Ночь опускалась на пустыню, прогоняя шумные, полные жизни сумерки и неся с собой прохладные ветра и воспоминания о песчаных бурях. День выдался мирный, и Кандакия вольно гуляла по деревенским улицам и лишь иногда хмурилась, думая о текущих делах и проблемах.
Последние две недели прошли спокойно: дважды они принимали у себя торговцев, и на тех никто не напал — ни по дороге в деревню, ни на обратном пути. Никто из местных не болел, не страдал от ран — все, уходившие в пустыню, возвращались живыми, и их яхчал полнился припасами, позволяя не беспокоиться о грядущем. Прошлым вечером, за ужином в доме бабушки Кульсум, разделяя на части едва вынутую из тандыра птичью тушку, они обсуждали постройку нового колодца — ближе и доступнее, чтобы дойти могли старики и дети, не боясь в пути подвернуть ногу, сломать шею и свалиться со скалы.
Всё было так, как и она хотела: спокойно, без необходимости выживать.
И лишь исчезновение одного из хранителей — Налеша — тревожило её. Кандакия пыталась отговориться от собственного беспокойства тем, что такое иногда случалось с хранителями: теряя связь с реальностью, они уходили в пустыню и там становились частью её. Иногда песчаные бури приносили их отшлифованные стихией и временем кости к вратам Аару, но чаще не случалось и этого.
Не было ничего странного в исчезновении Налеша, но за пару недель до того они уже потеряли в пустыне Раджани — когда-то она изучала звёзды, но потом с ней случился Ирминсуль, и Кандакия часто видела её по ночам — она тенью блуждала между домами, смотрела на небо и беззвучно шевелила губами, словно пытаясь по имени назвать каждое созвездие. У хранителей деревни не было семей, способных оплакать и провести ритуалы, и Кандакия обычно брала это на себя — жгла благовония и выставляла угощения для гостей.
И было странно, простившись с Раджани и едва выветрив из своих волос и одежд аромат траура, вновь к нему возвращаться.
За этими мыслями её и нашла Кишар, взволнованная больше обычного. Кандакия удивлённо вскинула тёмные брови, ожидая, пока девушка заговорит.
— К воротам идёт странник, — отдышавшись, сказала Кишар, и Кандакия удивилась ещё больше.
— И ты пришла с этим ко мне, хотя могла сама выйти ему навстречу и узнать, зачем он тут? — она покачала головой и не сказала ничего больше, но Кишар и без того раскисла. Потом, подумала Кандакия, разворачиваясь и направляясь к воротам, надо будет подарить ей ту брошь из серебра и лазоревой эмали, которую она купила три месяца назад и спрятала среди прочих своих сокровищ.
Но сейчас она поманила Кишар за собой, и та пошла, отставая на пару шагов и рассматривая песок под своими ногами. Кандакия думала расспросить её о страннике, но решила не трогать. Не так уж они далеко были от ворот, чтобы она не увидела его сама — тёмный силуэт в остывающей пустыне. Он шёл быстро, привычно.
— Мир с тобой, путешественник, — громко и мягко приветствовала его Кандакия, показывая, что его заметили. Она чуть сощурилась, чтобы лучше его рассмотреть. — Надеюсь, путь твой был лёгок, а пустыня — добра к тебе, — голос её звучало напевно и ласково, пока взгляд цеплялся за всё, что она могла рассмотреть в тусклом свете. — Представься же и скажи, с чем пришёл.
Копьё и щит были при ней, но Кандакия не тянулась за ними, надеясь, что к оружию вовсе не придётся прибегать. Теперь, так близко, он не выглядел особенно угрожающим — одного с ней роста, с виднеющимся из-за спины луком, в неброском, как раз для пустыни, одеянии.
Не торговец и едва ли — похититель сокровищ.

