Неприятные мурашки по коже, грязной и липкой волной; сквозь вакуум обморочного забытия Хейзо чувствует, как его кто-то касается, но ни пошевелиться, ни отстраниться не может. И открыть глаза вышло не сразу, к телу как будто не вернулась ни воля, ни чувствительность.
Однако постепенно получилось обрести себя заново, и Сиканоин увидел перед собой, пускай и немного смутно, полного мужчину в очках. Он был удивительно разговорчив для того, кто первым же делом сообщил, что шуметь опасно.
«Врать про возраст? А я тебе его что, говорил?..» - Мысли текут вяло, детектив моргает медленно и пытается осознать, где находится на этот раз, в каких декорациях и в каком положении. Картинка мира потихоньку выстраивается и дополняется.
«Я потерял сознание и меня передали врачам. Врачу. Вот этому,» - блестящая медаль с надписью на снежанском объясняла, кто это такой, пускай текст прочитать Хейзо не мог. Но кадуцей всё объяснял даже без слов.
«Судя по всему, он меня видит уже второй раз, Сказитель говорил, что после удара током меня тоже лечили. Я ненадолго приходил в сознание и говорил что-то, чего не помню?»
Говорить что-либо вслух Хейзо не стал, и не только потому, что был какой-то запрет. Просто ему не хотелось пока что тратить на это силы, и на вопрос врача о предвестниках он только чуть-чуть кивнул. В остальном куда как больше Сиканоина интересовало собственное состояние, которое он и попытался определить, прислушавшись к себе. Речь человека напротив была для детектива лишь фоном.
«Устал. Голова кружится и хочется пить. Скорее всего если и смогу встать, то с трудом. Плохо. В приоритете думать о... стоп. Мне не нужно отсюда сбегать.»
Протянутую таблетку Хейзо игнорирует, как и информацию о будущих шрамах, ему куда как важнее вспомнить деталь в предыдущих событиях. В своих рассуждениях он споткнулся о то, что думать про побег пока что не надо. Рано.
Можно было после этого вывода сказать, что Сказитель покусал и заразил чем-то безумным от себя, только вот Сиканоин был уверен в том, что запомнил всё правильно. Интуитивно чувствовал, что близок к самой важной части расследования как никогда. И этот Владимир частью дела никак не являлся, со всей своей деланной заботой. Демонстрация безопасности таблеток тоже Сиканоина не впечатлила, потому что они были разные.
С одной стороны, верить тому, кто служит в фатуи, нельзя. С другой стороны - какой смысл врачу травить пациента? Тем не менее, Хейзо решил от сомнительной помощи отказаться и чуть отвернулся, чтобы выразить этот факт более явно.
Он не ребёнок, и очень даже причастен к этому делу - старик всё понял абсолютно не так. Но объяснять ему, что находится тут в общем-то по своей воле, детектив просто не стал. Не захотел, да и не успел. Его вновь начало клонить в сон, возможно медикаментозный.
«Сказитель... из-за него мне не нужно сбегать, точно.»

Вновь очнувшись, Хейзо обнаружил, что находится в подвешенном состоянии. Подвешен он был на красных верёвках за крюк на потолке: связан у центра тяжести тела лицом вверх за пояс и таз. Руки у него были заведены за спину и вытянуты на всю длину, протянутая верёвка фиксировала запястья и лодыжки. В таком положении Сиканоин представлял собой по форме боевой лук.
Немного поёрзав и повертевшись в путах, насколько это возможно, детектив смог оценить качество верёвки и мастерство того, кто вязал эти узлы. Не выберешься, а рвать верёвку у него сил сейчас не было, даже если глазом бога себе помогать.
«Ну, хотя бы одежда есть,» - заключил Хейзо, хотя мысль эта была безрадостна. Кимоно колкое, точно мелкая наждачка по коже. Вроде бы и терпимо, но постоянные неприятные ощущения его быстро измотают, начнут раздражать и помешают спокойно размышлять. Стало быть времени мало, надо успеть. Да и предвестник наверняка скоро вернётся в эту клетку. Впрочем, вот это как раз кстати.
«Что я тогда понял, перед тем, как потерять сознание? Это... чувство. Я испытывал его миллион раз. Как... чашку держать. Когда Сказитель ко мне прикоснулся. Он фарфоровый. Нингё.»
Кукла из фарфора, столь совершенная, что не отличима с первого взгляда от человека. У которой при этом нет ни глаза бога, ни глаза порчи, как мог детектив убедиться в их первую встречу - множество украшений носил Сказитель очень демонстративно, и такой сувенир скрывать бы не стал. Но тем не менее, он необычайно свободно пользовался электро.
«Ну получается, если он не электро слайм, эволюционировавший в психа, а невероятно хорошенькая фарфоровая кукла, то у меня остаётся единственный вариант...»
Мысль прервал железный лязг открываемой двери, но это уже было не так уж и важно - самое основное Хейзо сделать успел. Теперь оставалось только выполнить вторую часть плана, которая родилась в тот момент, когда детектив понял, кем шестой предвестник фатуи являлся на самом деле.
- Привет! А я уже по тебе соскучился, - Сиканоин не мог сдержать искренней радости от догадки и ликования. Он упивался своим наслаждением от раскрытой тайны и торжествовал. Две недели искал! Две недели! Искал, чтобы найти его в таком неожиданном месте.
Сердце билось так гулко и сладко, а на шее дрожала, забившись, яремная вена: крови в детективе было не так уж и много, его организм всё ещё не очень справлялся с такой сильной и яркой волной эмоций и чувств.
- Знаешь, ты милый. Я хочу узнать тебя поближе, - быстро продолжил Хейзо, делая ставку на то, что такое поведение собьёт Сказителя с толку и он пойдёт на контакт просто от растерянности. - Всё-таки, никогда не видел творений самой Райден Эи...
В тот раз он очень взбесился, когда об этом зашла тема, и теперь Сиканоин понимал превосходно, почему комментарий про мать был излишним. Если... если факты от Бездны правдивы и всё в точности так, как детектив полагает, мама Сказителя и правда не лучший родитель.
Но всё же будет правильно выслушать правду от свидетеля лично.
- Ты же не держишь на меня зло за ту фразочку про маму, верно?.. Но если обе куклы настолько красивы... о, нет! Это ты мне расскажи, ладно? Очень прошу!

