросов, так и быть, но лимит их ограничен, а также я, в свою очередь, предупрежу, что могу так же обзавестись некоторыми вопросами к вашим людям и непосредственно вам.

Отредактировано al Haitham (2023-02-26 22:41:12)

На самом деле под «рабочими вопросами» аль-Хайтам подразумевал абсолютно всё, любое дело. Будь то простое будничное «как дела» от кого-то из академиков (что они перестали делать уже довольно давно) или следственные допросы — абсолютно не важно, всё едино в глазах секретаря. Однако, не могло не радовать единодушие в некоторых аспектах: ни одному из них не хотелось слишком много времени тратить на общество друг друга, и в этом аль-Хайтам был абсолютно согласен с Сайно.

Как только дверь за Сумаей закрылась, секретарь почувствовал некоторое облегчение: стало намного тише и, что не менее важно, менее людно, хотя перед ним всё ещё стоял генерал-махаматра. Очевидно, что свой допрос он начал с расспросов о том, что произошло с его коллегой буквально несколько минут назад, если быть точнее, не о самом событии, а непосредственно личности, выкрикивающего столь провокационные фразы. Ну а Хайтаму в свою очередь скрывать было совершенно нечего, так что, несмотря на обиды, он решил рассказать абсолютно всё, что знает. По крайней мере, всё то, что он счёл нужным доложить:

- Данный сотрудник вступил в должность относительно недавно. По крайней мере, его испытательный срок подошёл к концу месяца два назад. На это место он пришёл сразу же после того как его предшественник ушёл на пенсию. Провожали всем секретариатом, — в силу своего нежелания сближаться с кем-то и как-то  в принципе социализироваться, аль-Хайтам просто не мог рассказать ничего о личности подозреваемого. По сути, только имя, фамилия и занимаемая должность — самая базовая информация. Ну и в копилку личных странностей то, что он почему-то упорно отказывался употреблять в качестве еды определённую группу продуктов, что в целом можно было списать на аллергию. Задумавшись буквально на минутку, он нашёл среди воспоминаний ещё кое-что, такая маленькая, незначительная деталь, но будто бы сейчас она была для дела важнее, чем любая другая, — почерк оставлял желать лучшего. Как курица лапой. Будто только недавно научился писать или делал это не своей ведущей рукой. Насчёт всего остального, в том числе личные вещи, я уверен что вы, генерал, можете сами проверить. Уверен, ваши люди уже обыскали его ящик. Более я ничего сказать о нём не могу. А теперь, прошу меня простить…

Он хотел было мягко намекнуть, что этот разговор его изрядно вымотал, поэтому более он не желает обсуждать что-либо ещё, но... Заприметил изменения в выражении лица генерала-махаматры. По крайней мере, ощущалось какое-то неприятное напряжение, атмосфера переменилась. Сайно будто пытался прожечь в голове секретаря дыру своим взглядом, и если бы теоретически он мог высвобождать луч лазера из своих зрачков, то от аль-Хайтама не осталось бы и мокрого места. Но... В эту игру играть могут двое. Теперь уже секретарь застыл в напряжении, нахмурив брови, настраиваясь в любой момент вступить в бой, будь он физическим или словесной баталией.

Сосуд... Имеет ли в виду генерал-махаматра ту самую вазу, которую аль-Хайтам приобрёл сегодня утром? Секретарь оглянулся назад, чтобы убедиться в этом. Действительно, больше никаких подобных ёмкостей или чего-то на его столе не находилось, так что не было никаких сомнений об объекте интереса Сайно. И, если поразмыслить, сейчас здесь сыграет один из нескольких вариантов: либо этот предмет как-то относится к делу или просто знаком генералу, либо это то, чего так боялся каждый матра, кого ни спроси... Подводка к «остроумному» высказыванию. Господин секретарь был наслышан о шутках Сайно, в том числе об этом упоминал кто-то из мудрецов перед очередным собранием — настолько они были легендарны, насколько плохи. Удивительным образом академики с Хараватата ещё не написали диссертацию на эту тему — видимо, страх перед генералом был весомее, чем актуальность и значимость для научного сообщества.