У него было обманчиво мягкое имя — оно легко ложилось на язык и легко же сходило с него. Так, что Кандакия была уверена: через недели, после всех ежедневных забот, она и не вспомнит. Может быть, в матры и отбирали по признаку неприметного имени. Не это сейчас было важно; она слабо вздрогнула — холодный ночной ветер коснулся шеи, растрепал волосы и отправился дальше гулять по пустыне, мечтая вырасти однажды в настоящую песчаную бурю.
Он — матра — пришёл в их деревню, принёс с собой поручение генерала махаматра, и хоть Кандакия того и уважала, едва ли это сулило им что-то доброе. Зыбкое спокойствие жизни вновь нарушилось.
Кишар в молчаливом ожидании смотрела на неё — Кандакия чувствовала её взгляд, кожей ощущала напряжение, и потому приложила вдвое больше усилий, чтобы сохранить и лицо, и тон.
— Здесь не Академия — никто не будет тебя экзаменовать и изгонять за неверные слова, — она вежливо улыбнулась, и Кишар рядом с ней расслабилась, тоже улыбнулась — её привычно забавляли мелкие шпильки в сторону Сумеру и его жителей. — Можешь говорить со мной: я — Защитница этой деревни, — она произнесла эти слова просто, без особой важности, как факт. — Думаю, мы продолжим в доме старосты.
Не каждый бархан в пустыне имел глаза и уши, особенно здесь, возле Аару, но вести дела вот так, почти на пороге, ей не нравилось. Кандакия коротко кивнула Кишар, та кивнула в ответ и проворно растворилась в ночи — только мелькнул край накидки. Следовало подготовить и дом, и дядюшку Анпу.
— Идём, — Кандакия взмахом руки указала ему путь между дремлющими домами — Аару ещё не спала, завершая дневные дела, и то тут, то там мелькали силуэты в слабо подсвеченных окнах и дверных проёмах, доносились ароматы еды, звучали тихие голоса. На них не смотрели — все привыкли, что Кандакия наблюдает за деревней днём и ночью. — Ты пришёл в удивительно спокойное для всех нас время, матра. Я знала, что такое едва ли длится долго.
Она повела его вверх — от дощатого моста к каменным ступеням, ещё хранившим в себе слабое тепло прошедшего дня.

Отредактировано Candace (2023-03-13 23:35:31)

— Все защитники Аару вносят свою лепту в здешнее спокойствие, — вежливо отозвалась Кандакия, отстранённо, одними кончиками губ, улыбаясь. — Что же до генерала махаматра, то пока он прислал только тебя. Идём. Не место таким разговорам на улице.
Она знала, что её имя и образ затмевают заслуги её братьев и сестёр по оружию: и прочие жители пустыни, и приходившие из-за стены всегда узнавали её, но никогда — кого-то ещё. В юности это её злило, но теперь, десяток лет спустя, она научилась это принимать и применять на пользу деревне.
Она вела Дэшеня через Аару, привычно поглядывая по сторонам, но ночь и впрямь была спокойной — до сезона песчаных бурь оставались недели, и ни одна из них не торопилась незваной гостьей раньше срока. Небо полнилось звёзд, северные ветра приносили прохладу и далёкую свежесть — лучшее время, чтобы бродить по пустыне, собирать в заплечную сумку крошечные красноплодники, переворачивать завалившихся на спины скарабеев.
В доме старосты было тепло, но не душно. Дядюшка Анпу ожидал их на пороге, а за его спиной, в просторной кухне, уже вовсю хозяйничала Кишар — извлекала из печи тёплые горшки, выставляла на стол миски. Кандакия не знала, как много она успела объяснить старосте, но лицо у того было серьёзное и достаточно важное — он внимательно осмотрел Дэшеня, с головы до пят, кивнул, что-то своё решив.
— Это староста деревни, дядюшка Анпу, — представила их друг другу Кандакия. Невежливо было на ходу представлять друг другу столь важных персон, но она хотела помочь Кишар, а после — поскорее разобраться с проблемой махаматра. — Матра Дэшень.
Она прошла в дом, перехватила у Кишар миски с пилавом, выставила их на стол — две с одной стороны, две с другой, — поставила рядом блюдо с тонкими лепёшками, а в центр — чуть приоткрытый горшочек с ароматным цыплёнком в лимонной глазури.
— Ягнёнка не осталось? — между делом спросила Кандакия, и Кишар горестно покачала головой.
За их спинами дядюшка Анпу закончил оценивать гостя по одежде.
— Будь моим гостем, матра Дэшень, — он указал ему на стол, как делал всегда, как делали ещё его отец и отец его отца — Кандакию посвятили однажды в тонкости ведения переговоров за полным еды столом, и она знала, что узы гостеприимства работают в обе стороны.
— Садись, — уже проще повторила она, кивком указывая на один из стульев, и сама устроилась за столом. — Поешь и расскажи подробнее, с чем тебя прислал генерал махаматра, что тревожит его и чем можем помочь мы.
Кишар закончила последние приготовления, разлила по кружкам чай с красноплодником и молча устроилась рядом с Кандакией.