«Как минимум он здесь,» - заключил Хейзо, заметив краем глаза быстро исчезнувшую тень. Еле слышно звякнуло что-то, наверняка какой-нибудь колокольчик или подвеска с одежды Сказителя. - «Но почему он...»
Мысль оборвалась, как топором по шее: свет наполнил сумрачное доселе помещение и больно ударил в глаза. Детектив зажмурился, вздыхая.
- Эй, ну ты чего, стесняешься, конэко-чан?.. Не надо, я не смотрю.
Реакция была не той, на какую Сиканоин мог рассчитывать. Вместо ответа, ругани или удара со зла на дурацкое прозвище начала играть музыка.
Под громкую, пусть и неспешную мелодию бивы детектив медленно открыл глаза, понемногу привыкая к освещению и осматриваясь, насколько это было возможно в его положении. Свет похож на солнечный... это он и был, но поднять голову и посмотреть на дыру в потолке, чтобы заприметить там небо и возможные зацепки к своему местоположению, Хейзо не мог.
Пока что можно было только отметить любовь Сказителя к театральным выходам и умению тратить деньги с размахом.
«Выходи, выходи, выходи,» - Сиканоин от нетерпения разве что не принялся раскачиваться в своих путах, как на качелях. Крепление его несомненно выдержало бы, но нельзя сказать уверенно, что болтание на верёвке сделает состояние лучше, и так головой вниз висит. Остротой ума и ясностью сознания детектив жертвовать не мог даже гипотетически.
Музыка заиграла быстрее, а к биве добавились барабан и флейта. Хейзо всё думал и думал о том, как спровоцировать Сказителя побыстрее закончить с прелюдией и уже запланировал попросить об этом прямо. Я здесь, ты здесь, тянуть-то к чему?
«А, нет, стоп,» - Хейзо тяжело вдохнул и выдохнул через рот. - «Не тянет он, в этом задумка... он мешает мне думать и хочет...»
Снова громкий вдох, Сиканоин ощущает, как же здесь жарко, слышит стук в висках, чувствует как бьётся в зачинающейся лихорадке на шее вена. Разгорячённую кожу точно сильней жалит колкая ткань кимоно. К голове прилила кровь, щёки горят и сердце колотится где-то в горле, бьётся о тонкую стенку трахеи, мешая сделать новый вдох нормально. За музыкой ничего не слышно, и увидеть нельзя ничего, кроме далёких деревьев за решёткой и отблесков на свисающих сверху цепей.
«И у него успешно это получается...»
Музыка стала ещё громче, а дыхание Хейзо - тяжелее. Он закрывает глаза в тщетной попытке поймать улепётывающую концентрацию и отринуть в себе то, что делало его Сиканоином Хейзо, а не детективом. Все эти чувства слабости, жажды и головокружения, ощущение наждачки по телу и навязчивый монотонный плач бивы. Всё это не нужно, всё это вторично. Он детектив - острая мысль, что находится над всем этим, и ему не... не...
Запах какой-то сладкий.
Нечто новое в однообразном водовороте ощущений, и Хейзо открывает глаза, чтобы посмотреть, не изменилось ли что в комнате? Нет, но видно на свету тонкие струйки дыма, что и являлись источником запаха. Благовония?..
Вскоре аромат из сладкого превратился почему-то в освежающий, а музыка стала потише и медленней, как будто музыкантов, кроме барабанщика, заставили отойти подальше. Последний был по-прежнему громкий, и в потемневшем опять помещении раздавался гулко и с эхом.
«Хейзо, ты опять во что-то ввязался?» - Спрашивает его Нана строго, и скрещивает руки на груди. Её не очень хорошо видно в потёмках, но это и не нужно. Что же он, не знает, как сестра выглядит?
«Нет,» - Сиканоин еле размыкает губы и проводит по ним языком, но свежий запах летнего бриза вдыхает с удовольствием. - «Правда. Можешь спросить у неё... всё под контролем.»
Нана только фыркает, всплеснув руками, снимает Хейзо с крюка и прямо за верёвку по полу тащит куда-то, но он не может взять в толк, куда: вокруг ничего не происходит, и шагов её не слышно.
«В колодец кинула,» - понимает Хейзо и после этого сразу мир приходит в движение, а сам детектив вздрагивает от боли, но не приземления и не удара.
Режущая боль в правом глазу выдёргивает детектива из колодца наверх за секунду, он сильно жмурится, пытаясь как-то унять это чувство. Глаз тут же заслезился и, как только это произошло, заболело сильнее; Хейзо часто заморгал и попытался куда-нибудь отвернуться, только вот тщетно, не помогало. Обильные слёзы из правого глаза потекли по лицу как-то уж невероятно сильно, прибавился запах крови, от которого тут же начало подташнивать.
Сообразить, что у него лопнул сосуд в глазу и из воспалённого века течёт кровь, Сиканоин уже не смог, как и понять того, что от света ему больно из-за чрезмерно расширенных зрачков.
Он только забился в своих путах, забыв что не хотел делать этого, и раскачался немного: почему-то стало так хорошо! Несмотря на эту колючую одежду. Вообще, даже стерпелось со временем и как будто начало приносить удовольствие. Хейзо начал качаться сильнее и задёргался, как будто усугубление чувства, точно ткань кожу сдирает, ему начало нравиться взаправду.
«У неё?» - Переспрашивает сестра. - «Эта женщина, Е Лань? Хейзо!»
«Да что не так, Нана?»
«Она слишком взрослая для тебя, вот что.»
«У меня из вариантов или она, или принцесса Бездны, или Сказитель. Хотя знаешь, по-своему все трое неплохи.»
Хейзо смеётся над собственной шуткой, а потом ещё сильнее над тем, что шуткой это в принципе не было. То есть это было шуткой в той же степени, в какой не было ею.
Очень хотелось расчесать себе кожу посильнее. Или запястье укусить. Может, обнять что-то. Можно даже кого-то. Что-нибудь!
Дышать так приятно! Точно есть какигори в знойный день. Дышать так приятно!..
Но в то же время так сложно. Получается только со стоном на выдохе. Жарко.
- Помнишь я говорил тебе... про ту ранобэ... из-за которой слухи...
С лица на пол падают смешанные с кровью слёзы, и к ним примешивается отчётливый вкус - тот самый омерзительный, кровавый. Булькает в горле, а там и без того бьётся сердце, ему тесно и оно хочет вырваться наружу, стучит так громко, что кажется стены дрожат. Сиканоин заходится кашлем, пытаясь проглотить сердце обратно в себя, и давится смехом, а потом всё-таки поворачивает голову вбок и сплёвывает кровь на землю.
Ещё один сосуд лопнул, теперь в носу, вот кровь и заливается в глотку.
Е Лань была симпатичнее, бесспорно, но шестой предвестник сейчас всё-таки желаннее. У него была информация, у него были свидетельства - он был тем недостающим кусочкам мозаики в картине событий.
- Я думаю, из-за Сказителя, - он снова смеётся от абсурдности того, что говорит. - Сложно сказать...
«Выходи, выходи, выходи,» - ещё один мучительный вдох через рот, с этим отвратительным привкусом. О том, как Нана и Сказитель могли оказаться в одном помещении, Сиканоин не задумывается.