— Не важно, — сказал как отрезал Хайтам и взглянул на высокие напольные часы, стоящие неподалёку от стеллажа с книгами — туда он поглядывал каждый раз, как изящные металлические стрелки их приближались к окончанию рабочего времени, чтобы точь в точь следовать нерушимому порядку, отправляться на заслуженный перерыв или следовать  в сторону дома. На этот раз он сравнивал, сколько осталось до конца обеденного часа и, осознавая своё положение, испытывал большее раздражение — минуты шли, а никакой шаурмы или чего-то похожего на неё так и не было употреблено, ни единого глотка крепкого чая или другого напитка сделано не было. Руки всё так же были сомкнуты на груди, но пальцами правой, что лежала поверх левого плеча, он начал потихоньку, неосознанно, постукивать в ритм секундной стрелке. Тик-так, тик-так — звук упущенных возможностей.

И... Резко прекратил. Вдруг вспомнил что-то. Опустил голову вниз и тут же поднял руку ко рту, согнув пальцы.  Сайно будто бы растворился для него в тот миг — аль-Хайтам полностью погряз в размышлениях. Мысли — фрагменты одного единого целого, словно предстали перед ним воочию. Среди воспоминаний о прожитых днях он искал то самое, за что можно было зацепиться. События, что могли быть случайном образом объединены в общую картину. Что-то, что с первого взгляда не имело совершенно никакого отношения к происходящему или никак не сочеталось друг с другом, но… Рука медленно опустилась вниз.

Аль-Хайтам подошёл к своему письменному столу — направился непосредственно к вазе. Рядом с ней, справа, находилась стопка листов — это были протоколы собраний мудрецов. Тех, на которых соизволил присутствовать аль-Хайтам. На столе и без того царил беспорядок — куча книг, хаотично разложенная по периоду, часть из них и вовсе на полу, но теперь вся поверхность была обложена ещё и листами с разными заметками. Затем он взял папку с одобренными и рассматриваемыми заявками на доступ в архив. А сверху достал ещё одну — то были уже отклонёные прошения, и чисто визуально можно было оценить то, насколько много таковых было. И это только за ближайшие пару месяцев.

- Я заметил, что студенты и другие сотрудники стали частенько обращаться в библиотеку. Часть заявок составлена настолько небрежно, что я отклонял их после первого предложения. Более того, часть букв в некоторых словах рукописного шрифта — не то начертание, которому обучают в школах и которое используется в среде академиков и жителей непосредственно Сумеру или Порт-Ормоса. Не говоря уже о том, что часть из них… — к удивлению для себя, он процитировал сказанные ранее слова — ту самую характеристику, что дал касательно отчётов своего коллеги, — «как будто бы только недавно научились писать или делали это не своей ведущей рукой»…

Совпадение — возможно. Но за этим ли пришли сюда матры, чтобы разбираться в почерке людей? Нет, вероятно, нужно было найти что-то более весомое, прежде чем утверждать, имеют ли опасение место быть или это всё было лишь занудством господина секретаря.

- А что касается непосредственно книг: запросы, в основном, были связаны с конкретными даршанами. Среди них: Спантамад, пара заявок на книги Вахумана и… Хараватат. Была ещё одна заявка, — аль-Хайтам взял исписанный чернилами лист бумаги и протянул его Сайно, — в доме Даэны такой книги не оказалось, предполагаю, её название могло быть написано с ошибкой: грамматические, смысловые. Именно поэтому было забраковано данное заявление, но на моей памяти есть труд с… Похожим названием. Но доступ к нему, как и большинству подобных, ограничен — не только по причине того, что он сложен для понимания большинству обывателей, но и ввиду редкости и рассуждений, связанных с дендро-архонтом. Иными словами, поднимание религиозных тем с довольно своеобразной точки зрения. Ещё из примечательного... Заявка на книгу без непосредственного её названия — скорее описание о чём она должна быть: история песков пустыни. Также была отклонена ввиду неправильного оформления. Более данные лица не предпринимали попытки взять данные книги или, по крайней мере, их одобренные заявки не были учтены в реестре.