В деревне Аару не было никаких суеверий и примет, связанных с матрами, никакого "где один, там и два, а где два — там и проблемы”, и потому явление на пороге ещё одной посланницы генерала махаматра озадачило Кандакию, заставило замереть с миской в руках и очень серьёзным выражением на лице. Она чувствовала на себе растерянные взгляды Кишар и дядюшки Анпу, но сама, чуть сдвинув брови, смотрела на девушку, представившуюся Сумаей, и на Дэшеня, и на то, как эти двое переглянулись между собой.
И в этот самый момент ей захотелось найти генерала махаматра и самым вежливым и приветливым своим голосом спросить у него, что происходит.
Миска в ладонях показалась маленькой и хрупкой, и Кандакия торопливо ослабила хватку и поставила миску на стол. Ей не хотелось потом из-за собственной неловкости собирать сладости по всему полу — на то, чтобы их приготовить, ушло много любви и сил.
— Мир тебе, матра Сумая, — тихо произнесла она, чуть сощурившись. — Жаль, что ты опоздала к началу обеда. Кишар, будь добра, сопроводи дядюшку Анпу к источнику, помоги набрать воды.
Кишар вспыхнула — лицо всегда выдавало любую её эмоцию, вот и сейчас оно отражало почти детскую обиду, — но с места поднялась, предложила старику руку. Кандакия виновато ему улыбнулась — ей не хотелось изгонять старосту из собственного дома, но это было бы быстрее, чем если бы она повела матр к себе.
Перед уходом он слабо коснулся её локтя в ободряющем лёгком жесте и серьёзно кивнул.
Кандакия плотно затворила за ними двери, а после вернулась к столу, и в руках её была ещё одна чашка. Теперь она предлагала матрам разнообразную халву, и выдержанное в сладком сиропе мелко нарезанное золотистое тесто, и орехи в тягучем соке персиков зайтун. В доме старосты привычно было принимать гостей и торговцев, потому и угощений здесь было в достатке.
— Садись, — предложила Кандакия, наливая посланнице генерала чай, — угощайся. Расскажи мне, чего ради генерал махаматра прислал вас двоих и что за беда собирается возле Аару.
Казалось, она знала, о чём дальше заговорит Сумая, но мысль эта утекала между пальцами, словно песок, едва только Кандакия пыталась на ней сосредоточиться, рассыпалась подспудной тревогой.

Отредактировано Candace (2023-03-30 20:52:54)

Настоящей хозяйке дома полагалось убедиться, что гости её накормлены — как матра Дэшень, не добравшийся разве до сладостей, — а гостье её — с почтением принять угощения и не думать о делах до момента, когда десертов на столе останется с половину. Но Сумая не была настоящей гостьей — от неё пахло городом, суетой и проблемами; она вся была движение — торопливое, резкое, непосредственное. Села на самый край стула, чай едва отхлебнула — будь Кандакия настоящей хозяйкой дома, обиделась бы и не звала бы в гости ни матру, ни детей её, ни детей её детей.
Но она только отщипнула густой и тягучий сок персиков зайтун, подхватила пытавшийся сбежать орех — и закинула в рот, с интересом посматривая на Сумаю.
Она знала, что такое Увядание — видела его своими глазами и поклялась, что никогда не позволит ни одной подступить к Аару на полёт стрелы. И потому ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, о чём говорила Сумая, представить себе это: зоны Увядания — и людей внутри. Лаборатории? Лаборатории в её воображении требовали потолков, стен и пространства, и никто бы в здравом уме не стал конструировать их в зоне Увядания.
Потому что Увядание убивало всё, что не могло изменить.
— И ты, конечно, не расскажешь мне, чьи это лаборатории? — отстранённым, чужим голосом спросила Кандакия, мыслями блуждая далеко от Сумаи, генерала махаматра и Колоннады.
Она видела лицо Налеша — отрешённое, далёкое и беззлобное, — слышала беспорядочное бормотание Раджани, мешавшей имена звёзд с именами однажды любимых ей людей. Кандакия винила себя — в том, что плохо присматривала за ними, отвела глаза в момент, когда смотреть надо было прямо, — и могло статься, что обвинения её не были напрасными.
— Я готова оказать генералу махаматра любую помощь, которая ему потребуется, коль скоро это отведёт дальнейшую беду от Аару, — она пристально посмотрела на Сумаю, как пыльный плащ стряхивая с себя будничную неторопливость. — Дай мне несколько минут на сборы.
Поднявшись с места, которое успела занять, Кандакия отыскала поблизости полосу чистой ткани, сложила в неё персиковый сок с орехами, завернула осторожно, скрепляя крепким узлом. С некоторым сожалением посмотрела она на оставленный стол — жаль было покидать его так на Кишар и дядюшку Анпу. В сердце теплилась надежда, что они поймут, даже если она не сможет ничего им объяснить — Сумая недвусмысленно обозначила, что дело это не только опасное, но и тайное.
У двери она взяла свою накидку, встряхнула — в воздухе повисло облако пыли, — набросила на плечи. Через плечо перекинула сумку, с которой обычно выбиралась за красноплодниками, и туда спрятала свёрток.
— Идём, — посмотрела Кандакия на матр. — Если ты укажешь более точное направление, я попробую провести нас кратчайшей из дорог, — взгляд её вновь остановился на Сумае.