Тело прошло дрожью эпилептической, когда вдруг замигал свет, Хейзо забился в верёвках, затрясся и обмер, у него потемнело в глазах на пару секунд. Круговертью грязной масляной краски чёрного цвета завертелось в сознании всё, о чём детектив пытался подумать, её потёки оставались на белых стенах сознания, и въедались так стойко, что с трудом позже можно будет отмыть.

« А я не узнал, что мне было нужно, эй! Погоди, откуда ты это говоришь? Скажи ещё раз! Пожалуйста?.. Отлично. Стоп, что? Какая... откуда? Это вообще-то секрет, ты в курсе? Как в любом детективном романе. Нельзя их разгадывать настолько просто. В принципе нельзя.
Откуда?..
ТОЛЬКО НАНЕ НЕ РАССКАЗЫВАЙ.
Кстати не вслух, откуда я это слышу и почему я говорю о том, что что-то "слышу", если звуков нет? М? М? М? Я даже не могу сказать, голос мужской или женский, приятный или нет, хотя если принадлежит Сказителю - а кому ещё-то? - то...
...Ска-зи-тель - это же ни разу не имя, кстати. Не имя, это титул. Котёнок это тоже не имя, в общем-то. Тебе нравится котята? Мне нравятся котята. Котята-котята-котята, слово-то какое смешное! Котята - это слово точно существует? Котята. Котята.
Котята, котёнок, кошка... а, стой, мы не будем о кошках. Я же обещал. Хотя, вообще-то, хотелось бы поговорить о кошках.
Кошки, понимаешь? Они живут при храме Наруками. Их подкармливает Нана, и гоняют местные псы... стой, не те кошки! »

Сидит залитом лунным светом гроте за тем самым ажурным столиком, на котором стоят угощения. Тот самый сервиз, тот самый чай с женьшенем, только фрейлины-мага нет, и напротив сидит не равнодушная девочка со взглядом, полным смертельной тоски по кому-то, а кукла.
Не кукла девочки. Другая кукла, иназумская.
Очень хорошо видно светлую матовую кожу и лёгкие тени на суставах, которые бросают шарниры. Их видно лишь едва, а если пожелать и спрятать, то совсем не различишь.
Кукла, кстати, не сидит напротив, а стоит сверху на балконе, и не совсем кукла это - разве же куклы умеют летать и светиться?.. Даже если самые лучшие. Насколько самые лучшие? Куклы ведь и говорить не умеют, и выпускать кровь из людей не способны.
«Самая лучшая кукла» - неверное определение, и неправильными будут все три слова.

« Нашёл, нашёл, а внутри тебя что? А внутри тебя гнозис. А что такое гнозис, и где он внутри тебя, это благодаря ему ты умеешь летать и светишься, да? Кошка, котёнок... кошка, котёнок. Кошка, котёнок, архонт, вот кто ты, да? Не котёнок, не электро слайм последнего уровня эволюции. Ningyo.
Стой-стой-стой, подожди, хотя нет, не подожди... Не жди, слушай, продолжай, продолжай! »

В висках так сильно ломит от ноющей колкой боли, и кажется, что всё тело слегка кровоточит из-за того, что с него наждачкой стесали всю кожу и она, тихо истлев, обнажает сокрытые под собой сосуды, открывает взгляду каждую мышцу и сустав, распахивает рёбра, как крылья, и даёт посмотреть что там глубже, совсем внутри.
Это совершенно не то же самое, что быть голым, это ещё более откровенно, интимно, о таком вслух не скажешь; особенно когда понимаешь, пускай и едва, что на тебя кто-то смотрит со стороны. Не просто видит - касается, не физически, но твоих мыслей, и знает, что там внутри тебя на таком уровне, на каком на себя сам смотреть не желаешь.

« А что, если я скажу, что мне это нравится? И, когда я это сделаю, мне в самом деле понравится? Никто ведь не узнает. Это как те грязные книжонки по подписке, которые можно выписывать на фальшивый адрес под псеводнимом... с картинками. О, они пользуются спросом, судя по всему, раз уж их даже подделывают. Подделывают книжки с непристойными рассказами!..
Я их видел. Я много чего видел.
Читаешь такое? Мне рассказывали о человечности, это же тоже считается?
Очень непристойный рассказ получается, хорошо, что никто не узнает, так что ладно, ладно - мне нравится, хорошо? Это бы продали за очень дорого, но не продадут. Не тот тип известности... хотя я бы нуууу... рассмотрел варианты? Варианты. Я бы. Посмотрел. Я бы послушал ещё.
Мне нравится, мне нравится, мне нравится, мне нравится, мне нравится... продолжай, ладно? Продолжай, не останавливайся. Давай, давай.
Делай как я говорю... »

Подступающая тошнота, по позвоночнику пробегает не то волна холода от озноба, не то разряд электрический, не то чувство отвращения. Со стоном вглубь лёгких рвётся вздох, точно детектив из-под толщи воды вынырнул, почти утопая в озере холодном, глубоком, даже бездонном.
Не сам, нет. Вытягивают руки чужие, касаясь лица, и снова кружится голова от того желания, что было столь острым чуть раньше, оно снова вернулось! Обнять что-нибудь, или укусить, или... или...
Темнота отступает, в мире вновь появляются краски, хотя их немного: белый фарфор кожи и синева глаз напротив. Близко настолько, что больно смотреть: слишком идеальны черты лица божественной куклы, и чем дольше ты смотришь, тем ясней это чувство. В какой-то момент начинает даже пугать от того, что такое реально, и хочется протянуть руку, развеять этот мираж, как-то испортить картинку, чтобы смотрелось естественней!..
Сказитель так близко, что кажется можно коснуться россыпи звёзд в его глазах. Сказитель так близко, что видит своё отражение в глазах Хейзо напротив, огромных и влажных сейчас. Сказитель так близко, что может чувствовать не только лихорадочный жар от Сиканоина, но и слышать стук его сердца, чувствовать его дыхание.
Он же чувствует, так? Принцесса Бездны говорила об этом.

- Ты читал «Реинкарнацию в непобедимого сёгуна Райден»?..

Продолжить мысль дальше - какой бы она ни была - не получилось. Хезйо потерял возможность говорить из-за кляпа, но понял это не сразу и какое-то время ещё пытался говорить, издавая невнятный бубнёж. Сказитель отдалялся, разве что не исчезал.

Среди ярких клёнов, в глубине подземелий Ли Юэ павильон в иназумском стиле, и посреди него - человек, висит на верёвках, точно сам марионетка, пойманная лучом света, как софитом во время представления.