Аль-Хайтам замолчал. Это всё, что он мог сказать, по крайней мере, произнести в стенах Академии, и всё, чем располагал на данный момент.

И всё-таки, несмотря на то, чтобы обнаружить подобные мелочи, необходимо было обладать хотя бы минимальной насмотренностью, но в то же время аль-Хайтама не покидало какое-то странное ощущение. Не беспокоила загадочность происходящего, сколь... Чувство, будто бы всё шло по какому-то плану. Неужели это действительно всего лишь совпадение: матры пришли в кабинет, возгласы коллеги... Не бессознательный бред, не следствие стресса. Спланированная акция? Но ради чего... А что если важны не сами слова, а момент и место? Всё было тихо и мирно, ровно до тех пор, пока не зашёл махаматра... Кажется, новая зацепка — но не успел аль-Хайтам закончить мысль в своей голове, как был вырван в реальность цепкими лапами Сайно — боль в плече он почувствовал не сразу, а лишь спустя время, но к тому моменту уже висел в воздухе, ухватившись руками за ленты, что крепко сжимали его шею, пытаясь протиснуться пальцами, чтобы обеспечить себе минимальную возможность дышать.

Откровенно говоря, аль-Хайтам был застигнут врасплох и уверенность его несколько пошатнулась: не предвидел и даже рассчитать не мог подобных действий генерала, несмотря на то, что довольно давно знал о нраве и повадках Сайно. Был ознакомлен с досье из акаши: достижениями, послужным списком и портретом в целом. И всё-таки, какова была вероятность того, что благородные позывы перестать кукситься на тему обеда и начать сотрудничать со следствием могли привести к такому? Нет, дело явно было в другом. Но долго думать не пришлось — причины такого странного, на первый взгляд, поведения генерала-махаматры заключались в его вопросе. И тогда всё становилось вполне себе очевидным и, даже, заимело логику. В какой-то степени. То, что аль-Хайтам посчитал не относящимся к делу в ту самую минуту, чем пренебрёг — взыграло против него. С другой же стороны, это открывало новые возможности и, вместе с тем, возможность получения новой информации. 

Аль-Хайтам, хотя и был обескуражен, не говоря уже о том, что длительное пребывание в таком положении давало о себе знать, был не из того робкого десятка людей, что страшились подобных... Запугиваний. Не страшился аль-Хайтам и глаз судьи, что смотрели прямо в душу — отвечал ему той же суровостью во взгляде. Брови опущены, глаза прикрыты — он всё ещё был секретарём, бюрократом, время которого затрачивали на что угодно, только не на самое важное.

К тому же, на самом деле причин для беспокойства не было — да, не предвидел аль-Хайтам такого исхода событий, но всё таки сейчас перед ним стоял Сайно. Всё тот же, что и до этого —  даже если существовала какая-то погрешность в его поведении, он всё ещё оставался тем, кем является, и в одну секунду не мог переменить паттерн своего поведения и, соответственно, восприятия окружающей действительности. Он прекрасно знал, что Сайно справедлив, иногда, казалось, даже чересчур. И, что наиболее важно, он никого не осуждает и не убивает просто так. Именно благодаря этому знанию аль-Хайтам и понимал, что выйти сухим из воды было вполне осуществимо — всего лишь не делать лишних движений, только доказать свою невиновность. А для этого требуется чуточку потерпеть, сомкнуть губы и терпеливо ожидать слов пустынного шакала.

По крайней мере, вступать в драку изнеженный учёный сегодня не планировал совершенно и не выражал желания. Пусть даже, в теории, имел неплохие шансы на победу — к таким вот скромным умозаключениям он пришёл, хотя думать было уже затруднительно.

И всё бы ничего, если бы не… Вопрос? Очередная шутка? От слов махаматры аль-Хайтаму даже поплохело. Стал мрачнее тучи: с одной стороны, ситуация была настолько неподходящая для того, чтобы демонстрировать свои последние достижения в области юмора, но было бы всё так просто — аль-Хайтам бы твёрдо стоял на земле на своих двух. Однако же, если же мы исключаем такой исход событий, это означает, что генерал говорить предельно серьёзно. Из чего можно сделать простой вывод — ваза, что стояла сейчас на столе аль-Хайтама могла принадлежать царю Дешрету. Ваза. Стоящая на столе. Сосуд Алого короля?