Отредактировано Candace (2023-04-15 17:17:37)

До прихода генерала махаматра Кандакия неторопливо разглядывала всё вокруг — чужой быт, чужую жизнь, оторванную от дома и заброшенную в пустыню. Всё здесь было ей любопытно, и всего она касалась внимательным взглядом, невольно сравнивая с тем, как обитали они в Аару.
Свой скромный дар она сложила на единственном пригодном здесь столике — так, что когда генерал появился, он уже ожидал его. Кандакия приветствовала его обычными для пустыни словами — короткими и простыми, словно бы отвоёванными у песков и солнца, — но за дальнейшими действиями следила молча и скорее слушала, обдумывая слова Сайно.
Подумать было о чём — о пропавших людях и о долге защитницы, с которым она не справилась. У пропавших не было родни в Аару, и оправдываться ей стоило перед предками и самой строгой из всех судий — самой собой.
— Даже если бы у меня был выбор, — тихо сказала Кандакия, принимая кубок с вином, но не торопясь пригубить его, — я бы не посмела отказаться.
От вина и фруктов приятно тянуло холодом, и в другой день Кандакия насладилась бы угощением, но сейчас мысли её мрачнели с каждым словом Сайно, а на сердце делалось тяжело. Может, им следовало догадаться — по движению звёзд, по полёту птиц и течению песчаных бурь, — что в пустыню проникла беда, но они были слепы к знакам, и это стоило им троих хранителей деревни и внимания матр.
Она всё же попробовала вино — осторожно, совсем немного, — и отставила кубок в сторону, на самый край стола. Но совсем не отпустила, тревожно касалась кончиками пальцев резной ножки.
— Ты полагаешь верно, — она вздохнула. И пусть вопросы её пока не собирались в осязаемую и точную форму, Кандакия готова была ответить на все вопросы генерала махаматра. — Я отвечу на всё, на что найду ответы, — согласилась Кандакия, и это было просто — он едва ли пришёл выведывать у неё секреты деревни Аару, а, значит, можно было не скрывать ничего и не лукавить. Не требовалось и торговаться. — А потом — может быть, не сразу, — я задам тебе свои вопросы. Спрашивай, и пусть ответы не испугают тебя.
В сумраке походного шатра пустынная присказка звучала зловеще и мрачно. Кандакия запоздало поняла, что не знает, знакома ли она генералу махаматра. Она всё же устроилась поудобнее — выпрямилась, расправила плечи, подняла голову, и её острый взгляд уткнулся в Сайно через всё разделявшее их пространство.