« Если не читал то я могу пересказать, я листал пару томов... вообще-то не очень интересная книга, но я не об этом.
Стой, стой, стой! Не уходи, говори со мной! Говори со мной, говори со мной, говори со мной, говори со мной! Я знаю, что ты здесь. Ты здесь. »

Здесь - это маленькая белая комната с заляпанными чёрным стенами. Тут не на чём сидеть, нет окон или мебели, только яркий свет и запертая дверь. По одну её сторону стоит Хейзо, прижавшись к холодному дереву горячей щекой и виском, дёргает ручку на себя.
Клацает замок, но ничего не происходит. Он всё ещё в этой маленькой комнатке совсем один, пускай и уверен, что компания есть. Напротив, на самом деле, в паре сантиметров, их разделяет только эта дверь.

« Я сейчас её сломаю. Ты ведь спиной прислонился, да? Я дёрну дверь на себя и ты упадёшь внутрь, ко мне. Тут тесновато, но нам хватит места, чтобы поболтать.
Две недели. Ты знаешь, что такое две недели? Не твои две котёночьи недели, а мои. Мои две недели. Всего две недели? Целых две недели! Не беси меня!.. »

Они были полны сладкого вкуса женьшеневого чая и невыразительного девичьего голоса; пахли кровью от дела убийства детей; болью, нежной и невесомой, что нельзя ни описать, ни выразить, она белым шаром надувным внутри рёбер детектива повисла и разрывает его всякий раз, когда ему думать захочется о Селестии и том, что там на острове парящем скрыто; злостью колючей покрылись все попытки осознать то, что запрещено, и от попытки к попытке оно ранит сильнее; трещинами, как по сухой земле, прошло беспокойство, имя ему Чурлидзума; там тревогой звенит голос Сангономии Кокоми и данное ей обещание, там сладко пахнет духами Е Лань, забыть бы её и ту ночь!..

Лечь бы и подпереть лбом горячим холодный пол, зажмуриться, выдохнуть, сгнить да разложиться: по весне на детективе не зацветёт ничего, он знает, что не подходит уже для такого. Там, внутри него, поселилось уже что-то другое, и расцветёт оно и как следует вырастет только тогда, когда он, на полу належавшись, поднимется во весь рост и сорвёт с петель эту дверь, к себе затаскивая ответ на все вопросы.

Хейзо пока не может чётко оформить, что за две недели он приобрёл и как оно в нём воплотится, но осознавал даже в своём положении очень печальном: удобрением цветку, что сейчас сквозь него прорастает, будет Сказитель.

Нет, не Сказитель. Это не имя.

« Больше не буду так тебя называть. »

Распрямляется спина и поднимается голова горячая, пожаром пылающая - то ли из предсмертного состояния, то ли из поклона нижайшего поднимается человек медленно, давясь лепестками прорастающими в глотке. Не так важно чего именно, оно ведь не мешает вовсе дёрнуть чёртову дверь на себя и наконец её выломать, хватая того, кто на той стороне решил отмолчаться.

« Я очень, очень, очень тебя прошу. »

Как и было предсказано, комнатка тесная, и вдвоём тут едва поместиться возможно. Хейзо вжимает пойманную куклу в стену, искренне веря, что и правда по силам ему удержать бога.
Белые стены, холодный свет сверху, горит только Хейзо. Горечь и удушающий запах, то ли от крови, что в нём скоро свернётся от такого напора, то ли от лепестков. Да, тех самых, пускай и не выросли полностью.

« Не затягивай, ладно? Я уже говорил - ты мне нравишься, я хочу знать о тебе больше. Я хочу знать о тебе всё. Это, чёрт возьми, важно. »

Снова звёзды во взгляде напротив - руку протяни и забери всё себе. Синее небо в глазах куклы, а в ушах его слова, как всегда странные. Одна из граней его безумия?.. Говорит о каком-то скрытом потенциале, и о том, что достоин - должно быть лестно такое слышать, но Хейзо не отвлекается на сомнительную похвалу, пускай и от бога.
Он с трудом стоит на ногах, и дышит едва из-за удушающей цветочной горечи. Комом в горле встали слова, только капелька благодарности вместе с очередным рваным выдохом: теперь не надо его держать, ведь он держится сам, и даже не вырывается.
Говорит наконец, ровно то, что хочется слышать.
«Да, вот это мне нравится.»
- Хочу знать о том, что случилось в прошлом. Что сделала Райден Эи... с тобой и Иназумой.
И сразу после этих слов Хейзо начинает падать, прямо в это искристое безумие неба напротив - не схватить ни единой звезды, только упасть и разбиться вдребезги.