Это всё звучит настолько абсурдно, что, можно сказать, будто бы и недалеко от истины — выдумать такую чепуху сложно при всём желании. Хотя толика сомнений присутствовала — всё-таки, как учёный, он не опирается на одну лишь веру, пусть даже произносил это тот, кто соврать по определению не мог.

Тернист был путь размышлений, но все пути вели к одному простому выводу, поэтому вскоре аль-Хайтам озвучил ответ на вопрос Сайно:

- Этот сосуд, — этим словом господин секретарь подчеркнул, что не собирается так быстро соглашаться с тем, что это действительно мог быть значимый артефакт, но вовремя притупил свою язвительность и честно ответил — купил.

Он мог бы разглагольствовать на тему того, где и как, но… Испытывал некоторый дискомфорт.

Оказавшись, наконец, твёрдо стоящим на своих двоих, аль-Хайтам почувствовал себя гораздо комфортнее. Сайно, похоже, сменил гнев на милость, о чём свидетельствовало то, что генерал убрал своё главное оружие, но всё-таки несмотря на это ситуация проще не становилась. Аль-Хайтам взглядом сопроводил его и теперь уже наблюдал как тот стоит над этой злополучной бутылью, от которой проблем, как оказалось, больше пользы.

И, возможно, желание заполучить сосуд назад, чтобы впоследствии увидеть скрюченное лицо соседа, и превалировало таким образом, что Хайтам мог бы встать в позу и вызвать генерала-махаматру на честный поединок в «Священный Призыв Семерых», где на кону стоял не только ценный артефакт, но также и секретарская честь  — делать он это не стал, не стоило оно того. Вместо этого секретарь продолжил, но уже в более комфортных условиях, отвечать на вопросы Сайно:

- Сегодня, пару часов назад, — теперь уже аль-Хайтам переместился к вазе поближе и тоже начал разглядывать её — так, словно в первый раз видит этот предмет роскоши, — есть только одно место, где я успел бы купить её прежде, чем прийти сюда — магазин антиквариата. Не сомневаюсь, что всеведущий генерал-махаматра знает, о каком месте я говорю. А если не знает, то не составит труда это самое место отыскать.

В отличие от Сайно, он всё ещё не видел в этом предмете ничего столь сакрального — как будто бы, помимо книг, любой другой предмет мог стать для секретаря таковым. Поэтому ничего не мешало пальцами прикоснуться к самой выпуклой части сосуда и проскользить вверх — к горлу бутыли, а затем обхватить и поднять вверх. Безумцем аль-Хайтам, по крайней мере, сам себя не считал и прекрасно понимал, что действиями своими способен вновь впасть в немилость Сайно, но всё-таки хотелось ещё раз осмотреть реликвию, прежде... Прежде чем её лишиться — он прекрасно понимал, что с пустыми руками чтящий Царя Дешрета отсюда не уйдёт. В памяти своей он запечатлил все изгибы и рисунки — это пригодится аль-Хайтаму многим позже. Как только матры покинут секретариат, он собирается отыскать больше информации. Не столько для дела, сколько для того, чтобы убедиться в священности сосуда. И в этот момент его не покидало ощущение, что нужная ему информация хранилась где-то неподалёку, но но в целом это звучало просто как повод в очередной раз наведаться в Дом Даэны и набрать себе домой ещё пару-тройку… А то и десяток книг.

- О стоимости я, пожалуй, умолчу — не хотелось бы смущать генерала-махаматра цифрами, — аль-Хайтам поставил сосуд поближе к Сайно и, не спеша убирать своей руки с него, решил не упускать очередной возможности, чтобы съязвить, — подробнее об этом я уведомлю в письменном виде, поскольку собираюсь заявить о необходимости в компенсации. Адресую лично вам, заказным письмом и печатью Академии, господин генерал. А сейчас разрешите вернуться к своим прямым обязанностям.