Кандакия озадаченно замолчала. На все вопросы генерала махаматра следовало дать ответы точные, словно выстрелы по красным стервятникам, и она не хотела тратить слова напрасно. Как давно пропал Налеш? А Раджани? “Пара недель”, но это не срок — это небрежность с её стороны, и не важно, что хранители деревни пропадали и раньше — плутали в песках, засмотревшись на полное звёзд небо и вспоминая то немногое, что ещё могли вырвать из вязкого безумия, становились жертвами птиц, скорпионов или жаркого полуденного солнца, которое и им, привычным детям пустыни, несло с собой смерть.
Нить рассуждений тянулась дальше — к незваным гостям; но их теперь, с тем, как новость о гостеприимстве Кандакии тянулась по всей пустыне и за её пределами,  в деревне Аару становилось всё больше. Торговцы приводили свои караваны, из Сумеру приходили исследователи, случались и путешественники — отчаянные или просто глупые, уверенные, что знают пустыню по красочным фонтейнским книгам. И ей не упомнить было всех лиц и имён, но, нахмурившись, Кандакия вытащила из памяти пару неуместных вопросов и несколько обжигающих взглядов.
— Пять недель назад, — она посмотрела на Сайно. — Пять недель назад пришли торговцы, я как раз была после дозора и хотела спать, но они… — она запнулась, вспоминая всю неловкость ситуации. Она сохранила тогда лицо и надёжно спрятала раздражение, принимая и льстивые слова, и подарки для всей деревни, и с радостью забыла об этом случае до этого дня. — Они оставили подарки для всей деревни, но я подумала, что товары просто плохо продались, а они не хотели везти их обратно.
Но теперь она помнила, что дары эти были для неё и из-за неё. Самое необходимое они со старостой раздали жителям, остальным наполнили кладовые, да и забыли — через деревню Аару проходило достаточно торговцев, чтобы не хранить их всех в своих мыслях.
Лицо её посмурнело вслед за мыслями, и потребовалось приложить усилие, чтобы разобрать символы в выложенном перед ней блокноте. Кандакия обучена была и читать, и писать, но здесь не требовалось великой грамотности — она чуть сощурилась и пробежалась по тексту ещё раз. Но и со второй, и с третьей попытки смысл написанного не изменился.
Сайно забрал блокнот, а она потрясённо молчала.
В пустыне водилось достаточно людей, готовых кровью залить всё во славу древнего царя, царство которого мнилось им единственно достойным существования. Её волей путь в Аару был им закрыт, и казалось, что они сами держались в стороне от наследницы аль-Ахмара, ломавшей извечный пустынный устрой. Но вот она своими глазами увидела доказательство чужой заинтересованности в себе, и от этого каждая частица её души наполнилась тревогой.
— Этот культ, — начала говорить Кандакия, и глаза её опасно блеснули, а голос налился медной тяжестью, — прячется где-то в пустыне, и это моя оплошность — не заметить его, не сопоставить знаки. Значит, мне и искать безумцев, чтобы разобраться. Но я не намерена отбирать твою работу, генерал махаматра.
Она не спрашивала, но смотрела выжидающе. Нахлынувшее мгновением ранее ощущение неуюта ушло, уступив место холодной, как сумерские ночи, ярости.

В словах генерала махаматра было зерно здравого смысла, но Кандакия всё равно опасно сощурилась. Пустыня была ей домом, она ведала в ней тайные и явные пути и не привыкла оглядываться на каждый шорох и неверное движение собственной тени. Верным казалось найти опасность и своими силами с ней разобраться, не подпуская к жителям деревни.
Но Сайно был прав: пустыня простиралась далеко, на дни пути, и они не знали, как много культистов скрывается в ней, а скатываться в совсем уж паранойю и видеть врага в каждом первом торговце Кандакия не хотела — через это деревня Аару уже приходила. Оставалось ждать — ждать, пока Сайно и его люди не поднимут здесь каждый камень, не выметут сор из их общего дома.
Потому на слова о временном штабе храма Молчания она только кивнула. Не веселила даже мысль о том, как взбеленятся прошлые защитники, если она примет столь важных гостей из Сумеру. Кандакия поднялась следом за генералом махаматра, отставила в сторону кубок и собрала в себе всю решимость. Она не боялась мёртвых, не испытывала отвращения, но смотреть предстояло на тех, кого она не уберегла от беды, и от этого сердце её наполнялось печалью.
Каждый шаг давался ей с непривычным трудом, и Кандакия не видела сейчас ничего, кроме тёмной фигуры Сайно перед собой. Только чувствовала, что рядом были ещё люди, вещи, какая-то жизнь, непривычная и непонятная ей. И впереди — огромный шатёр, пропитавшийся смертью. Она вошла в него следом за Сайно, чуть помедлив на пороге и прикрыв лицо рукавом дорожной накидки.
И они были там — Налеш, Раджани и Эмна, растворившаяся в пустыне задолго до остальных. Она была немолода, и дядюшка Анпу решил, что пришло её время.
Кандакия медленно подходила к каждому телу — к тому, что от них осталось, — и смотрела с горькой нежностью, узнавая. И рассказывала — всё, что могла сейчас рассказать: кем они были, как жили в деревне Аару, когда пропали.
Каждое слово камнем падало с её сердца, оставляя после себя позабытую лёгкость. И когда она закончила, молчание повисло между ними. Нарушать его Кандакии не хотелось — она вышла на улицу и подставила лицо заходящему солнцу, зажмурилась. Приятно было после сумрачной затхлости шатра дышать хоть сколько-то свежим воздухом.
Сайно первым нарушил тишину. Она приоткрыла глаза — сначала один, золотой, а за ним и второй, — и серьёзно на него посмотрела.
— Во мне не хватит отчаяния для подобной глупости, — спокойно сказала она. — Должна ли я поклясться тебе именем царя Дешрета, чтобы ты мне поверил, генерал махаматра?