Дальше оставалось только смотреть на другое небо - голубое и безоблачное, летнее, такое яркое и беззаботное, совсем неуместное сейчас. Смотреть вверх, вдыхать свежий воздух, что нёс ветер, и совсем не ощущать удушающего сладкого цветочного запаха.
Чувствовать себя... хорошо? Ничего не болит, несмотря на жестокое обращение, и никаких последствий от падения нет. Слушать, как... у него нет никакого имени, а вот слов - огромное множество. О нестабильности воспоминаний, и о том, что Хейзо сделал что-то, чего не должен и не мог. Ну вот и что сказать в ответ?..
«Мне было очень надо.»
И после этого молча сделать два шага в сторону, напрягаясь - красноречивый ответ на предложение забраться на его спину. Сколь сумасшедшим надо быть, чтобы предлагать подобное так спокойно? Как будто ничего до этого момента не было, ни этой погони и похищения, ни долгих дней с жестокими пытками. Будет верным сказать, что пока у детектива есть ноги, он будет идти сам, не подпуская к себе никого - главного своего мучителя в особенности.
«Не безумный,» - понимает Сиканоин сразу после, когда кукла хватает его за запястье и тянет куда-то. Тут какое-то другое слово нужно, которого он пока ещё не нашёл. Мысли в голове немного путаются и смешиваются, как нитки, с которыми играется ветер, а вся эта идиллистическая картина кажется нереалистичной, от неё болят глаза. Такое можно видеть на гравюрах, в описаниях книг или во сне. Так хочется приподнять картонку этого мира и заглянуть глубже!..
Дальше по дороге они догоняют идущих в ту же сторону людей, и детектив замечает знакомое лицо, которое в то же время не имеет ничего общего с тем, что он знает.
Та же самая кукла, только в другой одежде, за четыреста он ни капли не изменился... или изменился так сильно, что уже и не узнать? Робкий мальчишка, жмущийся к мужчине, вышедшим из дома первым, ничем не был похож на того кровожадного садиста, с которым Хейзо имел дело.
Только звёзды в глазах всё такие же - Сиканоин пересекается взглядами с этим вторым, из воспоминаний, и ему кажется на мгновение, что он заметил Хейзо.
«Кабукимоно ведь тоже не имя,» - отмечает детектив, слыша это обращение на пару с совершенно обезличенным «нингё», и стремится дальше, чтобы увидеть всё, что ему хотят показать.
Кузнеца по имени Нива, и ёрики Кацураги, что приютили безымянного и странного кабукимоно, как часть своей семьи и как друга. Как он жил здесь, на Татарасуне, и учился кузнечному делу, как обучался владеть мечом... и жить. Просто обычной жизнью одного из детей деревни.
Так странно видеть его, наивного и нелепого плаксу, роняющего на себя с полки заготовки из-за неуклюжести и потом так искренне переживающего из-за этого, и тут же - стоящего рядом, хмурого, сложившего руки и называющего всё это «слащавой историей».
Ощущается почти как отторжение, и Хейзо смотрит на ту куклу, что подле него рассказывает о том, как был возведён горн Микагэ. Смотрит, но не понимает, как можно пересечь эту грань откровения - и переводит взгляд на того кабукимоно, который стесняется зайти в кузню, едва сдерживая слёзы.
Верит каждому сказанному слову, с какой-то беспомощностью осознав, что эта кукла вовсе не врёт. Нельзя лгать, вывернув наизнанку душу вот так: хоть целиком из фарфора сделан, все эмоции и переживания настоящие.
«Не безумный, а...» - вертится на языке характеристика этого нечеловеческого, что так удивляло и отталкивало, но ускользает вслед за историей, где катастрофа горна Микагэ обернулась многими смертями.
Тяжёлое путешествие на остров Наруками; Хейзо сидит на корабле у коробки с грузом, пустив голову на свои колени, возле съёжившегося в комок и напуганного грозой кабукимоно, а второй, стоящий рядом как ни в чём ни бывало, рассказывает о холодном приёме в Тенсюкаку.
Хейзо видел, как он пытался добиться внимания сёгуна, как пробовал всех убедить в необходимости аудиенции, и как в этом не преуспел, оставшись в равнодушной тишине - в то время как на Тарарсуне из-за проблем с горном умирали люди. В то время, когда зона добычи могла взорваться и уничтожить весь остров.
На эту мольбу Райден Эи бездушно не ответила. Вместо неё пришла гудзи Яэ и, взяв из рук куклы золотое перо, пообещала помочь. Вечно она, что ли, делает за ленивую богиню всю работу?
- И ты вернулся обратно, чтобы попробовать стабилизировать горн самостоятельно? - Сиканоин наблюдал за тем, как драгоценное украшение переходит к кицунэ, и как после кабукимоно торопится назад, действительно возвращаясь в деревню. Догадаться об этом решении было просто, ведь всё это время он только о горне и людях там переживал, не находя себе места.
Да, не таких поступков ожидаешь от того, кто сейчас называет себя шестым предвестником фатуи.
Горечь, с которой кабукимоно забирал у Эшера очистительный прибор для стабилизации горна, Хейзо чувствовал точно свою, и ему это вовсе не нравилось. Он не хотел сочувствовать и сопереживать, особенно тому, кто выпустил из него столько крови и держал взаперти; детективу была нужна только информация об этих далёких событиях. Да и плакать слезами обманутой всеми куклы ни за что бы не получилось - не тот человек был Сиканоин, и горе пережил иначе, предпочитая иметь ввиду факты и отторгая эмоции.
Но всё же, кабукимоно ничем не заслужил такого обращения ни от своей создательницы, ни от кузнецов Татарасуны. Печальный итог - он покинул то место, за которое изо всех сил так боролся, посчитав себя преданным.
- Куда ты пошёл дальше? - Быстро спросил Хейзо, вдруг понимая, что даже если он узнал о преступлениях Райден Эи и все данные от Бездны подтвердились, этого не достаточно для его расследования. Недостаточно для того, чтобы завершить дело и выполнить обещание. Брошенная кукла не только важная часть прошлого Иназумы, но и её настоящего.
Сиканоин разворачивает его к себе лицом, удерживая за плечо.
- Куда ты пошёл и что ты делал?
Что стало той чертой, после которой столь отзывчивый и мягкий ребёнок превратился в жестокого убийцу? Как в этом виноват Эшер, то есть Иль Дотторе?
Вернее... фатуи. Снова они, и снова вертятся вокруг архонтов. И снова этот срок давности - примерно пятьсот лет назад. Всё это связано, и всё сплетается в нить, что устремляется вверх.
К Селестии.

- Закончу, когда распутаю дело до конца, - руки с плеча куклы Хейзо не убирает и отвечает ему вызывающе, смотрит прямо, жадного взгляда не опуская. Здесь, в воспоминаниях, детектив мог себе позволить это, поскольку был ровно тем, чем хотел - острой мыслью, не стеснённой физической оболочкой. Сейчас Сиканоин не чувствовал ни боли, ни голода, ни усталости, только жажду до истины, что выводила из себя до дрожи. Он подобрался так близко, вплотную! Он не имеет права отступать. Не сейчас.
Да, кукла говорит верно, про Райден Эи и её прегрешения он сполна узнал, но стоит ли своё эта история, если оставить её как есть? Это ведь будет бессмысленно. Ценна информация ровно тем, как ты её применяешь.
Преступник оказался свидетелем, а свидетель - потерпевшим. Хейзо был уверен в этом, но хотел проверить, пока у него была такая возможность.
Не просто же так дрожит голос куклы, не просто так он прячет лицо, заминаясь. Вновь поведение можно назвать необычным, потому что это даже не скрытность... скорее стеснение. Или стоит сказать, что он был польщён лишним вниманием? Не ожидал его?
- Я? Пожалею? После всего, что между нами было? - Детектив смеётся, озираясь по сторонам, подмечая изменения в картинке и следуя по дорожке к деревеньке у горы. Богом забытое место, и на этот раз слова не были фигурой речи.

Какой бы истина не была, Хейзо жаждет её сильнее, чем свободы из клетки жестокого предвестника.

Правда началась со стен дома и хвастливой речи, детектив слушает всё очень внимательно. Историю об этом жилище и двух его владельцах... и едва заметно качает головой, разглядывая ухоженный сад и аккуратный двор, где каждая деталь и каждая мелочь была пронизана заботой и любовью.
Как и ожидалось. Не было никакого спятившего от горя и злобы кабукимоно. Он не стал, обидевшись на предательство кузнецов, искать способа им отомстить. Скрылся далеко-далеко и от Татарасуны, и от Тенсюкаку, нашёл тихую обитель, и там осел, принявшись заботиться о ребёнке, что даже с виду был очень больным, бледным и чахлым. Не выглядел тем, кто мог бы жить долгую и счастливую жизнь.
Но то, что мог видеть и сразу понять Сиканоин сейчас, было не очевидно для кабукимоно тогда. Кукла говорит, что этот мальчик был наивным, и сразу захотелось ответить: «ты тоже.»
Хейзо смотрит на куклу так пристально, что кажется, у него начинают снова болеть глаза. Наконец понимает. Он не странный и не безумный - во всяком случае не так, как бывают люди. Просто наивный, как был, так и остался. Всё остальное, вся эта жестокость и озлобленность, налипшие сверху, были скорее защитным механизмом после того, как он принял от судьбы ещё пару таких же ударов, как было в истории с горном. И здесь, судя по рассказу, начинался второй такой эпизод - слишком взволнованный и огорчённый тон куклы, его хвастливая радость от воспоминаний о доме быстро ушла, омрачившись словами о мальчике и нарушенном обещании. Этот вывод детектива вовсе не радует, но своё мнение он считает нужным держать при себе до тех пор, пока не поймёт до конца кое-что ещё.
Что было после смерти этого мальчика? Почему такой обидой звенит кукольный голос при воспоминаниях об этом?
«Обещал, что не оставит тебя одного. А потом умер, так?» - Связать два этих факта в более точную мысль Хейзо не успевает, хотя уже начал понимать финал истории с нарушенным общением. И не спешил называть итог этот глупостью.
Не сходилось немного, пусть слово отлично подходит. Ведь эта история не о человеке.
Кукла зовёт за собой, вдруг беспокоясь о том, что здесь происходит нечто, чего он не помнит и быть не должно; проходя следом в дом прямо через запертую дверь бестелесным духом, Сиканоин на время оставляет догадки.
И его тут быть не должно, но всё идёт ровно так, как он того хочет. Может и это быть связано с историей?
... а потом кукла со вздохом говорит, что не собирался показывать этого. Но ничего, ничего не делает и не пытается: отвернувшись, просто ждёт, пока эта сцена из памяти закончится, он терпит, пока Хейзо не досмотрит её от начала и до конца.
Вновь зачем-то выворачивает свою душу на изнанку перед тем, кто этого совсем не оценит.
«Он испугался таракана,» - снова детектив чуть-чуть качает головой и сдерживается в тот момент, когда понимает, как ему хочется наклониться и помочь этому кабукимоно из памяти встать после падения.
Ну какой же он смешной и нелепый!
Со вздохом тяжёлым Хейзо сдерживает себя и делает шаг назад, прячет руки за спину. Он не должен помогать ему встать, он и не может - это просто чужая память, и для участников событий он невидим, пусть и кажется иначе. Пусть и кажется, точно кабукимоно обернулся и посмотрел прямо в глаза Сиканоину, как будто ища поддержки или утешения. Как будто это не случайность и он правда потянулся к руке детектива, осознавая его в этой комнате.
Нет, нет. Ни того, ни другого кукла от него не получит - Хейзо на миг прикрывает глаза, отдёргивает руку и проводит ладонью по лицу, чтобы смахнуть с себя столь неуместное чувство.

Это оказывается очень больно, и маслянисто-красная пелена ярко мерцает под тонкими веками, не давая открыть глаза сразу.

Голод, слабость, жажда и жжение во всём теле - всё это кукольным голосом приветствует детектива в реальности.
«Галлюциногенный... вот как,» - мысли уже не текли столь свободно, сосредоточиться было труднее, но Хейзо решил не обращать на это внимание. Было достаточно понять - боль остаточная, и пытать прямо сейчас его не собираются.
Глаза устало закатываются под воспалённые веки, детектив бесшумно дышит через приоткрытый рот и старается лишний раз не шевелиться, потому что для него это мучительно.
«Значит, под действием какого-то препарата я смог попасть в его память. Там... ага. Свидетельства. Доказательства вины Райден Эи. Он и правда её творение. Сын?.. Без разницы. Он тоже архонт. У него гнозис. Он придурок. Все архонты придурки?.. Надо спросить у гудзи Яэ, когда выберусь. И ещё,» - мысли текут параллельно словам куклы, и процесс этот отнимает у Хейзо столько сил, что это он сейчас подобен безвольной марионетке.
«Не хотел мстить Райден... не желал мстить вообще,» - детектив смотрит на куклу, но не видит ничего перед собой и не чувствует его руки на лице, полностью поглощённый упорядочиванием полученной информации. - «Кто-то его надоумил... ну да, кто-то. Я могу их поимённо назвать. Ага. Значит, Кокоми уже можно обрадовать - я нашёл архонта... сёгуна... он сам явно не против, только надо поработать над всякими мелочами и вытрясти из него дурь. О, ну и разобраться с делом о преступлениях сёгуна...»
Хейзо мелко моргает из-за прикосновений к нижним векам, щекочет чужие пальцы ресницами, и медленно возвращается в реальность, уже по-настоящему. Первой эмоцией по прибытию было отторжение, как только детектив понял, что его трогают. Кто его трогает.
Он не успел убрать руку от своего лица просто потому, что кукла делает это самостоятельно в тот же самый момент, как на Сиканоина накатывает осознание происходящего - провожает движение молчаливый взгляд, полный неприкрытого холода. Больше ничего детектив не делает и не говорит. Медленно садится, стирая корочку засохшей крови под глазом вместе с чужим прикосновением, старается не дрожать от переполнявших неприятных эмоций и ощущений, пытается не думать о тех переменах, что произошли за время этого путешествия в чужую память.
О переменах в ком именно?
«Нужно, чтобы он мне верил. Мне нужно, чтобы он мне верил. Мне нужно...» - Хейзо устало прикрывает глаза и негромко соглашается пойти следом за куклой куда бы то ни было.
- Отойди. Я сам пойду, - стоило проверить свои силы, в конце-концов. Их было немного, и уже одна попытка стоять вызывала слабость и желание осесть на пол, но Сиканоин знал, что с ним всё в порядке.
Просто усталость и много информации за раз, он быстро адаптируется, всё будет нормально.
«Мне нужно доказать, что Райден Эи преступница и сёгуном быть не имеет права, а её кукла - законный наследник,» - в глазах всё ещё темно, и идёт Хейзо очень медленно, опустив взгляд. - «... достаточно сил и умений, чтобы отбить Иназуму... отменить глупые указы... и ответить за свои преступления с помощью честной службы.»
Детектив рассчитывает, что идущий впереди него свидетель по делу, на которого столько планов, не заметит, как он осматривается по сторонам, подмечая дорогу и разветвления коридоров.

«То есть очень сильно,» - мрачно перевёл описанный уровень радости Хейзо, выходя следом за куклой в коридоры. Здесь было тяжело дышать из-за того, что воздух стылый, тёплый и влажный, неприятный настолько же, как и общение с этим маньяком. Конечно, сказывалась ещё и болезненная удушающая теснота кимоно, мешающая сделать вдох полноценно. Одежда была тяжёлой и протыкала кожу до крови, а если попытаться через силу вдохнуть глубже, то вшитые в подкладку не то шипы, не то крюки, впивались в плоть и выходили оттуда с неохотой, причиняя ещё больше боли.

«Он не беспокоится о том, чтобы показывать мне дорогу, что очень беспечно, я ведь запомню путь. Но его это мало волнует и ведёт он себя как ребёнок, которому сделали долгожданный подарок. Его поведение может показаться странным с учётом того, что только что произошло и где мы были, но он не человек, судить его по меркам людей бессмысленно. Он рад происходящему, посчитав что я теперь отношусь к нему как к союзнику. Это предсказуемо, но интересно то, что он радуется совершенно открыто и искренне. Хотя петь кагомэ кагомэ сейчас определённо лишнее... но это лишь подтверждает его весьма крепкую связь с Бездной. Он знает того ребёнка, что устроил резню в Ли Юэ. Отвратительно.»

Несмотря на такую оценку происходящего, внутри детектива не оставалось места эмоциям, даже самым ярким и сильным. Он продолжал идти, запоминая приметы на пути и подмечая коридоры, мимо которых доводилось проходить. Эта база фатуи очень большая и с нарочно запутанной планировкой, здесь сложно ориентироваться. Всё это без сомнений сделает побег отсюда крайне проблематичным. Но ведь куколка уже спрашивает, когда это произойдёт, и как честный человек - возможно единственный честный человек, с которым ему доводилось общаться - Хейзо уже готов дать ответ.
Завтра.
Сиканоин почувствовал на себе чужой взгляд. Повернув голову он увидел, что его рассматривает девушка в форме магов цицин, и на её лице, не скрытом сейчас маской, сочувствие было смешено с болезненным отвращением. Отвращением к себе, расшифровал детектив. Она точно хотела ему помочь, но не могла даже слова сказать против приказов предвестника. Такому действительно не только сложно, но и опасно перечить.
Они вдвоём прошли мимо, и Хейзо не обернулся на девушку, сохраняя безучастное спокойствие, как будто его не конвоировали не понятно куда и зачем, а просто гулял, сам по себе.
Отчасти ведь так и было.

«Миленько. Если не учитывать тот факт, что это не комната с игрушками, а комната для игрушек. И одна из таких игрушек - я, ведь меня сюда привели целенаправленно,» - дверь тяжело хлопнула  за спиной и Сиканоин, остановившись недалеко от котацу, медленно развернулся, осматривая помещение. Не очень большая комната выглядела почти комфортно, если не задумываться о том, где именно находишься. Заштукатуренные стены, заставленные ширмами, не скрывали, а скорее подчёркивали отсутствие окон, что в сочетании с лязгом тяжёлой металлической двери говорило вполне конкретную вещь: «отсюда по своей воле не уйти». Плюс, тут была какая-то смежная комната и можно было себе вообразить, что это очередная пыточная, если бы не одно но: сёдзи. Такая дверь для пыточных не подходит, уж слишком легко её выломать, да и звукоизоляции никакой. Вероятнее всего второе помещение было кладовкой, гардеробом или ванной, а лёгкая дверь без всякого замка предназначалась для того, чтобы находящийся здесь пленник не ощущал себя уж слишком защищённым, закрывшись за ней.
Версия комнаты с игрушками начала подтверждаться. Кукла говорит о том, что разрешает снять болезненный костюм, но только в случае послушания, а ведь эта характеристика была основополагающей для любой игрушки.

«У меня нет ни возможности, ни резона сопротивляться,» - Хейзо делает так, как было приказано, потому что и сам желал избавиться от кимоно. - «Плюс с этой штукой возни много, у меня будет время подумать ещё. Так. Для начала: на сегодня с экзекуциями мы явно закончили, если бы он хотел продолжить, сюда бы не привёл. Эта комната, вероятно, сделана как некое место для успокоения жертв. Когда кажется, что гнев сменился на милость и можно расслабиться. Это хороший манипулятивный приём, чтобы добиться послушания, плюс смена обстановки в полной неизвестности чаще тревожит людей и заставляет их привязаться к похитителю как к чему-то пусть и не слишком приятному, но хотя бы известному и понятному, создавая зависимость... получается, мы действительно перешли на новый этап отношений. Вот это стремительное развитие событий, котёнок, ты у меня такой первый.»

Дышать стало легче по мере того, как распутывались узлы бесчисленных поясов и одежда по слоям оставалась на вешалке, детектив наконец-то вдохнул полной грудью, тяжело и жадно. Всё ещё больно от каждого движения - никакой деликатности от куклы ожидать не приходилось, но хорошего понемногу, как всем известно. Как минимум он не делал резких движений и был предсказуем, а это значило, что Сиканоин мог обращать на куклу самое минимальное внимание и заниматься делами более важными.

«... планировка и путь на выход отсюда. На самом деле думать об этом бессмысленно до тех пор, пока я не заберу свой глаз бога, без него мой побег смысла не имеет, ведь я потеряю возможность ясно мыслить довольно скоро. Кукла носит его при себе под кимоно. Неудобно, ведь ему не нужно спать, и застать его врасплох не получится. Просто сорвать глаз бога с цепочки и дать дёру идея провальная, удар молнии в любом случае быстрее скорости моего бега. Но этот котёнок наивный до глупости, я могу...»

Размышление прерывает резкий и гневный вскрик с призывом молчать, и Сканоин выныривает из своих рассуждений, обращая наконец всё своё внимание на куклу. Удивление мимолётно, и Хейзо даже не посчитал нужным заметить, что за всё время с момента выхода из тюрьмы он не произнёс ни слова. Детектив просто взглянул в ответ, даже не зная толком, как именно он должен это воспринять, что испытать. Злость? Веселье? Отвращение? Снисхождение? На самом деле Сиканоин не чувствовал ничего из этого, как будто после пережитого в кукольной памяти у него просто кончилась возможность реагировать на происходящее эмоционально.

«Он не замечает, что читает мои мысли. У него что, гнозис всего пару дней как? Но нападение на гавань было давно, неужели с ним так сложно освоиться? Разумеется, это не то же самое, что и глаз бога... о, этот глаз бога, котёнок, зачем он тебе? Отдай мне. Я не хочу возвращать своё обманом, ты ведь обидишься и сам не поймёшь, на что конкретно, и мне же потом это расхлёбывать... ладненько, как бы для начала тебе запретить лезть в мою голову?»

И вновь мысленный поток был перван, почти ударом под дых - если на просьбу посмотреть Хейзо отреагировал довольно инертно, выполнив её чисто формально и вовсе не вовлекая себя в общение, то проигнорировать всё последующее было просто невозможно.
Эти ласковые прикосновения к коже были отталкивающими в своей неподдельной искренности, как и комментарии о красоте. Вновь Хейзо чувствует очень ярко, до спазмов отвращения и ледяной дрожи злости по телу: он чувствует что ему всё равно, кто пред ним и сколь он всемогущ. Наплевать совершенно.
Он будет делать что хочет. И сейчас детектив в настроении показать свой характер без прикрас и немного прояснить детали дела о том, кем является в действительности.

Быстрым движением Хейзо хватает куклу за подбородок и смотрит ему в глаза. Закрепив зрительный контакт и удостоверившись, что захватил его внимание, Сиканоин чуть смягчил взгляд, опустив ресницы и, немного прикусив нижнюю губу, принялся как можно более ярко и точно воображать себе кошачьи ушки на кукольной голове. Когда они стали практически реальны, Хейзо дополнил это коротким платьем вроде тех, что носят горничные в Мондштаде, только более фривольного фасона, и завершил образ кошачьим ошейником с бантом и бубенчиком.
Вполне очевидно по меняющемуся выражению лица, что залезший в чужие мысли без спроса котёнок всё это увидел так же ярко, как и сам Сиканоин.

«Совсем голову потерял от моего иназумского типажа, м?» - Хейзо плавно повёл плечами, скидывая с себя наконец последнее кимоно - с лёгким стальным дребезгом оно упало на пол, открывая взгляду бесчисленные точки рваных уколов от вшитых игл на коже.
После этого детектив обошёл замершую куклу и, раздвинув сёдзи, скрылся в соседней комнате, что окалась маленькой до тесноты, но вполне удобной и чистой ванной. Там Сиканоин, привалившись спиной к стене, медленно осел на пол, закрывая лицо ладонью и медленно выдыхая: ему наконец-то не было больно.

«Всё ещё он может сюда зайти и выкинуть какой угодно трюк на эмоциях, но не думаю, что это произойдёт. Не сейчас. У меня есть ещё немного времени подумать.»

Стыд - это эмоция, которую испытывают при осознании, что поступок или поведение не укладываются в социальные нормы или не оправдывают ожидания. Стыд является моральной эмоцией высокого социального значения, олицетворяя негативную оценку себя. В ряде случаев вместо чувства стыда может возникнуть чувство вины - если не было свидетелей, способных оценить постыдность действия.
Согласно словарю, стыд - это болезненная эмоция, возникающая как следствие осознания чего-то бесчестного, нелепого или неприличного в собственном поведении. Смущение же - состояние, связанное с дискомфортом, которое обычно возникает, когда кто-то совершает социально неприемлемый или осуждаемый поступок. Смущение часто объединяют со стыдом и виной, и оно считается эмоцией, связанной с самосознанием.

В этом смысле реакцию куклы можно было назвать более человечной, потому что Хейзо знал о стыде и смущении только из книжек, никогда не испытывая подобного чувства даже слегка.

«Основная помеха моим планам - это физическое состояние. Я истощён, голоден, потерял много крови и нахожусь на лимите своих сил, которых не так уж и много. Помимо этого, по моим личным ощущениям, прошло около двух недель, а это значит, что меня ищут или начнут искать совсем скоро. И, разумеется, не найдут, потому что пропал я бесследно. Впрочем, это-то как раз случилось ровно так, как я предсказывал.»

Прикосновение интуиции к щекам холодные. Она нежно целует Хейзо в закрытые веки и обнимает, пытаясь закрыть собой от всего внешнего мира. Детектив не видит ни печки с подогретой водой, ни наполненной ванной и чистых полотенец.

«Если рассудить строго, то возможности забрать глаз бога у меня нет, а это основное препятствие к тому, чтобы сбежать. Но при этом... куклой можно манипулировать, что он мне это рассказал и показал очень наглядно. Я и сам только что это сделал, что удивительно - без каких-либо последствий. Вариантов, почему так, несколько, но я остановлюсь на том, где он всё ещё достаточно наивен в вопросах общения. Это не совсем так, есть более подходящее объяснение, но я не хочу думать об этом больше сейчас. Если уточнять, то его настроение сменилось в сторону беззаботного дружелюбия, и эта отвратительная сцена... он кажется правда не понимает, что пытать человека и потом фактически до него домогаться... стоп. Нет. Этого он тоже не понимает, или понимает лишь едва. Это же кукла. Но пожалуй, мне не интересно знать, что он имеет ввиду под этими комментариями о красоте. Из всего этого я могу вынести только одно.»

Темнота под веками, тишина и приятная прохлада стены за спиной медленно и верно делали своё дело: из напряжённого комка болезненных ожиданий Хейзо наконец мало-помалу возвратился к человеческому облику. Всё ещё детектив был ужасно измотан и по-настоящему измучен, но возможность не испытывать боль, не быть привязанным где-то в неудобной позе, быть в ясном сознании и не отвлекаться от своих мыслей, была изумительно сладка. Он скучал по этому чувству и сейчас был практически рад.

«Я могу просто попросить вернуть свой глаз бога. И, если буду достаточно вежлив и форма моей просьбы ему понравится, то это сработает. Осталось только...»

Закрыв рукой лицо в припадки невероятной усталости, Сиканоин жмурится и хмурится, понимая, как именно эффективнее всего будет общаться с куклой. Шутка про иназумский типаж должна повториться трижды и стать совсем уже не смешной. Она и не была, ведь тот, кому она предназначалась, не мог разгадать панчлайн.
Горечь иронии становится поперёк горла и мешает дышать, вызывает очередной рвотный порыв, который нужно сдержать.

«Очень интересно, что он считает это формой дружбы. Я слышал много различных метафор, но это?.. Видимо, однажды он неправильно понял, когда ему на что-то намекали, а теперь это мне выходит боком. Ладно, работаем с чем есть. Я в любом случае должен быть готов к любому исходу, в том числе такому, где у меня ничего не получится. Его настроение меняется так же резко, как погода на Татарасуне, мои шансы на успех и неудачу равны. В случае, если у меня не получится...»

Всё так же Хейзо не отнимает руки от лица, и сидит неподвижно, закрыв глаза и уронив голову на плечо интуиции, что бережно его поддерживала объятиями всё это время и нашептывала на ухо слова о том, что он всё делает и думает правильно.

«Я должен попытаться поговорить с другими фатуи, что здесь находятся. Очевидно, что как минимум некоторые из них мне сочувствуют. Вопрос номер один - сколько людей до меня были убиты в этой комнате? Вопрос номер два - сколько людей до меня смогли успешно сбежать? Вопрос номер три - скольким из них пытались помочь? Печально, но точно на них я ответить не могу, лишь выдвинуть теорию о том, что убийств было не так много, иначе это бы всплыло. То есть я... ну максимум пятый, конкретно здесь. Никто не сбежал, или погиб в процессе побега. Возможно, до этого момента помогать было невозможно, или служащие здесь фатуи об этом не задумывались, а мой случай стал последней каплей? Я должен использовать это в свою пользу. Но для этого мне нужно выбраться в коридоры и поговорить с кем-то ещё так, чтобы это сталось секретом. Довольно проблематично, учитывая, что я - основная недельная фиксация маньяка. В таком случае я должен...»

Мысли обрываются и успокаивающие объятия пропадают без следа, стёртые звуком распахивающихся сёдзи. Хейзо открывает глаза, но ни слова не хочет сказать вошедшей в ванную кукле. Детектив ещё не готов, пусть это и необходимость.